Шеррилин Кеньон - Ночная игра
Это был рай. И впервые за долгое время у нее появилось чувство принадлежности. Принятия. Вэйна не волновало, что она не была худой. Он не имел ничего против того, что они лежали на расшатанной старой кровати в крошечной квартирке.
Казалось, он счастлив просто быть с нею.
И это – наиприятнейшая часть из всего остального.
Вэйн тихо лежал, прислушиваясь к тихому посапыванию Брайд, спящей в его объятиях. Ее аромат занимал его мысли. Не было большего удовольствия, чем ее запах, смешанный с его собственным. Чем ощущение того, что она в его руках.
У него все болело, и он был совершенно изнурен, но обожал каждую частицу этих ощущений. Он глянул вниз на ее руку, убрал свою магию, чтобы стала видна и его метка.
Они – пара.
Он прижал свою метку к ее и переплел их пальцы. Они могли бы заниматься любовью с ладонями, соединенными именно так, чтобы завершить брачный ритуал.
Брайд должна принять его.
А он должен раскрыть ей, кем является.
В ранних лучах утренней зари это не казалось ему столь пугающим, как могло бы быть.
Закрыв глаза, он позволил сну овладеть собой, и впервые за многие месяцы его не терзали кошмары. Он ощущал только спокойствие, исходящее от его женщины, прижимавшейся к нему.
Но что случится, когда она узнает, что он не был человеком, которым притворялся?
Примет ли она когда-нибудь волка, живущего в нем?
Он не знал, но пообещал себе быть с ней честным. Он признается во всем, как только она проснется.
И он надеялся, что честность не даст ему потерять ее навсегда.
Брайд проснулась, когда магазин должен был быть открыт уже пятнадцать минут. Когда она отстранилась от Вэйна, его руки на несколько секунд сжались вокруг нее, а потом он проснулся.
Глаза насыщенного зеленого цвета открылись и зажмурились от яркого света утреннего солнца, бьющего в окна.
– Сколько сейчас времени? – спросил он низким, хриплым голосом.
– Четверть одиннадцатого.
Он потер лицо руками и застонал.
Брайд подавила улыбку.
– Ты явно не жаворонок.
– Нет, – ответил он мрачно, перевернувшись на спину и прикрыв глаза от света рукой.
Брайд глубоко вздохнула от картины, которую он представлял собой, лежа голым в ее кровати. Одеяла сбились и прикрывали только длинные ноги мужчины. Грудная клетка была полностью обнажена, демонстрируя мышцы живота, груди и рук. А темная щетина придавала почти убийственную мужественность его лицу, обрамленному длинными, непослушными волосами.
Боже милостивый, он производил глубокое впечатление.
Он чуть сдвинул руку на лице вверх и прищурился, глядя на нее одним глазом.
– Мы спали всего четыре часа. Почему ты поднялась?
Она натянула розовый банный халат, не вставая с кровати.
– Я должна работать.
Он вытянул руку и запустил ей в волосы.
– У тебя бывают выходные?
– Только если я заранее договорюсь с Табитой или с кем-нибудь из ее служащих, чтобы они пришли и подменили меня. И я закрыта по воскресеньям, конечно. Помимо этого, нет.
Она поцеловала его ладонь и убрала от себя руку. Он позволил руке упасть на кровать без дальнейших комментариев.
Встав, она оставила его в кровати и отправилась в душ.
Вэйн спокойно лежал, прислушиваясь к шуму воды в соседней комнате. Все его тело болело от напряжения прошлой ночи, но он наслаждался тем, что эта боль идет не от рук, спины и груди, порванных когтями. Ночью он слишком много развлекался с Брайд, а развлечений в его жизни болезненно недоставало.
Он поморщился от яркого утреннего света. По правде говоря, он ненавидел утро.
Заставив себя встать, он натянул штаны, застегнул молнию, оставив не застегнутой пуговицу, и побрел на кухню.
На завтрак Брайд нравилось съедать два кусочка тоста с мармеладом. Пока хлеб жарился, он порезал грейпфрут ломтиками, посыпав его чайной ложкой сахара. Затем налил стакан апельсинового сока.
Он выкладывал мармелад на тост, когда она вышла из ванной и остановилась, уставившись на него.
– Что? – спросил он, озадаченный хмурым выражением ее лица.
– Это что, твой завтрак?
Вэйн сморщился:
– Не совсем. Себе я собирался пожарить бекон.
– Тогда откуда ты знаешь, что мне нравится есть это на завтрак?
Вэйн замер, осознав, что Вэйн-человек не мог знать то, что знал Вэйн-волк. Прочистив горло, он пожал плечами.
– Я открыл холодильник и увидел мармелад и грейпфрут. Большинство людей едят это на завтрак, так что я решил, что ты не будешь возражать.
Казалось, она приняла это объяснение, поскольку стянула с волос полотенце и повесила его на стул.
– Спасибо, – Брайд поцеловала его в щеку.
Вэйн закрыл глаза, его тело мгновенно затвердело. Не думая, он обнял ее. Проложив дорожку из поцелуев к ее шее, он распахнул на ней халат и прижал к себе ее обнаженное тело.
Брайд застонала, ощутив его прохладное, жесткое тело своим. Погладив рукой пластичные мускулы его спины, она почувствовала под рукой шрамы. Его щетинистый подбородок и щека мягко терлись о ее кожу.
– Если ты продолжишь в том же духе, я никогда не открою магазин.
– Оставь его закрытым и останься со мной.
Она ласкала рукой его голову, пока его язык нежно танцевал у нее во рту.
– Я не могу.
Он отступил.
– Знаю. Я только надеялся. – Он освободил ее и завязал пояс ее халата. – Ешь свой завтрак.
Брайд села за маленький, как в бистро, стол, а он вернулся к плите жарить бекон. Она грызла тост, наблюдая за ним.
– У тебя крепкий живот, раз ты жаришь бекон без рубашки. Не боишься, что он брызнет?
Он пожал плечами.
– Это не больно.
Брайд нахмурилась, ощупав глазами разные рубцы.
– Откуда у тебя столько шрамов, Вэйн?
Вэйн размышлял, как ответить на ее вопрос. Она была не готова к правде… что это боевые шрамы, полученные им четыреста лет назад, когда его преследовали аркадианцы, думая, что он – катагарианский слэйер. Впрочем, они полагали, что каждый мужчина Катагарии был слэйером. Что он вынужден был сражаться с собственной стаей ради безопасности своего брата. Что некоторые из этих шрамов были от волчиц, с которыми он был.
Некоторые от побоев.
– У меня была нелегкая жизнь, Брайд, – спокойно произнес он, переворачивая бекон на сковороде. Потом обернулся и посмотрел на нее. – У меня никогда не было ничего, за что я не должен был бы заплатить кровью и плотью. До тебя.
Брайд сидела не двигаясь, пронзенная этим зеленым взглядом. В его открытом выражении лица отражалось что-то такое, что дотянулось и проникло в нее. Он обнажил ей душу, она чувствовала это.
