Лорен Де Стефано - Лихорадка
В итоге мы втроем прячемся за мусорным контейнером, глядя, как мужчины выгружают закуски и газировку от Кэлли, ящик за ящиком. Хорошо, что мы вовремя вылезли: ящики, за которыми мы прятались, исчезли. Один из шоферов закрывает двери кузова, второй садится за руль.
Габриель тупо смотрит на свои колени. Глаза у него полузакрыты, он не обращает внимания на муху, которая с жужжанием кружит у его лица. Мэдди протягивает ему банку с теплой содовой, а он отмахивается и бормочет что-то невнятное.
Кожа у него такого же цвета, что и надвигающиеся серые сумерки, под глазами набрякли темные мешки, губы стали белыми. На воротнике расплывается пятно пота.
Приходится признать, что мы оказались в гадкой ситуации. Снега здесь нет, но воздух все равно холодный. Темнеет. Нам негде укрыться. И нужно позаботиться об очень больном мужчине и о ребенке. Единственный транспорт, на котором можно было бы добраться отсюда до следующего городка, вот-вот уедет. Я, щурясь, наблюдаю за разговором и жестикуляцией водителей.
— Заберемся обратно в грузовик, — объявляю я.
— У тебя снова начнутся кошмары, — возражает Габриель так тихо и неразборчиво, что приходится мысленно проговаривать слова, чтобы понять его фразу. — Ты… ты во сне мне сказала.
— Все будет нормально. Пошли.
Габриель не противится, когда я заставляю его встать, но наш рывок недостаточно быстр. Грузовик уезжает раньше, чем мы успеваем к нему подойти.
Мэдди возмущенно фыркает. Челка спадает ей на лоб.
Дверь «Фламинго шесть» распахивается, из нее вываливается толпа смеющихся людей первого поколения. Люди рассаживаются по машинам. По-видимому, мы оказались вблизи зажиточного района — автомобили могут себе позволить только представители первого поколения. Они часто собираются в стаи, словно им трудно иметь дело с остальным обществом. Среди них есть те, кто бойкотирует рождение новых детей, сторонники естественного хода вещей, которые решили провести остаток своей жизни, не пытаясь продолжить род или спасти нас — людей новых поколений, умирающих в день своего рождения.
Порой я завидую им. Тому, что они уже прожили семьдесят лет и примирились со смертью.
Я слышу отдаленный шум большого города и впервые осматриваюсь вокруг. Похоже, «Фламинго шесть» — это ресторан, а мы стоим на его парковке. Чуть дальше, на небольшом склоне, видны здания, уличные фонари и дороги.
— Смотри! — говорю я Габриелю.
Это первая обнадеживающая картина, которая нам встретилась, и мне хочется, чтобы он увидел: и за стенами особняка есть достойная жизнь.
Однако его взгляд расфокусирован, волосы слиплись и потемнели от пота. Габриель опирается на меня, и я ощущаю запах его болезни. Хмурюсь, сочувственно шепчу его имя. Он закрывает глаза.
— Дети, что вы тут делаете? — окликает нас женщина, стоящая у открытой двери ресторана.
Ее окружает теплый свет и аромат сладостей. За спиной у нее возникает мужчина, и Мэдди прячетсся за меня, вцепляясь в полу свитера.
Мужчина, Грег, и его жена, Эльза, считают, что у Габриеля вирус, а я не спешу вывести их из заблуждения. Наверное, симптомы выглядят точно так же, а они вряд ли стали бы угощать нас столь щедро, если бы узнали, что из организма Габриеля сейчас выходит «ангельская кровь». Многие представители первого поколения и без того настроены против нас, не следует создавать впечатление, будто мы все к тому же законченные наркоманы.
Грег и Эльза проводят нас через кухню, которая до отказа наполнена паром и чудесными ароматами, и разрешают сесть за небольшой раскладной столик в комнате отдыха. Они ставят перед нами куриный суп-лапшу и тарелку с горячими сэндвичами. Габриель не ест. Я вижу, что он пытается держаться в сознании, но плечи у него то и дело непроизвольно дергаются, а глаза закрываются.
— Мы открыли этот ресторан тридцать лет назад, можете себе представить? — говорит Эльза. Она принесла нам стаканы с лимонадом, и Мэдди жадно глотает напиток. — Какая милая крошка, — добавляет женщина.
Наверное, ей хотелось бы услышать какое-то объяснение, потому что Мэдди явно не может быть ни моим ребенком, ни ребенком Габриеля.
— Она моя племянница, — говорю я просто.
Эльза больше ни о чем не спрашивает. По правде говоря, ее гораздо больше интересует Габриель.
— Тебе надо что-нибудь съесть, милый, — уговаривает она его, и ее темные глаза внезапно наполняются печалью. — Это вкусно. Это даст тебе силы.
— Ему просто надо отдохнуть. Мы пытаемся добраться до дома, это в Западной Виргинии, — объясняю я, вспоминая разговор водителей грузовика. — Там у него родня. Мы подумали, что лучше, если… ну, вы понимаете… если он будет с ними.
Мне тут же становится стыдно за свою ложь, потому что на глазах у Эльзы появляются слезы и она, извинившись, выходит из комнаты.
— Ты слишком умело врешь, — бормочет Габриель, пристраивая голову мне на плечо. — Даже не поежилась.
— Ш-ш! — говорю я ему. — Постарайся что-нибудь съесть.
Но уже через пару секунд он начинает похрапывать.
Когда Эльза заходит посмотреть, как мы, она хмурится при виде спящего Габриеля.
— Вам сегодня есть где переночевать?
Мэдди с набитым ртом поворачивается и вопросительно смотрит на меня.
Я сочиняю новую ложь. Но я устала, в голове страшный туман — было бы странно, если бы мое вранье вышло убедительным. Что-то насчет сломавшегося автобуса и отсутствия транспорта до следующего утра. И — нет, нам негде остановиться. Однако Эльза всему этому верит, и я всерьез начинаю подозревать, что с ней что-то не так.
А когда она предлагает нам провести ночь в квартире над рестораном, где живут они с мужем, я в этом окончательно убеждаюсь.
Габриель спит, привалившись ко мне; он находится в каком-то тревожном сумраке, сумрак заставляет его бормотать и дергать ногой (останавливается он только тогда, когда я кладу ладонь ему на колено). Эльза придвигает стул и садится со мной поговорить. Но хотя слова адресованы мне, взгляд ее прикован к Габриелю. Задумчивый и даже обожающий.
— Бедняжка! — воркует она. — На вид ему не дашь двадцати пяти.
Что вполне понятно, потому что Габриелю восемнадцать, но я в этом не признаюсь. Если уж на то пошло, это вполне может оказаться неправдой. Я знакома с Габриелем почти год, а он вполне мог умолчать про свой истинный день рождения, как это сделала Дженна. Как это сделала я. На один год ближе. Я невольно сжимаю руку, сминая ткань его брюк в кулаке.
Открываю было рот, чтобы сказать, что он справляется, что он уже продержался дольше, чем я ожидала, но останавливаюсь. Мне больше не хочется лгать. В мире так много смертей: они происходят повсюду, каждый день, они нависают над этим чудесным фальшивым новым поколением, в котором родились мы с Габриелем. И мне не хочется ничего прибавлять к этому факту.
