Алина Борисова - За синими горами (СИ)
— Это только слова, дядя. Много красивых и умных слов. Но, во-первых, безумию подвержены не только коэры. А во-вторых, оглянись. Мы давно в ином мире, в иной реальности. Ясмина — не коэрэна, и даже не жрица. Она вампир, рожденный на крови. На крови, не на магии. В ней магии нет. Никакой, ни капли. Нашему ребенку просто нечего унаследовать от нее. Впрочем, он даже от меня ничего не унаследует. Дитя без магии. Без способностей слышать богов. Его ли тебе бояться?
— Дивный ребеночек. Только один вопрос, — он лезет в нагрудный карман и достает оттуда две небольшие карточки, переливающие золотом из-за сложных геометрических узоров, выложенных на них тончайшей золотой нитью. — Почему воспитывать его ты собрался за Границей? — на последних словах голос Владыки вновь обретает начальственные ноты, а карточки рвутся с оглушительным треском и уже ошметками летят Анхену в грудь.
И падают на траву, поскольку авэнэ этот жест старательно игнорирует.
— Мне вменяется в вину желание отвезти супругу в свадебное путешествие? — сама невозмутимость.
— Тебе вменяется в вину? — передразнивает Владыка. — Так желаешь разговаривать? Что ж, давай посмотрим, что тебе вменяется. Тебе вменяется в вину оскорбление Владыки в связи с нарушением сроков траура. Тебе вменяется в вину государственная измена, в связи с зачатием ребенка, потенциально опасного для государства. А так же, — с нажимом продолжает Владыка, пресекая попытку Анхена возразить, — самовольный уход с поста военного министра и попытка незаконного пересечения границы, сопровождающаяся подделкой выездных документов. Это трибунал, племянничек. Или ты и впрямь думаешь, что раз ты у нас единственный авэнэ, я буду терпеть все? Когда ты требовал трибунала для моей единственной дочери, тебя не остановило ни родство, ни то, что она единственная. Так почему ты полагаешь, что это остановит меня? Тем более, ее преступления основу государства не подрывали, а вот про твои такого не скажешь.
— Ее преступления подрывали основу нашей морали. И, в случае нашего молчания, делали правящий дом соучастникам преступления. А дискредитация такого масштаба, да в условиях общей нестабильности, чревата тем самым бунтом, который тебя так пугает. Мои же действия, напротив, даруют нашей стране спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, нашему роду — продолжение и процветание…
Спокойный, уверенный… Он отговорится, я не сомневалась. Но моя свобода, мой мир за синими горами, останется лежать ошметками золотых карточек на присыпанной поздним мартовским снегом траве. Я никуда и никогда отсюда не выберусь. Буду любоваться их клятым счастьем, а потом научусь виртуозно прятаться от их вечно голодного вампиренка.
И горечь от осознания этого факта была куда сильнее страха перед Владыкой. Если надежды нет, что еще? И я медленно сделала назад шаг, другой, третий. Почти скрылась за кедром…
— Я позволял уйти?! — нет, он не закричал. Он даже голос едва повысил. Но при этом так ударил направленной волной силы, что я пошатнулась. Владыка смотрел теперь прямо на меня, тяжелым черным взором. И воздух застревал в легких, и ноги дрожали… И все-таки подогнулись.
И я в буквальном смысле упала на колени, беспомощно опираясь о землю дрожащей рукой и не в силах подняться.
— И вот это еще, — недовольно молвит Владыка. — Очередное твое безумие. Очередная ложь и очередное предательство интересов государства. Где ребенок?
— Какой ребенок, дядя? — сама невозмутимость. Нет, он не сделал ни шага, чтоб помочь мне подняться. Едва ли взглянул в мою сторону. — Если ты о моем — то он в чреве моей жены и, полагаю, прекрасно тебе заметен. Других в моем доме нет.
— Я вижу, что нет, — желчно усмехается Владыка. — А уговор у нас был какой? Я тебе на каких условиях позволил держать в твоем доме это… создание? Пошел на частное изменение законодательства, разрешил выгуливать ее по обе стороны Бездны… Результат где? Где обещанные генетические образцы? Не ты ли обещал мне двух-трех детенышей уже к лету?
Детенышей?? Уговаривая меня завести ребенка, он всего лишь имел ввиду расплатиться с Владыкой моими… «детенышами»?? «Двух-трех», с размахом. С собачьим размахом! Искусственная беременность нередко многоплодна, а если еще и целью задаться…
— Даже я не могу того, что природой не предусмотрено, — светлейший авэнэ лишь чуть пожимает плечами. — Это нежизнеспособная тупиковая ветвь. Бесплодная, к тому же. Забудь. Уж она-то точно не стоит твоего внимания.
И слова его давят не хуже, чем сила Владыки.
И пусть я понимаю, что его цель сейчас — отвлечь от меня внимание царственного дяди, продемонстрировать всю глубину моей ничтожности, не стоящей интереса Владыки. Но мне не забыть и того, что он счел меня не стоящей более и своего интереса. Это нашу любовь он признал нежизнеспособной и бесплодной. И променял на другую — ту, что цветет и плодоносит.
— Решать, что стоит, а что не стоит моего внимания, я буду все-таки сам, — вкрадчиво начинает дядя. — А ты будешь слушать, очень и очень внимательно, потому как повторять я не буду. Итак. Я признаю твой брак и своего будущего внука в случае, если глубокое сканирование действительно не выявит у твоей жены открытых каналов, свидетельствующих о коэрских либо жреческих способностях…
— Ты не хуже меня знаешь, что глубокое сканирование на данной стадии смертельно опасно для младенца и крайне неблагоприятно для будущей матери! — с негодованием перебивает его Анхен. Ясмина же просто стоит, застынув статуей. Бледная, как мрамор, с ладонью, поднесенной ко рту.
— А куда нам спешить? — невозмутимо откликается Владыка. — Я готов подождать до лета. После воплощения ребенка на физическом плане сканирование уже не представляет угрозы. Да и результаты мы получим не только на мать, но и на дитя.
— В этом нет ни малейшей необходимости, — не сдается Анхен. — У Ясмины нет способностей, это известно с детства, она росла на моих глазах, на глазах твоей дочери, на глазах своего брата, наконец, чьи способности коэра очевидны. Обладай она хоть зачатками способностей жрицы, мы бы об этом знали.
— Ну вот раз не обладает, то тебе и тревожится не о чем, ведь так? А вот если обладает и, более того, передаст в наследство ребенку, я на Совете буду ставить вопрос о прерывании беременности, ставящей под грозу интересы государства…
— Нет, — Ясмина едва шепчет, пошатнувшись.
— Я не позволю!.. — гневно начинает авэнэ, подхватывая супругу одной рукой.
— А тебе трибунал светит, мой мальчик, ты не забыл? Слишком много громких слов для того, кто и сам висит на волоске.
