Похитительница Снов (СИ) - Моро Дита

Орфей здесь же, рядом. Стоит на коленях перед мужчиной без лица, гордо вскинув голову и заложив руки за спину в мнимой покорности. Он юн, моложе, чем сейчас, но в глазах горит та же ярость, которую Лунар видела наяву, а не во сне.

— Ты считаешь, что я плохо учу вас?

Вместо ответа Орфей только стискивает зубы. Черты его лица заостряются, и синяки под глазами становятся четче. Он выглядит изможденным, недоедающим и жутко бледным.

Лунар задыхается, разделяя чувства, захлестывающие Луку во сне. У него болит сердце, из груди рвутся рыдания. Он виноват в том, что Орфея наказывают, только он, но даже если он вмешается — ничего не сможет исправить.

А еще ему страшно. Страшно так, что горло перехватывает, а тело сотрясает дрожью.

— Дядя, пожалуйста, — шепчет Лука, пересиливая страх. И тут же кожа на его губах смыкается, срастается, и каждая попытка открыть рот причиняет невыносимые мучения. Дядя забирает у него последнее, что еще осталось — голос. Остальное он давно уже уничтожил.

— Я спрашивал не тебя.

Лука знает, что будет дальше, и крепко зажмуривается. Он трус и ненавидит себя за это.

Голос учителя спокойный, почти равнодушный. Он ровно дышит, барабанит пальцами по столу, где громоздятся древние книги в хрупких переплетах, бумаги с алыми и синими печатями, горят свечи.

— Не знаю, что внушали тебе твои родители, какими сказками потчевали, но лично я считаю, что самое лучшее обучение — через боль.

Он щелкает пальцами — звук отражается от стен, дробится и оглушает, как бывает только во сне.

А потом Орфей начинает кричать.

Когда Лунар закончила трапезу, ее едва не вывернуло: в желудке что-то жгло, будто она проглотила раскаленный уголек из камина. Губы дрожали, в ушах все еще звенел крик Орфея — такого юного, такого беспомощного. Кто бы ни пытал его, он знал, как сделать боль едва выносимой, но держать жертву своих безжалостных манипуляций в сознании. Этот сон — тяжелый и муторный — был осколком воспоминаний, облеченным в дрему.

Лунар взглянула на Луку. Сколько же лет он таскал этот эпизод в памяти, будто неподъемный валун? Сколько боли тот причинял Луке, который так ненавидел себя в прошлом — за трусость, за неспособность вмешаться и защитить?

Она снова коснулась чужой щеки — чародею становилось хуже. По шее градом бежал пот, все тело сотрясалось от озноба. Ресницы вздрагивали — на смену сну, что забрала Лунар, пришел еще один, но такой же мерзкий. Надо было что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

— Я скоро вернусь, — шепнула она, точно зная, что Лука не слышит ее. — Потерпи еще немного. Я скоро.

Сон восьмой. Грезы монстров

В Лавке Чудес пахло странно — вишней и можжевельником. Лунар принюхалась, пытаясь отыскать источник запаха, одновременного знакомого и чужого, но в магазине было на удивление пусто.

Ни Леды, ни Саломеи, ни ранних покупателей. Пустой прилавок с обрезками шпагата и увядших лепестков, а витрины тонкого горного хрусталя пылали изнутри. Артефакты, почуявшие что ни хозяйки, ни ее ученицы нет поблизости, разбрызгивали свое сияние, точно маяки.

Но Лунар точно знала, для чего это все — волшебные вещи не красовались, чтобы она восхитилась их великолепием. Они притягивали ее взгляд, пытаясь заставить отомкнуть замок и выпустить на свободу их непредсказуемую силу.

Она не поддалась. Через силу отвернулась и зажмурилась, прогоняя из головы этот пронизывающий свет.

Астролябии наперебой застрекотали под потолком. Они и раньше не были к ней расположены, а теперь и вовсе смеялись над Лунар, что пришла искать помощи. И не нашла ее.

— Леда? — позвала Лунар негромко, боясь нарушить покой вещей, намного страшнее, чем артефакты в витринах. Она не знала наверняка, но по туманным оговоркам травницы, по намекам Саломеи было понятно, что в кладовых Лавки Чудес спрятано нечто, что лучше не вытаскивать на свет без веского повода.

— …сполна расплатилась, — раздался капризный голос на лестнице, что вела в квартиру Саломеи. — Почему ты заставляешь меня страдать?!

