Вирджиния Кантра - Морской лорд
— Он готовит?
Конн выглядел удивленным.
— Это одна из его обязанностей. В последнее время не было необходимости готовить или, другими словами, ему не для кого было готовить.
Пока Люси ела овсянку, крупицы информации соединялись воедино в ее голове. Кто еще ел приготовленную смотрителем пищу?
— Мисс Марч, — предположила она.
— Ты знаешь о ней? — брови Конна поползли вверх.
— Мальчики сказали мне.
Овсянка была густой и более соленой, чем она привыкла. Она запила ее большим количеством вина.
— Она была их учительницей.
— Да.
Конн выбрал маленькое, темное яблоко из вазы и начал его очищать.
— Они сказали, что она умерла. Пятьдесят лет назад. Но они…
— Старше, чем кажется, — закончил Конн за нее.
— Но…
Сбитая с толку, Люси смотрела, как яблочная кожура падает тонкой красной лентой.
— Я говорил тебе, что мы не стареем, как это происходит с людьми, — мягко напомнил ей Конн.
Часть ее сознания принимала тот факт, что подростки были селки — как ее мать, как Дилан, как Маргред — только не осознавала, что в действительности это значит.
— Но… они — дети. Подростки. Дилан взрослел.
Но не старел, поняла Люси. Ее дыхание перехватило. Дилан выглядел моложе Калеба, не смотря на то, что был старше на три года.
Конн разрезал яблоко на четвертинки и положил кусочек ей на тарелку.
— Дилан провел первые тринадцать лет своей жизни среди людей. И с тех пор, большую часть времени — на острове, который завещала ему ваша мать.
У Дилана был остров?
Она взяла яблоко.
— Какая разница, где он жил?
— Мы не стареем в море, — объяснил Конн. — Или здесь в Кейр Субай. Только, когда мы живем как люди, далеко от Убежища и в человеческом обличье.
Она вонзила зубы в яблоко. Хрустящий, терпкий аромат взорвался на ее языке.
— Итак, сколько тебе лет?
Он колебался.
— Я был рожден моему отцу, Ллиру, три тысячи лет назад.
Люси вдохнула и подавилась.
Конн передал ей салфетку и вежливо ждал, пока она прокашляется.
— Что… — прохрипела она. — А как насчет твоей матери?
— Я не знаю ее.
Она опустила салфетку, чтобы посмотреть на него.
— Ты не знаешь, кем была твоя мать?
— Я имею в виду, что едва видел ее. Я не помню ее, — он вручил ей стакан воды. — Если ты рождаешься в море, то живешь в море до твоей первой трансформации, и впервые принимаешь человеческое обличье в семь или восемь лет. Если ты рождаешься на земле, то живешь на земле, опять же, пока не наступает половое созревание и ты не трансформируешься в возрасте одиннадцати или тринадцати лет. Я родился в море и был отнят от груди, когда мне было два года. К тому времени, как я попал в Убежище, я уже годы не видел свою мать.
Люси крепко сжала бокал.
— Это ужасно.
— Скорее, необычно.
— Дети нуждаются в матерях, — она говорила по собственному опыту, с глубокой тоской.
— Они нуждаются в ком-то, кто бы научил их, как выжить и, иногда, как себя вести.
Она попыталась вспомнить то, что он рассказал ей о своем детстве.
«Я получил инструкции, или что-то подобное, от моего отца».
— Итак, ты нанял учителя.
— Не совсем так.
— Мисс Марч.
— Она была не только учительницей, — сказал Конн. — Она была женой Гриффа.
Ее голова раскалывалась. Люси поставила бокал и прижала холодные пальцы к вискам. — Они были женаты? Селки и…
— Человек, — Конн пожал своими изящными плечами. — Это случается. Твоя мать вышла замуж за твоего отца.
Она отодвинулась от стола, аппетит пропал.
— Моя мать бросила моего отца.
— Это был ее выбор, — Конн допил вино из ее бокала. — Грифф был верен своей паре до дня ее смерти.
— Ух-хх. Что она думала о жизни в Убежище?
— Она была счастлива здесь. Удовлетворена.
— Таким образом, тебе повезло, — сказала Люси. — Когда они поженились, я имею в виду.
Конн потягивал вино и не отвечал. Блики от огня отбрасывали тени на его глаза.
Она уставилась на него, в подсознании прорвались его слова.
«Они нуждаются в ком-то, кто бы научил их, как выжить и, иногда, как себя вести».
И слова Рота.
«Принц сказал, что не хочет, чтобы мы росли как маленькие дикари».
Трещина открылась в ее груди. Она открыла рот, чтобы вдохнуть.
— Не повезло. Ты привез ее сюда, не так ли?
Лицо Конна стало суровым, холодным и гладким как лед.
— Она была счастлива, — повторил он. — Она решила остаться.
— Но она не хотела приезжать, — Люси скомкала салфетку в своей ладони. — Что ты сделал? Похитил ее, как похитил судно?
— Щенки нуждались в учителе. Я не приношу извинения за выполнение своих обязанностей перед моими людьми.
Голова Люси кружилась. Во рту пересохло.
— Это поэтому ты… Поэтому я… Но Йестин сказал мне, что больше нет никаких детей.
— Именно поэтому, — сказал Конн.
Ее сердце колотилось о ребра.
— Я не понимаю.
Но она поняла. О, она поняла.
— Мне нужны дети, — подтвердил Конн. Их взгляды схлестнулись. — Мне нужна ты. Твои дети. Наши. Твоя кровь и мое семя, для спасения моих людей.
ГЛАВА 9
— Дети, — повторила Люси. Она уставилась на него, потрясенная. Сердитая. Испуганная. Он не мог хотеть… Он не мог иметь в виду… — Я даже не соглашалась заниматься с тобой сексом.
— Снова.
Она густо покраснела.
— Когда-либо.
Его брови выгнулись дугой.
— Ты не можешь отрицать, что между нами есть страсть.
Отрицать это? Даже сейчас, с сердцем, горящим в ледяных оковах, она осознавала исходящую от него опасность. Очарованная им. Ее слабость, к которой он имел непосредственное отношение, приводила ее в бешенство и пугала.
— Одной страсти недостаточно, — сказала Люси упрямо, отчаянно.
Конн наблюдал за ней со своего стула, неподвижный, как кот перед мышиной норкой, его серебристые глаза, словно отлитые в пламени огня.
— В удовольствии нет никакого позора.
Она помнила ощущение его теплых, гладких волос под своими пальцами, его губ, посасывающих ее грудь, потрясающую полноту его вторжения, когда он двигался в ней, когда он погружался в нее. Тело Люси помнило и молило о его теле.
Никакого позора…
— И никакого будущего, — сказала она.
Посмотрите на ее родителей.
— Напротив, — сказал он. — Я могу дать тебе жизнь лучше той, что ты оставила. Я был бы предан тебе. Не было бы других партнеров ни для кого из нас, пока ты жива. Тебя бы здесь почитали.
Подо льдом забурлили эмоции, угрожая прорваться сквозь раковину ее самообладания. Она уловила чистый запах горящей древесины и аромат ее собственного прозрения.
