Ева Фёллер - Волшебная гондола
Он подогнал гондолу напротив пристани и пришвартовал ее к торчащему из воды столбу.
Мы сошли с гондолы и шли к впечатляющему архитектурному ансамблю, который состоял из одной церкви с дугообразно изогнутыми краями фасадов, рядом с которой находилась другая церковь с колокольней и другими кирпичными зданиями. Самая большая церковь выглядела довольно новой, несмотря на это ее вид был мне не особо знаком. Но потом я вспомнила, что мы посещали это сооружение во время пешеходной прогулки по городу с моими родителями. Здесь был раньше — то есть сейчас — женский бенедиктинский монастырь. Я даже сразу вспомнила его название.
— Церковь Сан-Заккария, — сказала я.
— Точно, — подтвердил Себастиано.— Самый благородный монашеский монастырь в Венеции.
—Я не хочу быть монашкой, — прояснила я.
Себастиано засмеялся.
— Я так и думал. Поэтому я договорился с настоятельницей монастыря, что ты там побудешь в качестве гостя.
— Она в курсе событий?
— Нет. — Он понизил голос, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. —
Здесь никто ничего не знает, и так должно остаться. Ты — моя племянница из Рима и приехала только для того, чтоб навестить меня.
— Я думала, я племянница Мариэтты, — сказала я.
Он поднял бровь.
— Мы все одна большая семья.
Бесконечное количество вопросов обрушилось на меня. Например, как он приобрел эту работу и в чем точно заключается его задание.
Но я должна была временно оставить эти вопросы, так как на стук Себастиано ворота монастыря тут же отворили. Неторопливая монашка в черной рясе спросила причину нашего прихода, на что Себастиано вежливо сообщил ей, что привел свою племянницу из Рима, о которой он уже говорил с преподобной матушкой.
Очевидно, монашка была об этом проинформирована. Она повела нас во внутренний двор, который был окружен крытой галереей. Там можно было увидеть много монашек, одних в черных одеяниях, других, к моему удивлению, в вполне обычной повседневной одежде. Многие из них были еще детьми, чуть старше 10 или 11 лет. На протяжении нашего пути по внутреннему дому на нас устремлялись любопытные взгляды, большинство из которых, конечно, предназначались
Себастиану.
Большинство монашек были без ума от Себастиано, как будто они были Беллой, а он — Эдвардом. По необъяснимым причинам я бы его охотно спрятала от них, но вместо этого я только смотрела во все стороны и делала так, как будто не замечала эти фанатические ужимки.
—Здесь у нас спальня, отдел для сна, — сказала монашка, в то время, как вела нас через коридор, от которого ответвлялся ряд дверей.
— Некоторые наши спальни забронированы специально для посетительниц, у нас в гостях часто бывают дамы из других местностей, — пояснила монашка, которая представилась нам как сестра Гиустина. Под конец она рассказала мне различные правила для моего пребывания здесь. Никаких ночных праздников, никаких мужских визитов, за исключением, конечно же, моего двоюродного брата, никаких домашних животных и никакой громкой музыки в келье.
— Мы не терпим ни громкого звучания лиры, ни собачьего лая.
Я уверила сестру Гиустину, что у меня нет ни собаки, ни лиры и что я не собираюсь по ночам, или когда-нибудь еще, что-либо праздновать. Она захотела узнать, где мои вещи, от чего мы с Себастиано обменялись растерянными взглядами. Он быстро пояснил, что они все еще на корабле, на котором я приехала, и он их позже поднесет.
Сестра Гиустина отвела меня в мою комнату, которую я должна была делить с еще одной посетительницей, вдовой неаполитанского купца.
— Бедная монна Доротея, — сказала сестра Гиустина. — Ее муж умер здесь в
Венеции во время торговой поездки, на которую она его сопровождала. Сейчас она ожидает, что ее родственники приедут и заберут ее.
— Где монна Доротея? — спросила я.
— Она пошла на исповедь, и потом она хотела бы еще помолиться святому Марку в базилике, — сказала сестра Гиустина. — Но, самое позднее к ужину, она снова вернется.
— Здесь все же хорошо, не так ли? — спросил меня Себастиано.
Я осмотрела комнату. Она была пространной, почти в два раза больше, чем комнатушка Клариссы. Обстановку можно было также увидеть. Рядом с двумя кроватями стоял еще и стол вместе с табуреткой, у стены - большой сундук для одежды. Над дверью висел вырезанный деревянный крест, а на противоположной стене зеркало. Перед ним стоял комод для косметики, на котором была разбросана всякая утварь, от расчески до флаконов с духами и коробочек, обработанных резьбой по дереву для украшения, и другие безделушки. Неизбежный ночной горшок находился за ширмой.
Хватило одного взгляда, чтобы определить, что моя новая соседка по комнате не особо любила порядок. Повсюду по комнате валялась одежда и где-то единичная обувь, и в тазике все еще стояла использованная вода.
И, кроме того, монна Доротея не исполняла правило относительно зверей, у нее была птица. Перед узким окном в клетке сидел кричащий пестрый попугай, который рассматривал мне, наклонив голову набок.
Себастиано сказал, что он должен идти, от чего меня охватила легкая паника.
— Когда ты снова придешь? — спросила я.
— Так скоро, как смогу. Самое позднее, завтра вечером.
— Где ты будешь до этого времени?
— Мне нужно позаботиться о текущих обязанностях.
Сестра Гиустина и еще несколько других монашек были на расстоянии, чтобы нас услышать, и от меня не ускользнуло, что они все навострили уши. И Себастиано, к сожалению, не смог мне сообщить ничего конкретного об этих текущих обязанностях.
Итак, я попробовала другими способами спросить его об этом.
— Другими словами, ты должен снова...уехать?
Он кивнул.
— К нам домой?
Он снова кивнул.
Я не могла сдержать слез. Он вернется снова в наше время, а я должна остаться здесь. Это так несправедливо! Почему он может это, а я нет?
— Скажи мне только одно, — прошептала я ему на ухо, делая вид, будто я обнимаю своего верного кузена на прощание. — Не могла бы я тоже получить эту...специальную обработку?
— Нет, — сказал Себастиано так же тихо. Его дыхание щекотало мой висок. — Ее можно получить только...дома.
— Мог бы ты, по крайней мере, сообщить моим родителям, что у меня все в порядке?
— Не получится. Я объясню тебе это в следующий раз.
Вдруг я заметила, что из наигранного прощального объятия получилось настоящее.
Себастиано, на удивление, крепко прижал меня к себе. Его чистый мужской запах проник в мой нос и привел меня в замешательство, как уже не в первый раз. Меня смутило также то, какой маленькой я казалась, когда стояла прямо перед ним. Он был практически на голову выше меня. Мои глаза были как раз напротив его губ.