Кто-то из клиентов? Но Саломея никого не пускает наверх! Самой Лунар пришлось потом и слезами заслужить право подниматься на второй этаж, не убеждая каждый раз домашнего сфинкса-охранника, что ей разрешили. Саломея в сфинксе души не чаяла, несмотря на его паскудный характер и мерзейшие похабные загадки.

— Здесь я решаю, когда ты расплатилась, — Саломея была равнодушна и спокойна. Этот голос, переливающийся как северное сияние и такой же холодный, она использовала только в тех случаях, когда кто-то забывал о своем месте. Лунар терпеть его не могла, хоть и слышала его за много лет всего дважды.

— Но, Верховная!…

— Ты задержалась, Пасифая. До скорой встречи.

Разговор был закончен, по деревянным ступенькам застучали каблуки. Кто бы ни был в гостях у ведьмы, уходил он ни в духе.

Лунар заозиралась, ища укрытия — под горячую руку незнакомой чародейки она попадать не желала. Дальняя витрина потемнела, ощущая присутствие Саломеи, а значит, там было безопасно. Лунар юркнула в угол, задерживая дыхание.

Дверь распахнулась, и в лавку на всех парах вылетела молодая женщина. Чародейка. Хотя, чему удивляться, смертные к Саломее никогда не заглядывали.

И сколько ни встречала Лунар магов и ведьм, никогда не могла привыкнуть к тому, насколько они все — без исключения — красивы. Но Пасифая обладала той красотой, от которой хотелось опустить глаза в пол, чтобы не оскорблять своим взглядом.

Медно-рыжие волосы вились тугими пружинками, стекали по плечам и спине, и казалось, что вся ее фигура объята ласковым, прирученным огнем. Комбинезон из шелка, облегающий тонкую талию и длинные ноги как вторая кожа, звенел от сотни золотых монет, нашитых на рукава. Но самым примечательным в ее облике были губы — пухлые и красные, точно она предпочитала на обед кусок сырого мяса на костяном фарфоре.

— Чтоб я еще раз!… — прошипела Пасифая, поправляя меховую накидку, сползающую с плеча. — Мерзкая старуха!…

Под потолком сверкнула сердитая молния. Затем еще одна — намного ближе к чародейке, и в нос ударил отвратительный запах паленого волоса.

Пасифая завизжала, всплескивая руками — ее локоны медленно тлели, наполняя лавку удушливой вонью.

— Следи за языком, девочка, — надменно процедила Саломея, вплывая в зал, дыша духами и туманами. — Не стоит заводить слишком могущественных врагов, пока ты еще так юна. Иначе однажды утром кто-то может решить, что ты будешь полезнее в качестве ручной крысы. Или в виде плесени на лимонном пироге.

Верховная не угрожала, она констатировала факт. Ей ничего не стоило превратить кого угодно в грызуна или плесень, если те это заслужили.

Пасифая в ответ только капризно топнула ногой:

— Я расплатилась! Прекрати использовать меня!

Лунар тихонько откашлялась, выходя из-за витрины. Она и так подслушала больше, чем следовало. Еще немного, и Саломея сотрет ей память, защищая свои и чужие секреты.

При ее появлении Пасифая скривилась, как будто позавтракала чем-то несвежим. Почти рассеявшийся аромат вишни и можжевельника усилился, в мгновение ока чародейка оказалась рядом.

Даже на высоких каблуках она была на полголовы ниже Лунар, но все равно умудрялась смотреть сверху вниз, словно пожирательница снов была чем-то вроде клеща или таракана. Впрочем, в глазах обеих Школа так оно и было. Пожиратели смерти — паразиты на тучном теле Столицы.

— Ты.

Острый ноготь впился в плечо, когда Пасифая бесцеремонно толкнула ее к витринам. Стеклянная дверца зазвенела, артефакты взволновались — еще никогда Лунар не оказывалась к ним так близко.

— Шпионишь? Он использует тебя, чтобы накопать грязи? — волосы у Пасифаи зашевелились, словно клубок потревоженных ядовитых змей. Лунар распахнула глаза, наблюдая, как локоны переплетаются между собой, покрываются блестящей чешуей.

— Говори!

— Ты меня с кем-то путаешь, — тихо, но твердо ответила Лунар, не сводя глаз со змеи, что прижалась к ее щеке извилистым холодным телом. Змейка щекотала раздвоенным языком и изогнутыми клыками кожу, но не пускала их в ход. Пока.