Хранитель историй (ЛП) - Хантер Элизабет

В конце концов, все улеглось. Совет решил, что пара, у которой есть дети, должна жить в уединении. Но если же ирин с суженной или без занимался исследованиями и созерцанием, то мог работать среди людей, либо жить в доме книжников, сохраняя древнее знание. — Он жестом указал вокруг. — Наподобие этого. Здесь работают ирины. Убежища — небольшие отдалённые деревни — создавались для семей. Существовали ещё поселения для певиц, куда они уезжали тренироваться и учиться, но о них я знаю не много. Книжников туда не пускали. Я рос в глубинке Корнуолла.

— А Малахай?

— Он родился неподалёку отсюда, — улыбнулся Рис. — Хотя, насколько я знаю, его родители переехали, когда Малахай был ещё ребёнком, и жили в Германии вплоть до Рассечения.

— Рассечения.

— Да… рассечения. — Рис подтолкнул её в дальний конец коридора, его безмолвный голос сменился на низкий и отчаянный. — Однажды летом внезапно участились нападения григори. Все случилось за несколько недель. Я находился в Лондоне, мне было приблизительно лет сто. Только-только закончил обучение и работал стражем, как велит обычай. Григори давно вели себя относительно тихо, но неожиданно начали нападать на огромное количество человеческих женщин. Мы не могли их остановить. По правде говоря, за годы покоя наша бдительность ослабла. — Рис удручённо вздохнул. — Мой хранитель действовал по протоколу. Когда нужна помощь, мы зовём женатых мужчин. Они оставили свои убежища, чтобы помочь нам в городах, ведь именно там появилась угроза… но как же мы ошибались.

Они прошли ещё дальше по коридору, и перед Авой предстала картина хаоса.

— Они бросили ирин одних, — прошептала она.

— Ирины… — Рис провёл пальцем по образу женщины с раскинутыми руками, к которой неслась тёмная фигура, — …владеют пугающей магией. Сильной. Смертоносной. Но их превосходили числом, иринам приходилось ещё и защищать детей.

По щекам Авы побежали слезы, когда Рис провёл рукой по сцене резни, изображённой художником в пугающих подробностях.

Изувеченные тела на земле.

Горящие дома.

Измазанные кровью брошенные детские игрушки.

Рис остановился перед изображением другой женщины со страшной глубокой раной на горле. Пальцы пробежались по лицу и задержались на шее, словно прикрывая рану.

— Вначале григори перерезали горло. Если ирина не может говорить, то и магией воспользоваться не в силах. Их голоса… — Рис заморгал, сдерживая слезы. — Солдаты григори захватили убежища по всему миру. Ирины защитили детей, скольких смогли, но большинство не выжило. Особенно ожесточённо охотились на девочек.

Стремительный вихрь наполнил разум. Ава почти слышала их. Слышала голоса женщин, которых заставили замолчать навсегда. Крики детей перед чудовищной смертью. Ужасная боль начала пульсировать в груди.

— Сколько? — прошептала она.

Рис покачал головой.

— Никто не знает наверняка. Тысячи. Это было скоординированное нападение с целью ослабить нас. Григори знают, что мы на пике силы лишь в паре. И они всегда опасались голосов наших певиц. Они боялись магии, которую не понимали. Поэтому и убили наших женщин. Так много, как только смогли, вместе с большинством детей и мужчин, которые оказались на тот момент в деревнях.

Ава ощутила дрожь в ногах.

— По оценке совета за несколько недель лета 1810 года погибло восемьдесят процентов наших женщин и детей. Численность нашего народа сократилась вдвое. Вот почему мы называем эту трагедию Рассечением.

Дрожь усилилась. Так много ужаса. Потеря… едва ли восполнима.

Они остановились в конце коридора перед гобеленом. На нем была изображена та же пара, что и в книге Малахая. Но вместо объятий, гобелен был разорван посредине, образуя подобие занавеса, который Рис отвёл в сторону.

На стене предстало множество слов на древнем языке.

— Это имена ирин и детей из ближайшей общины, — прошептал Рис. Он указал почти на самый вверх. — Это имя жены Эрвена.

Aвa подавила крик. Сотни имён. Колонка за колонкой. Некоторые гладкие на ощупь. Другие острые и неровные, словно камень все ещё хранил двухсотлетний гнев.

