Мишелль Мэдов - Воспоминания
У нас в доме не было пианино, но в школе находился музыкальный класс, который всегда был открыт для желающих позаниматься. Никто не будет возражать, если я время от времени буду пытаться играть, и мои попытки будут не столь ужасны, хотя, конечно же, они будут.
Покачав головой, я поняла, то, о чем я сейчас думаю, просто невозможно.
Этот отрывок не так уж и сложно сыграть, но студенты по классу фортепьяно начинали с «Горит горит маленькая звезда» и «У Мэри был маленький ягненок». Никто не подходил к пианино и не начинал играть Моцарта. Нет никаких оснований думать, что у меня будет по другому.
Однако, я решила, что стоит попробовать. Французский никогда не был моей сильной стороной, но сейчас я говорю на нем, словно знала его всю жизнь. В хоре я никак не могла научиться чтению с листа, но ноты в моей голове появились словно по волшебству. Возможно, это и было волшебство.
Это странно, но другого объяснения у меня не было.
Я не могла поверить, что рассматриваю такую возможность. Но решив судить объективно, я положила музыкальные листы в папку, чтобы они были при мне, если я решусь попробовать.
После всего, что произошло со мной за последнее время, существование магии не кажется мне таким уж невероятным, как раньше.
Мысли о том, как подойти к Дрю с разговором о танцах, не покидали мою голову, поэтому мне никак не удавалось уснуть. Я оказалась в сложной ситуации. Спросить его — это тоже самое, что обвинить в том, что он солгал Челси. Он явно не хочет, чтобы я знала, где он был. Иначе, он бы не скрывал свое присутствие. Я уснула прежде, чем решила, что мне делать, но моя бессонница была бессмысленной — на следующее утро, когда прозвенел последний звонок на историю, его место было пустым, и урок прошел без него.
— А где Дрю? — спросила я Челси, пока мы шли в корпус по иностранным языкам.
— Он решил остаться с отцом в Нью-Йорке до конца недели. Сказал, что давно не видел своих бабушку и дедушку, — ответила она, оглядываясь вокруг, прежде чем снова обратить на меня внимание. — Тебе не кажется, что в Нью-Йорке девушки симпатичнее?
— Не может быть, — сказала я, потому что именно это она хотела услышать. — То, что они живут в Нью-Йорке, не делает их боле симпатичными.
Она вздохнула с облегчением.
— Точно сказано.
— Неделя — это слишком долго, чтобы пропускать занятия в школе, — сказала я, стараясь вести непринужденный разговор. — Он не отстанет?
— У него все хорошо с французским, английским и историей, — она пересчитала предметы по пальцам. — Я помогу ему с химией, но не знаю как у него с мат. анализом. Он получил 3+ за последний тест, но он совсем ничего не учил. Я предложила ему перевестись на уровень ниже по тригонометрии, чтобы он был в одном классе с нами, но, кажется ему эта идея не понравилась. — Она засмеялась. — На самом деле, он, кажется, отверг ее.
Я почти остановилась как вкопанная. Потому что он не хочет быть еще в одном классе со мной, подумала я, напомнив себе, продолжать идти в том же темпе, что и Челси, чтобы она не поняла, насколько сильно ее слова взволновали меня. В конце концов, может быть он считал, что мат. анализ будет лучше для его заявления в колледж. Все, что он делает, никак не связано со мной, и чем больше я твердила себе забыть его, тем сильнее он занимал мои мысли. Они оказались в ловушке в моей голове, и я не смогу их долго сдерживать — мои чувства к Дрю, чтобы они не значили, не могут быть похоронены навечно.
Это будет подобно взрыву, когда они вырвутся наружу.
Казалось, что тригонометрия длилась вечно, а когда прозвенел последний звонок, я, вместо того чтобы пойти в библиотеку, поспешила в музыкальный корпус. Одна из маленьких репетиционных студий была пустой, я зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Комната была крошечной — всего лишь три шага между пианино и дверью. Доска, показывающая ноты на пианино, висела позади.
Весь следующий час я экспериментировала с ключами, используя доску с нотами в качестве гида. Хотя я никогда раньше не брала уроки фортепиано, все это имело смысл. В уме я понимала какие ключи соответствуют нотам на доске, и продолжала спрашивать себя, не наугад ли я выбираю ноту и играю гамму с легкостью. Музыка «Минуэта» все еще казалась мне сложной, но, по крайней мере, я смогла понять ноты.
Посмотрев на часы, висевшие над дверью, я увидела, что почти в это время у Джереми заканчивается футбольная тренировка. Он уверенно пойдет искать меня в библиотеку, поэтому я собрала свои вещи и закрыла за собой дверь, понимая, что вернусь сюда завтра.
С легкостью выучив основы, я на третий день решилась сыграть песню. Это было не так сложно. Если я играла только правой рукой, или только левой, это звучало прилично, но когда я объединяла руки, терялся ритм. Но к концу недели ноты уже сочетались друг с другом, и звучание было похоже на то, что я слышала в своей голове. Почти как я раньше играла, в какой-то другой своей жизни.
В дверь дважды громко постучали, я оторвалась от клавиш посередине песни, чтобы открыть дверь. Джереми стоял с поднятой рукой, готовый постучать еще раз. Его щеки все еще были красными после тренировки, а, увидев меня, на лице отразилось удивление.
— Привет, Джери, — сказала я, выдавливая улыбку. — Тренировка закончилась раньше?
— Нет, — ответил он, поворачивая голову, чтобы заглянуть внутрь. — Сейчас 5:30. Я искал тебя по всей школе. Почему ты здесь?
Я пожала плечами. — Я играла на пианино.
Он сдвинул брови в замешательстве. — С каких пор ты играешь на пианино?
— С понедельника.
Он смотрел на меня, словно пытался разгадать какой-то страшный секрет в моей голове. Прежде чем я поняла что происходит, он ворвался в комнату, словно ожидал, что я прячу что-то — или кого-то — внутри.
— Почему ты не рассказала мне, что начала играть на пианино? — спросил он, убедившись, что ничего компрометирующего не происходило.
— Я просто играла, пока ты был на тренировке, — объяснила я. — У меня не очень хорошо получается.
Он положил руки мне на плечи, а глаза пылали от злости, вот этого я не ожидала. — Так перестань играть в это время и вместо это приходи посмотреть мою тренировку. — Он подчеркнул каждое слово. — Ты можешь делать наброски, пока смотришь игру, так и заполнишь свой альбом.
— Я постараюсь, — сказала я, пытаясь придумать оправдание. Рисовать как
Джереми и его команда играют в футбол — это не очень весело. — Но на улице холодно. Возможно, когда будет теплее.
— Шэннон смотрит игру Уоррена, — сказал он. — Она приносит куртку.
— Я знаю, — прошептала я. — Извини.
Он покачал головой. — Лиз, иногда мне кажется, что я тебя больше не знаю, — сказал он, его голос был полон разочарования. — Что-то изменилось с начала этого школьного года. Я всего лишь хочу, чтобы у нас все было как раньше.
