Валентина Герман - Ведомые светом
— Ты никогда не смог бы заменить Берзадилара, — излишне резко оборвала его Диадра, и Терлизан едва заметно нахмурился.
— Я и не стремлюсь, — ответил он прохладно. — Я лишь спросил, что тогда ты пытаешься получить от меня.
Диадра помолчала немного.
— Иллюзии, — ответила она наконец. — Я знаю, что все это лживо и непостоянно, что между нами нет ничего, кроме иллюзий, но, честно — мне все равно. Тебя это забавляет, мне это нужно… а раз так, то почему нет, Терлизан?.. В конце концов, я могу делать, что хочу, со своей жизнью…
— Даже растоптать ее и безразлично смотреть на осколки, — тихо закончил за нее Терлизан, и Диадра ошеломленно подняла на него глаза. Что?.. — Ты напрасно думаешь, что все это пройдет бесследно. Раскаяние придет, но позднее, когда ты поймешь, что разрушать тебе больше нечего… и будет только боль, и пустота, и отчаяние.
Диадра застыла, ощущая его теплые руки на своей спине и его неожиданно мягкий взор, отчего-то заставлявший ее дрожать и болезненно сглатывать ком в горле. Он понимал, о чем говорил… он знал об этом не понаслышке.
О Боги, ну за что же, за что…
— Тогда что мне делать?.. — прошептала она едва слышно, и он печально качнул головой, отвечая ей так же тихо:
— Я не знаю.
Диадра отвела глаза, устремляя взор в пустоту, и мысли ее были такими же пустыми. Все равно… все равно. Забыться, хоть еще на мгновение, и не знать, не думать, не помнить… Она потянулась к Терлизану, обвивая руками его шею, и застыла в дюйме от него.
— Поцелуй меня, — прошептала она. — И не думай ни о чем. Так легче.
Он странно взирал на нее еще мгновение, а потом закрыл глаза и коснулся ее губ — медленно, мягко и осторожно. Диадра затрепетала. Иллюзии, всего лишь иллюзии… она поцеловала его плотнее. Ладони на шее, пальцы путаются в волосах… магический вихрь закружил их, опуская в сумрачной гостиной, и Терлизан, не отрываясь от ее губ, взмахом руки зажег огонь в холодном камине.
Диадра чуть отстранилась, встречая его взор, в котором плясали золотистые отблески пламени. В ее взгляде смешались ожидание, неуверенность, робкий интерес.
— Уверена, что хочешь этого?.. — тихо спросил Терлизан, и Диадра усмехнулась нарочито небрежно:
— Подозреваю, что с недавних пор мне уже поздно терзаться сомнениями.
Терлизан тихо рассмеялся от неожиданности.
— Глупая девочка, — прошептал он, скользя пальцами по ее щеке.
Он улыбнулся и склонился к ней, накрывая ее губы чувственным поцелуем. Он и сам не знал, зачем спросил ее: обычно он не тратил время на такие глупости. Но вот сейчас, с ней, он внезапно поддавался странному порыву, зарождавшемуся в его душе. Он, циничный и равнодушный, чье сердце уже давно не смягчалось ни перед одной женщиной, теперь все чаще смутно желал уберечь ее от чего-то, укрыть эту наивную, беззащитную девочку в своих объятиях. Путаные, противоречивые стремления… Как он мог защитить ее, если все это время, без сомнений, собирался использовать в своих планах?.. Сегодняшняя сцена на балконе сыграла ему на руку, продвинув его вперед так, как он даже не предвидел, и следующий шаг теперь был за ним… еще немного, совсем немного — и он добьется желаемого от Илли.
Но сейчас, неожиданно, ему не хотелось думать об этом. Ему не хотелось думать ни о чем — ни о ком, кроме той, кто была сейчас рядом с ним.
Не отрываясь от губ Диадры, он стянул с себя рубашку, и девушка тотчас доверчиво прильнула к его горячей груди. Он подхватил ее, делая шаг и прижимая ее к стене, и уверенно провел ладонями по ее бедрам, заставляя обвить ногами его тело и сомкнуть лодыжки у него за спиной. Диадра напряглась в его руках, явно не готовая к столь быстрому темпу, и он чуть отстранился, встречая ее взгляд; его глаза переливались золотом в теплых отблесках камина. Диадра смотрела на него с настороженной нерешительностью, и этот беззащитный взор, полный одновременно опаски и доверия, невольно обезоруживал его.
Нет, он не станет ранить ее. Он использует эти отношения так, как только сможет, чтобы добиться своего от Иллиандры; но здесь, сейчас, в полумраке этой ночи он будет бережен и заботлив.
Несколько долгих мгновений он внимательно удерживал ее взгляд, ожидая, пока она свыкнется с близостью его полуобнаженного тела, прижимавшего ее к твердой стене, с давлением его стальных мускулов против ее нежной груди и беззащитно распахнутых бедер; потом вновь склонился ближе и принялся бережно ласкать ее, накрывая мягкими губами ее шею. Диадра обвила руками его плечи, отвечая ему робко, неумело.
И в глубине этой странной ночи, впервые среди их бесконечной череды, безыскусность и невинность девушки в его объятиях внезапно не вызывала в нем привычной насмешки и пренебрежения. В эту ночь он хотел чего-то большего — не опытных ласк и не красивого тела, не мимолетного наслаждения, о котором он забудет, как о тысяче других. И поддаваясь странному стремлению оберегать ее, всем существом сознавая ее доверие, чистоту и невинность, он со смятением начинал понимать — хоть пока и не желая до конца признаваться себе в этом — что впервые за множество покрытых сумраком лет он оказался близок с женщиной оттого, что в это самое мгновение он хотел быть именно с ней.
Глава 7. Белые лилии, алые реки
Бал закончился далеко за полночь. Иллиандра давно заметила, что Диадра исчезла, так же, как и Терлизан, и мрачные подозрения заставляли ее сердце сжиматься от бессильного отчаяния.
Как же это случилось?.. Как могла Диадра так ошибаться, так слепо и добровольно отдаваться в руки этому безумному, бесчестному, бессердечному подонку? Как могла позволить ему касаться себя, после всего, что он делал, закрывая глаза на то, что он по-прежнему охотился за ее сестрой?..
Иллиандра не могла и не хотела этого понять.
Диадра не только совершала ошибку, способную причинить ей новую боль. Она сознательно и равнодушно отдавала себя врагу. Она предавала свою сестру, и короля, и все королевство.
Плоидис возник рядом, отрывая Иллиандру от ее мыслей, и подал ей руку, чтобы проводить в покои. Иллиандра бесстрастно накрыла его локоть своим и последовала за королем к резным дверям, машинально кивая гостям согласно положенной церемонии.
Створки закрылись за ними, оставляя их в пустынном полумраке коридора, и Иллиандра убрала руку, не бросая взгляда на Плоидиса. Они следовали к покоям в молчании, которое с каждым шагом заставляло Иллиандру все сильнее закипать внутри. Он мог бы сказать что-нибудь. Он должен был знать, что вся эта сцена в ложе задела ее. Но он молчал с невозмутимой гордостью, присущей королю.