Ярость клокотала в груди наравне с едва понятным безысходным горем. Слова застряли в горле. Руки сжались в кулаки. Ногти до крови впились в кожу. Ава страдала от бессилия. Ее душила боль. Горе Риса. Горе в душе каждого книжника, которого она повстречала. Содрогаясь всем телом, Ава поняла, что рыдает, но слез казалось не достаточно.

— Ава? — Голос Риса словно долетал издалека. — Ава, что с тобой?

Ни слова. Она не могла говорить и никогда не заговорит снова.

Покачав головой, Ава схватилась за волосы и закрыла глаза. Она яростно потёрла виски, уменьшая вспышку боли. Подняла полные слез глаза на стену, исписанную именами.

Мёртвые хранили тишину.

Ава знала.

Это был её народ, и он погиб.

— Нет, — прошептала она.

В груди словно что-то содрогнулось, и тело снова забилось в конвульсиях. Она закрыла глаза, раскачиваясь на месте, а мысли словно разлетелись во все стороны.

— Ава?

Рис положил руку ей на плечо, пытаясь обнять, но Ава его оттолкнула.

— Нет!

— Ава, мне жаль. Я не должен был…

Рис не договорил, так как из ее горла вырвался скорбный возглас. Стон. Крик. Все, на что у души не хватило слов. Ава прислонилась к стене, глядя на мозаику, чувствуя, как обмякли ноги. Словно скованные болью, от которой не убежать.

И тут она почувствовала его. Почувствовала, как Малахай бежит к ней. Услышала приближающиеся шаги.

Ближе.

— Что ты наделал?! — закричал он.

— Она спросила! Мне не стоило говорить ей правду?

Сильный толчок. Удар. Ава с закрытыми глазами потянула руку, цепляясь за что-то, пока не дотянулась до него.

Руки встретились с её руками. Обхватили. Последовало спокойствие. Гнев утих. Бесконечное горе тысяч лиц, которых она никогда не узнает. Тысячи голосов, которых не услышит. Ава держалась за Малахая, оплакивая потерю, которую едва могла постичь. Он поднял её и понес прочь из коридора. Подальше от мерцающих свечей и кровавых камней.

Ава закрыла глаза и полностью ему доверилась.

***

— Столько трупов, — зашептала она, прикрыв глаза.

— Знаю.

— Женщин таких же, как и я. Они ненавидели их и убивали, поскольку боялись.

Они сидели в тихом уголке дома книжников, в комнате, которой Ава не видела прежде. На подсвечниках мерцали низкие огни, везде стояли удобные стулья и диваны. На стене красовалась фреска в виде ярко синего неба. Малахай усадил Аву себе на колени. Она зарылась носом в изгиб его шеи, а он гладил ей волосы.

— Твою маму тоже убили?

Он немного помолчал.

— Да. И отца. Он остался дома, когда мужчины из нашей деревни отправились в Гамбург, чтобы помочь хранителям. Его убили вместе с ней. Почти всю нашу деревню вырезали. Меня там не было, я находился в другом городе.

Ава снова притихла, наслаждаясь его прикосновениями.

«Как они смогли пережить такую потерю?»

— Вы потеряли своих жён, матерей и детей.

— Большинство из нас не видели ни единой ирины после Рассечения. — В его голосе слышалась подавляемая ярость. — Мы лишь половинка целого.

— Именно поэтому ты назвал меня чудом, — сказала Ава

Она почувствовала, как напряглись руки Малахая.

— Ничто в истории твоей семьи не свидетельствует, что ты можешь быть ириной, но это так. Мы потеряли так много, но… у меня есть надежда, что раз ты существуешь, значит, могут быть и другие. Тогда наш народ выживет. Мы вымираем, Ава. Мы можем жить вечно, но умираем изнутри. Когда-то нас было так много. Кланы. Поколения. Теперь же у нас почти нет детей. Ирины, которые до сих пор живы, скрываются и сердятся на нас за то, что бросили их на произвол судьбы. Они сердятся за потерю сестёр и детей. И кто может их винить?

— И григори знают, кто я.

Его руки сжались ещё сильней.

— Они тебя не получат. Я этого не допущу. Никто из нас не допустит.

Она ещё сильней прижалась к его коже и блаженно вздохнула. На мгновение позволила себе помечтать о том, что для неё возможно будущее без одиночества и тоски.