Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

Эгоистична.

И теперь Эсси мертва.

Я стону ― свежая информация острой болью вспыхивает в моей груди, попадая прямо в рану, которая еще не успела зарубцеваться.

― Представь мое разочарование, когда я активировал руну слежения и понял, что записка не привела меня в Расцвет, ― говорит Рекк, направляя на меня дымящуюся палочку и стряхивая пепел. ― Значит, ты просто солдат. Та, кого они используют для грязной работы. Понимаешь, мне нужен кто-то, кто имеет тесные связи с Фениксом или, по крайней мере, знает, где находится Расцвет. Ты можешь помочь мне с этим?

Серим.

Я опускаю подбородок, глядя на него исподлобья, мысли мечутся в голове.

Как бы я ни ненавидела эту сучку, я никогда не смогу отдать ее этому придурку-садисту. Это не только поставит под угрозу Руз, но если этот монстр завладеет флаконом, который висит у нее на шее, многие другие, кого я уважаю, станут жертвами Короны.

Это не вариант.

Нет.

― О, не смотри на меня так. ― Он затягивается до упора, а затем бросает ее, и давит каблуком ботинка. ― Мы оба знаем, что, как только я передам тебя Короне, Гильдия знати устроит показательное шоу, и это не закончится для тебя ― моей хорошенькой, бешеной дворняжки ― ничем хорошим. Однако в этой комнате, ― говорит он, поглаживая рукоять хлыста, ― у тебя есть уникальная возможность избежать этой участи, если ты решишь… не знаю… ― он качает головой из стороны в сторону, ― снова поболтать. Ты понимаешь, к чему я клоню?

― Да, ― выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. ― И я от всей души отказываюсь.

Нахмурившись, он приседает так, что я смотрю на него сверху, и одаривает меня взглядом, полным замешательства.

― Мне кажется, ты не понимаешь. Я даю тебе шанс выжить, ты, тупая сука.

― Ты ошибаешься. Я знаю, в какую больную, извращенную игру ты играешь. Я просто отказываюсь в ней участвовать. Так что можешь щелкать своей игрушкой и кромсать мою кожу, но единственное, что я пролью, ― это кровь.

Мои слова эхом разносятся по помещению, отражаясь от стен.

Я собираю полный рот слюны и плюю.

Плевок попадает ему в глаз, и я с удовольствием наблюдаю, как дрожит его верхняя губа и морщится лицо.

Он поднимает руку, чтобы стереть кровавый след.

― Да будет так, ― усмехается он и встает.

В четыре коротких шага он оказывается у меня за спиной и хватает мой комбинезон.

Что-то холодное и острое скользит по моей спине.

Раздается треск ткани, когда одежда рвется, как лист оберточного пергамента, обнажая кожу. Лезвие со звоном падает на землю ― единственное предупреждение, которое я получаю перед тем, как первый удар впивается в мою кожу, словно лента пламени.

Мое тело дергается, но я захлебываюсь криком, отказываясь выпустить его на свободу.

Доставить ему удовольствие услышать мой вой.

Еще один свистящий удар рассекает воздух, разрывая мое тело от плеча до позвоночника.

Дрожь зарождается в животе и распространяется по моим органам, костям, по моей истерзанной коже, когда он хлещет меня.

Хлещет.

Хлещет.

Брызги крови разлетаются вокруг, мое тело вспарывают снова и снова, пока я не чувствую, как ошметки моей кожи свисают и разлетаются в разные стороны при каждом вздрагивании от непрекращающегося шквала ударов.

Но как бы сильно он ни бил, боль от хлыста ― ничто по сравнению с той агонией, которую я испытывала, когда Эсси ускользала. Когда она испускала последний вздох, и тепло покидало ее тело.

Я смотрела на нее в последний раз, и мне хотелось, чтобы у нее выросли крылья и она взмыла в небо, чтобы она могла свернуться и занять свое место среди лун, где я могла бы видеть ее. Чтобы мне не пришлось прощаться.

Навсегда.

Поэтому я принимаю эти удары. Рычу сквозь стиснутые зубы, когда мой мочевой пузырь слабеет.

Умоляю существо внутри меня больше не появляться.

