Ларисса Айон - Темная страсть
— Какое слово?
— Пара.
Он покачал головой, и его густые волосы упали на лицо.
— Мне вообще все это не нравится.
Она выгнула спину, чтобы взять его глубже.
— Даже вот это?
Его лицо омрачилось.
— Ты возбуждена, бондинг вынуждает меня услужить тебе.
— Что ты сказал?
— Ты слышала. — Его движения стали более быстрыми, почти механическими. — Давай заканчивать.
— Если ты думаешь, что делаешь мне одолжение, трахая меня, — огрызнулась она, — то можешь остановиться прямо сейчас и трахать себя самого.
Он замер, но не вышел из ее тела.
— Ты никогда бы не сказала мне такого год назад. — Голос его был низким, хриплым рычанием. — Ни одна женщина, которую я когда-либо пускал в свою постель, не осмелилась сказать бы мне такое.
Сверля его гневным взглядом, она попыталась высвободить руки.
— Возможно, потому, что они свисают на цепях с твоего потолка.
— Точно подмечено.
Он взглянул на инструменты пытки и наслаждения, висящие на стенах, как будто выбирая один из них для нее. Эта мысль вызвала трепет, но от страха или от возбуждения, она не была уверена.
— Полагаю, ты хотел бы сделать это со мной?
Он рассмеялся, как будто то, что она сказала, было совершенно за пределами вероятного. Что оскорбило ее до глубины души. Почему он должен наслаждаться этим с другими женщинами, но не с ней? И почему, скажите на милость, это так расстраивает ее?
— Мне нравится твой дух, маленькая волчица. Но ему не помешала бы… дисциплина.
— Мой отец говорил то же самое.
Она поморщилась, пожалев как о словах, так и о воспоминаниях, которые тут же хлынули в дверцу, которую она приоткрыла для них.
«Эта соплячка нуждается в дисциплине», — бывало, говорил отец, прежде чем приблизиться к ней с ремнем, деревянной ложкой или чем-то еще, попавшимся под руку. В детстве она была такой живой и подвижной, не повиновалась родителям при любой возможности, доводя своего отца-алкоголика до белого каления.
Так как же она может рассматривать набор плетей и других неопознанных предметов в спальне Шейда иначе, чем инструменты, предназначенные для причинения боли? Что она за извращенка?
Шейд погладил ее большим пальцем по щеке.
— Руна? Эй, ты в порядке? — Он наконец отпустил ее запястья и перенес вес тела, словно приготовился слезть с нее. — Закончим это позже.
— Нет.
Она крепче обхватила его ногами за талию. На щеках у нее показался румянец, а в сердцевине женственности вспыхнуло желание.
— Уверена?
Когда она кивнула, он снова опустился на нее, и когда скользнул внутрь, с его губ сорвался вздох облегчения.
— Хорошо, потому что, остановившись, я бы чертовски мучился от боли.
— Как в подземелье?
Легко, чтобы он не осознал, что забыл ограничить ее, она положила ладони на теплую кожу его плеч:
— Не так сильно. Мы же сейчас только начали. Я еще не настолько возбужден. Мало-помалу прошло бы, но пару часов тебе бы хотелось держаться от меня подальше.
Сердце Руны совершило кульбит. Похоже, она ищет любой предлог, чтобы снова влюбиться в него. У него явно очень короткая память.
Шейд лизнул ее сосок, рассыпав мысли как горох.
— Ты чувствуешь меня?
Руна улыбнулась, потому что, о да, она чувствовала, как он растягивает ее чувствительные внутренние стенки, приводя в неистовство.
— Угу.
Шейд схватил ее левую руку, ту, на которой, как он говорил, должны появиться знаки бондинга, такие же как у него, и сердце ее упало, потому что ей хотелось прикасаться к нему хотя бы в этот раз.
— Нет, я имею в виду, чувствуешь ли ты меня? Ощущала ли мое превращение в варга? Чувствовала мое настроение сегодня утром?
Сомкнув лодыжки у него за спиной, она задвигалась под ним, раздраженная тем, что разговор вмешивается в их занятия любовью.
— Нет. Ничего. А я должна?
— Думаю, да. — Он расцепил ее ноги и встал с нее. — Оставайся на месте.
Тело ее задрожало от острого желания, когда он вышел из спальни, но через пару секунд Шейд вернулся.
С кухонным ножом в руках.
— Э-э… Шейд?
— Ш-ш. — Он взобрался на нее и вошел жестким толчком. — Я не причиню тебе боли.
— Я знаю.
Руна не представляла откуда, но в этот момент просто знала.
На долю секунды он замер, но потом вдавил ее в матрас с безжалостной, восхитительной силой.
Ее кульминация пришла из ниоткуда. Шейд рассек кожу у себя на запястье и поднес его к ее губам, когда она достигла высшей точки. Влага с медным привкусом потекла по зубам, по языку.
— Пей.
Это был хриплый приказ, которому она не могла не подчиниться, даже если все ее инстинкты громко протестовали. Она вспомнила, что делала это в том странном сне-яви в подземелье, когда секс был воображаемым и в то же время очень реальным.
Не в силах остановить себя, Руна делала глубокие, жадные глотки. С каждым таким глотком ее кульминация поднималась все выше, длилась все дольше. Его кровь была как жидкий секс, и когда он тоже достиг своего освобождения, ее наслаждение не прекратилось. Оргазм за оргазмом сотрясали ее тело, и каждый раз, когда она думала, что уже все, еще один настигал ее.
Мало-помалу она начала смутно сознавать вес Шейда на ней, его тяжелое дыхание и низкий рокочущий голос.
— Руна?
Он попытался убрать руку, но она вцепилась в нее зубами, сжимала руками и ни за что не хотела отпускать. Пока она пьет, ее оргазм все длится и…
— Руна!
Экстаз накатил на нее, и она взлетела на новую высоту. Щеке стало отчего-то больно, но ей было все равно. Наслаждение поглотило ее, унося выше, чем когда-либо.
Боль усилилась, и сквозь туман она осознала, что Шейд сжимает ей челюсть, заставляя открыть рот. Руна неохотно отпустила его, и он отдернул руку, сжимая запястье.
Она застонала, не в состоянии пошевелиться, когда изумительная кульминация постепенно рассеялась.
— Что случилось? — Голос ее звучал одурманено и невнятно.
Один уголок его рта приподнялся в лукавой улыбке, что удивило ее, учитывая, как ему должно быть больно.
— Если б я не знал тебя, то сказал бы, что ты наполовину вампир.
Ощущения закружились вновь, поднимаясь по спирали. Вожделение вспыхнуло, взорвалось, и еще одно освобождение сотрясло ее тело, заставляя выгибаться дугой. Шейд наблюдал за ней из-под полуприкрытых век, и взгляд его был сокрушительным в своей напряженности.
— Прекрасно, — прошептал он с нотками благоговения в голосе. — Ты такая красивая, когда кончаешь.
Она чувствовала себя красивой, когда он вот так смотрел на нее. Красивой и уязвимой.
