Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар
Делоне рассмеялся и, качая головой, повел меня прочь.
Про себя я досадовала, как не вовремя он появился, но вслух спросила только:
— Этот господин преподавал вам в университете?
— Тиберийцы собирают у себя ученых так же последовательно, как раньше преумножали земли, — рассеянно ответил Делоне. — Маэстро Гонзаго был одним из лучших.
«Понятно, милорд, — подумала я, — и он назвал вас не только Анафиэлем, но и Антиноем — имя из названия запрещенного стихотворения, — и при этом запнулся на фамилии Делоне, о которой Гиацинт сказал, что она не взаправду ваша. Эх, возможно, старикан наболтал бы мне намного больше, если бы вы не вмешались. Поэтому, имейте в виду, что, выполняя ваши приказы, заодно я займусь и тем, чему вы же меня и научили».
Без единого слова я послушно следовала за наставником, и вдруг он резко повернул так, что я врезалась в блондинку с орлиными чертами лица, которая с коротким восклицанием развернулась.
— Федра! — сурово нахмурился на меня Делоне. — Солен, прошу прощение. Это первый столь многолюдный прием в жизни моей воспитанницы. Федра, это маркиза Солен Бельфур, перед которой тебе надлежит извиниться.
— Пусть девчонка сама говорит за себя, Делоне. — В голосе маркизы явственно слышалось раздражение: очевидно, Солен Бельфур не жаловала моего наставника, и я не могла это не отметить, даже сосредоточившись на попытке пронзить взглядом Делоне, поставившего меня в такое дурацкое положение. Причиной столкновения, конечно же, стало его маневрирование; каждый ребенок, воспитанный в Доме Кактуса, умел скользить в толпе плавно и аккуратно.
— Маркиза — секретарь Малой государственной печати, — положив руку мне на плечо, тихо просветил меня Делоне относительно важной должности, занимаемой мадам Бельфур.
Он добивался, чтобы я разыграла раскаяние, но хотя Делоне отлично изучил тех, на кого нацелился, и знал наперечет все их слабости, он не был мной. То, что знала я, было у меня в крови.
— Извините, — строптиво проворчала я и угрюмо уставилась на маркизу, чувствуя растущее внутри упрямство. Зеленовато-голубые глаза дамы подернулись холодом, а губы сжались.
— Вашей подопечной нужно преподать урок, Делоне. — Втянув воздух, маркиза резко отвернулась и зашагала прочь. Я посмотрела на наставника и увидела, что его брови изогнулись, выдавая неуверенность и удивление.
«Смотри не учини здесь войну», сказала мне Сесиль. Теперь ее слова обрели для меня смысл, хотя я не вполне приняла их. Я стряхнула руку Делоне с плеча.
— Позаботьтесь об Алкуине, милорд. Я и сама хорошо справлюсь.
— Возможно, слишком хорошо, — печально усмехнулся он и покачал головой. — Не впутывайся в неприятности, Федра. У меня сегодня и без того много дел.
— Конечно, милорд, — дерзко улыбнулась я. Еще раз сокрушенно покачав головой, Делоне ретировался.
Предоставленная самой себе, уж поверьте, я действительно неплохо справилась. Некоторые гости привели молодых спутников, и мы перезнакомились. Стройный темнокожий юноша из Дома Шиповника, чья мимолетная улыбка напомнила мне Гиацинта, в одиночку показывал чудеса акробатики с кольцами и лентами, срывая аплодисменты. Его покровитель, лорд Шавез, горделиво улыбался. А еще на бал заглянула Мьеретт из Дома Орхидеи, которая уже закончила свой туар и теперь содержала собственный салон. Воспитанная для веселости, которой славился ее Дом, Мьеретт повсюду, куда бы ни пошла, приносила с собой смех и тепло, и я видела, как лица людей при ее приближении озаряются удовольствием и оживляются.
Многие гости между тем бросали заинтересованные взгляды на серьезного темноглазого Алкуина, который перемещался в толпе, не обращая ни на кого особого внимания. Наблюдая за теми, кто смотрел на Алкуина, я отметила одного человека. Знакомого, поскольку Виталь Бувар изредка наведывался к Делоне; хотя не думаю, чтобы они были друзьями. Купец из простых — ходили слухи, будто в его жилах течет толика каэрдианской крови, — но сказочно богатый в силу особой хартии, заключенной с семьей Стрегацца в Серениссиме.
Взгляд Бувара неотступно следовал за Алкуином, а лицо исказилось от похоти.
* * * * *
Когда темнота поглотила последние солнечные лучи и затянула высокие окна, Сесиль хлопнула в ладоши, приглашая к столу. Почти три десятка гостей расселись за длинным столом, по указке услужливых лакеев в безупречно-белых ливреях. Блюда менялись без остановки: за супами и паштетами следовали тушеные голуби, баранья корейка, салаты, зелень и взбитый в пену белый турнепс — деревенское лакомство, — и все это сопровождалось потоками вина, без устали подливаемого из охлажденных кувшинов даже в чуть пригубленные бокалы.
— Тост! — воскликнула Сесиль, когда гости закончили с последним блюдом — десертом из зимних яблок, запеченных в мускате и приправленных гвоздикой. Хозяйка подняла бокал и подождала тишины. Она до сих пор умела привлечь внимание: сидящие за столом притихли. — За безопасность наших границ, — произнесла она напевным голосом. — За безопасность и процветание благословенной Земли Ангелов.
Вдоль стола прокатился одобрительный гул — это было единственное пожелание, с которым согласился бы любой из присутствующих. Я с готовностью выпила, и не заметила никого, кто бы воздержался.
— Телезис, — с той же интонацией сказала Сесиль.
С места ближе к главе стола встала женщина: низкорослая, смуглая и, как мне показалось, почти некрасивая. Черты ее лица были невыразительными, а главное достоинство, светящиеся темные глаза, терялись под низким лбом.
И тут незнакомка заговорила, и я в который раз убедилась, что для нас, ангелийцев, существует множество видов красоты.
— Там солнце ласкою дарит...
Громко произнесла она, и голос, словно золотое свечение, наполнил каждый уголок залы.
Бескрайние поля.
Там вечер песнями звенит,
За день благодаря.
Cтихи были по-детски простыми, но перед глазами возникали образы осененного благодатью края. Каждое слово звучало правдиво, как молитва.
Сбирает там с жужжаньем мед,
Пчела в лаванде синей…
И тут в дивном голосе прорезались глухие нотки одиночества.
А здесь лишь дождик слезы льет
Со мною на чужбине.
Все знают «Плач изгнанницы». Телезис де Морне написала его в двадцать три года, когда была выслана на дождливое побережье Альбы. Я слышала это стихотворение с десяток раз и сама не однажды декламировала его по требованию учителя. Но все равно почувствовала, как к глазам подступают слезы. Мы — ангелийцы, неразрывно связанные со своей страной, которую Благословенный Элуа любил так сильно, что ради нее пролил свою кровь.