Это мое наказание за то, что я подвела Эсси ― во многих отношениях. За то, что верила, что смогу любить кого-то на расстоянии. Что их не постигнет та же участь, что и всех, кто проникает под огрубевшие шрамы моего сердца.

Я облачаюсь в удары боли, как в доспехи, надетые на мое тело, запах моей крови наполняет комнату, пока я не убеждаюсь, что тону в ней.

Пока тьма, затуманивающая мой взор, наконец, не выигрывает войну.

ГЛАВА 18

Самый большой мунплюм, которого я когда-либо видела, с визгом проносится по небу. Я думаю, это самка, потому что тонкий кончик ее хвоста очень длинный и гладкий, как у мунплюма Махми, Натэй.

Думаю, она ищет свое яйцо. Оплакивает его. Охотится на нас.

Я так думаю, потому что она серебристая, как это яйцо, и я никогда не видела другого мунплюма такого металлического оттенка серого.

Мы могли бы спрятаться в хижине вылупления, но здесь нам негде укрыться. Не получится. Я боюсь, что она скоро найдет нас и убьет за то, что мы разграбили ее гнездо.

Я умоляю яйцо начать качаться, чтобы я могла уложить вокруг него весь лед, который я отколола от соседнего столба за эти фазы. Как только птенец вылупится, я смогу отнести его в снежную хижину, где он будет в безопасности вместе с Хейденом, пока я не придумаю, что нам делать дальше. Как мы вернемся в Аритию.

Сейчас это кажется невозможным.

Хейдену не становится лучше, и, похоже, на нас охотится не только мунплюм. Я слышу, как где-то неподалеку стрекочет стая думквилов, словно чувствуют в воздухе запах смерти. Они издают жуткие дребезжащие звуки, которые звенят в тишине и пугают мое сердце, хотя я боюсь не за себя.

Я боюсь за это прекрасное яйцо, лежащее на снегу перед нашей импровизированной хижиной. Оно похоже на маленькое серебристое солнышко, излучающее столько света. Я пишу, сидя рядом, и держу в другой руке кинжал из драконьей чешуи Хейдена.

Я никогда не держала его в руках. И никогда не хотела. Но если думквилы отважатся напасть, мне придется защищать яйцо. И Хейдена.

Но мне не нравится мысль об убийстве. Я не хочу ничего убивать.

Я очень надеюсь, что они не подойдут слишком близко.

ГЛАВА 19

Ощущение, как что-то капает на висок, вырывает меня из сна, наполненного огнем и ядовитым страхом, крик угрожает вырваться из моего горла…

Глаза распахиваются, зубы стиснуты, я с шипением втягиваю воздух и жду, когда огненный ужас перестанет трепыхаться внутри. Клубы дыма рассеиваются, и мрачное помещение, в котором я нахожусь, обретает четкость.

Настоящее.

Спина напрягается, кровь леденеет. Я сжалась в комок в углу… Клетки.

Я одна в клетке.

С трех сторон небольшое пространство окружено решетками, за моей спиной ― стена из мокрого камня, низкий потолок собирает влагу на своей неровной поверхности. Над каждой клеткой напротив меня и по обеим сторонам, насколько я могу видеть, висит по одному фонарю, а в воздухе витает мерзкая смесь крови, рвоты, экскрементов и гниющей плоти.

Желчь угрожает подступить к моему горлу, чудовищность всего, что произошло с тех пор, как я проснулась в своей спальне от панических толчков Ней, обрушивается на меня, как лавина. Внезапная дрожь пробирает меня до костей ― яростная, неукротимая дрожь, вызванная не холодом.

И не страхом.

И не болью.

Дрожь измученной души.

Зубы клацают, даже внутренние органы содрогаются, и вместе с этой ужасной дрожью во всем теле приходит мучительное напоминание о том, что Рекк сделал с моей спиной…

Я стону, вспоминая, как плеть опускалась на мою кожу ― снова и снова,

― усиливая непрекращающуюся дрожь, которая просто не прекращается.

Заглянув за безразмерную коричневую тунику, закрывающую верхнюю часть моего тела, я вижу железные кандалы, стянутые цепью между лодыжек. На запястьях ― то же самое, цепь, натянутая между ними, соединена с той, что между ног, куском металла. Несомненно, это сделано для того, чтобы я не могла ничего предпринять, кроме как сидеть здесь и гнить в собственной грязи.