Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение
«В понедельник Грегори и Аннет Рот, супружеской паре из Дулута, было предъявлено обвинение в покушении на убийство их семилетнего сына. Мальчик, чье имя не называется из соображений деликатности, передан на попечение государства. Его дальнейшая судьба будет определяться после суда над супругами Рот. Родители предположительно поместили ребенка в ванну и перерезали ему вены лезвием. Вскоре после содеянного Аннет Рот призналась во всем соседу, сказав, что ее сын слишком долго не умирает. И она, и ее супруг заявили полиции, что их сын был одержим дьяволом».
Меня затошнило от отвращения. Перед моими глазами стоял младший братишка Виктора, которому сейчас было восемь. Я взял снимок, на котором Сэм держал Бека за руку, и еще раз взглянул на Сэма; его полуприкрытые глаза смотрели куда-то мимо камеры без всякого выражения. Рука была повернута так, что на запястье отчетливо просматривались свежие красно-бурые шрамы.
«И ты еще жалеешь себя», — пронеслось у меня в голове.
Я затолкал вырезки и фотографию обратно в конверт, чтобы не видеть их, и принялся просматривать стопку документов, которые лежали под ними. Это оказался трастовый договор, где Сэм был назван бенефициарием трастового фонда (к которому относился и дом), и реквизиты текущего и сберегательного счетов, в которых указывались имена Бека и Сэма.
Ничего себе. Интересно, а Сэм-то в курсе, что этот дом практически ему принадлежит? Под бумагами обнаружился еще один черный ежедневник. Странички были заполнены убористым, с обратным наклоном, почерком левши. Я открыл самую первую страницу.
«Если ты это читаешь, значит, либо я навсегда превратился в волка, либо ты Ульрик, и тогда нечего тебе делать в моих вещах».
Я подскочил от телефонного звонка.
Телефон дал две трели, потом я снял трубку.
— Слушаю.
— Это Коул?
Настроение у меня необъяснимым образом поднялось.
— Смотря кто это говорит. Ты не моя мама?
— Не знала, что она у тебя есть, — резко ответила в трубку Изабел. — Сэм в курсе, что ты отвечаешь на звонки?
— Ты ему звонила?
Молчание.
— Кстати, это твой номер на определителе?
— Мой, — ответила Изабел. — Только не звони по нему. Что ты делаешь? Ты все еще ты?
— Пока что — да. Роюсь в вещах Бека, — сообщил я, запихивая конверт с надписью «Сэм» со всем содержимым обратно в ящик.
— Ты что, издеваешься? — спросила Изабел и тут же сама ответила на свой вопрос: — Вряд ли. — Снова молчание. — И что ты там откопал?
— Приезжай, увидишь.
— Я в школе.
— И вам там разрешают пользоваться телефонами?
Изабел на миг задумалась.
— Я в туалете, готовлюсь морально к следующему уроку. Расскажи, что ты откопал. Если я узнаю что-нибудь неположенное, это меня подбодрит.
— Документы об усыновлении Сэма. И еще несколько газетных вырезок о том, как родители пытались его убить. А еще я обнаружил очень, очень разнузданный рисунок девицы в школьной форме. Ты определенно должна это видеть.
— Почему ты со мной разговариваешь?
Мне показалось, я понял, что она имеет в виду, но все равно ответил:
— Потому что ты мне позвонила.
— Это все потому, что ты просто хочешь со мной переспать? Я-то с тобой спать не собираюсь. Ты лично тут ни при чем. Просто я берегу себя до свадьбы и все такое прочее. Так что если ты разговариваешь со мной по этой причине, можешь прямо сейчас повесить трубку.
Я не стал вешать трубку, не знаю уж, восприняла она это как ответ на свой вопрос или нет.
— Ты еще слушаешь?
— Угу.
— Так ты собираешься отвечать на мой вопрос?
Я принялся передвигать пустой стакан из-под молока туда-сюда.
— Мне просто хочется с кем-нибудь поговорить, — сказал я. — Мне нравится с тобой разговаривать. Никакого лучшего ответа я тебе дать не могу.
— Вообще-то я бы не сказала, что при наших личных встречах мы занимались разговорами, — заметила она.
— Но мы разговаривали, — возразил я. — Я рассказал тебе про мой «мустанг». Это был очень откровенный и серьезный разговор о том, что мне дорого.
— О твоей машине. — Судя по голосу, убедить Изабел мне не удалось. Она помолчала, потом произнесла: — Значит, тебе хочется поговорить. Прекрасно. Валяй, говори. Расскажи мне что-нибудь такое, о чем никогда никому не говорил.
Я на миг задумался.
— Черепахи занимают второе место в животном мире по размерам мозга.
Чтобы переварить это, Изабел потребовалась всего секунда.
— Неправда.
— Я знаю. Поэтому я никогда никому этого не говорил.
В трубке послышался какой-то полузадушенный звук — то ли она пыталась не рассмеяться, то ли ее скрутил приступ астмы.
— Расскажи мне что-нибудь про себя, о чем ты никогда никому не говорил.
— Если я расскажу, ты ответишь мне тем же?
— Хорошо, — откликнулась она скептическим тоном.
Я задумался, водя пальцем по контуру грудастой школьницы на мышином коврике. Разговаривать по телефону оказалось все равно что разговаривать с закрытыми глазами. Разговор получался откровенней и честнее, потому что это было как разговаривать с самим собой. Вот почему я всегда пел свои новые песни с закрытыми глазами. Не хотел видеть, что думает о них публика, пока не закончу. Наконец я произнес:
— Я всю жизнь пытаюсь не быть похожим на моего отца. Не потому, что он такое уж чудовище, а потому, что он меня подавляет. Чего бы я ни добился, мне никогда с ним не сравниться.
Изабел молчала. Наверное, ждала, что я скажу что-нибудь еще.
— А чем он занимается, твой отец?
— Теперь я хочу услышать то, о чем ты никому не рассказывала.
— Нет, сначала ты. Ты ведь сам хотел поговорить. Это значит, ты говоришь что-то, я отвечаю, и ты говоришь снова. Это одно из самых блистательных достижений человечества. Называется «диалог».
Я уже начинал жалеть о том, что ввязался в этот разговор.
— Он ученый.
— Чокнутый ученый?
— Одержимый ученый, — поправил я. — И очень хороший. Но в самом деле я предпочел бы отложить этот разговор на потом. На после моей смерти, например. Теперь я могу услышать твой рассказ?
Изабел сделала глубокий вдох, так громко, что я услышал по телефону.
— У меня умер брат.
Эти слова показались мне странно знакомыми. Как будто я уже слышал их, причем произнесенные этим голосом, хотя представления не имел, когда такое могло случиться. Я немного подумал над этим, потом сказал:
— Ты уже кому-то об этом рассказывала.
— Я никогда не рассказывала, что он умер из-за меня, потому что все уже давно считали его умершим к тому времени, когда он умер на самом деле, — сказала Изабел.
