Дракон проснулся (СИ) - Чернышова Инесса

Всё было так, как я того хотела. Кроме одного, того странного милорда, связанного с семейством Лаветт, но презирающего их едва ли не больше меня.

— Не дёргайтесь, моя госпожа, что вы так нахмурились?! Мне сказали, что вы танцевали на балу, да ещё как! Все смотрели только на вас! Его величество был столь добр, что не оставил вас сидеть возле старой королевы!

— Тише ты! — шикнула я. — Лучше почеши гребнем голову, от заклинания смены волос кожа постоянно зудит, терпеть нет сил. И мне давно пора спать.

Я смотрела в небольшое зеркало, которое держала в руках, и впервые задумалась о том, что все эти мороки: цвет волос более светлый, чем мне пристало, цвет глаз, вполне обычный, чтобы никто не шарахался от моего взгляда, даже слова, покорные и такие, чтобы никто не заподозрил во мне ведьму, всё это напрасно.

Натуру не скроешь, лёд не растопить пламенем затухающего костра.

— Может, мне перестать красить волосы? — спросила я, когда Берта заботливо подоткнула одеяло, словно я и впрямь была её неразумной младшей сестрой. Вот уже и лоб мой пощупала, не горячка ли!

Я была благодарна ей и за то, что будучи по праву мужа аристократкой, она всё равно ухаживала за мной. И возражала, когда я заводила разговор о том, что ей пора жить в соответствии со своим статусом.

— Ниара, вы красивы и так! — залепетала она, пряча глаза и стараясь направит мои мысли в другое русло: — Мне рассказывали, тут слухи лезут в любые щели, как вы изящно танцевали. Теперь никто не посмеет назвать вас «невенчанной вдовой», пусть год пройдёт, увидите, сколько блестящих юношей станут присылать вам букеты белых роз!

Берта говорила, и глаза её горели, будто речь шла о ней самой. Я лежала тихонько и слушала её рассказы-мечты, а потом тихо произнесла:

— Я позабочусь о тебе, дам хорошие отступные, даже если матушка будет против, отец мне разрешит. Он давно кладёт на моё имя кое-какую весомую монету в банк. И ты сможешь жить отдельно от постылого мужа.

Берта остановилась и быстро заморгала. А потом плаксивым голосом принялась рассуждать о том, что всё это неразумно: и давать деньги слугам, так от богатства ничего не останется, лучше бы я подарила ей какую безделушку, например, скромное колечко на память, и будет, а уж доверять банкам — металлическим коробкам, и вовсе не след.

И что долг жены бояться мужа, даже если он дурак и пьяница.

Я слушала, вяло возражала, в потом провалилась в чёрное раскалённое болото, где трудно дышать, но выглянуть на поверхность ещё страшнее. Там царил живой огонь!

Он рвался ко мне на руки, а я пряталась за каменными стенами, пытаясь заложить дверь драгоценными камнями от пола до потолка. Камни шипели в моих руках, меняли цвет, блестели так, что больно было смотреть, я делала работу наспех, только бы не пустить огонь внутрь.

И всё же он пришёл сверху, откуда я его не ждала. «На мне твой запах», «имя есть всё».

Я сразу догадалась, как мне укрыться. Надо сменить имя, порвать, что связывало меня с прошлым, затеряться среди обычных людей, прожить жизнь так, чтобы никто не догадался, кто скрывается под толстой вуалью и каменным забором. Жить в подземелье, в добровольном заточении.

Или однажды встретить огонь лицом к лицу и сгореть заживо.

— Она в лихорадке, — говорили голоса над моей головой.

— Положение серьёзное.

— Безнадёжно? Я бы не делала столь окончательных прогнозов, миледи, — голос настоятельницы был на удивление спокойным. — Ваша дочь удивит нас всех. Алмаз Катринии меняет судьбу.

Один из камней, которыми я огораживалась от живого огня, откололся от прочих и упал в мои руки. Это был он. Тот самый говорящий камень, благодаря которому я попала на званый вечер.

Вдруг потянуло прохладой. Мне казалось, я всё ещё танцую с тем странным мужчиной, и он влечёт меня к открытому окну. Я пытаюсь вырваться, но он крепко сжимает мои руки, наклоняется и говорит, глядя в глаза:

— Я не привязываюсь к вещам. Возьмите, это вас укрепит.

Я смотрю ему в глаза, и мне становится так холодно, что начинаю дрожать. Он крепче сжимает мои ладони, я чувствую холод камня, и, как ни странно, внутренний жар отступает.

В глазах проясняется, я лежу в постели в собственной комнате в сокровищнице Двуликого. У окна, выходящего в сад, за которым всё больше раскрывается весна со всеми ещё неяркими красками и мягкими запахами, зовущими выйти на воздух и присесть на лавку, стоит Берта и, прижав руки к лицу, негромко всхлипывает.

— Вы любите драгоценности, Ниара, значит, они любят вас, — голос мужчины заставил меня посмотреть на него.

— Вы? Здесь?

— Я, — кивнул лорд Рикон и накрыл мои руки своими. — Когда вы поправитесь, я напишу вам.

Голова начала кружиться, и я принялась медленно падать в огненное болото, продолжая сжимать в руке «вечерний изумруд». Но болота я не достигла, вскоре падение замедлилось, и я просто заснула. Впервые за много ночей.

Кажется, мне снился лунный свет, щедро проливающийся на высокую гору на берегу моря. Безлюдная крепость у подножия горы, чьи стены так мощны, будто её жители каждый год ожидают нападения, а бойницы на башнях так узки, что человеку и не высунуться, чтобы полюбоваться лунной ночью.

Где-то вдалеке раздался звериный крик, и небо посерело от крылатой тени.

2

— Ниара пошла на поправку, — ответил я на вопрос лорда Лаветт за завтраком в его доме, в котором по-прежнему проживал на правах гостя. Залога выполнения обещаний, коих я никогда не давал.

Принимал посетителей, членов Ордена, кто верили, что Сангратосом должен править род Драконов. А так как я был единственным, то речь шла обо мне.

— Все думали, она умрёт, — Оливия почти выкрикнула и с досады прикусила нижнюю губу. Но привычка светской леди взяла верх, и вскоре на лице рыжеволосой девы отражался лишь холодный интерес. — Вы спасли её, милорд. Очень благородно с вашей стороны.

— Я спас.

— Для чего? Разве ваша месть не была бы исполнена, когда старшая из дочерей Морихен сошла бы в мир иной вслед за той, кто вас так обидела?

— Оливия! — прикрикнул её дядя и с укоризной покачал головой. Лорд последние месяцы чувствовал себя хуже, почти не выходил в сад, будто наступившая по всем фронтам весна черпала силы из сосуда его жизни. — Веди себя как хозяйка дома. Помни, ты скоро ею станешь!

Предчувствуя скорую кончину, хозяин этого дома делался всё более нетерпеливым, желчным и раздражительным. Если раньше на наши с Оливией пикировки он смотрел снисходительно, время от времени одёргивая Оливию, горячившуюся каждый раз, когда я сравнивал её с покойной Исиндорой, так и не ставшей моей женой, то теперь часто говорил на повышенных тонах и торопил нас обоих.

Уже было объявлено о нашей помолвке, тут я не стал противиться, потому что был ещё не в силе. Тот, на кого я делал ставку, медлил, денег у меня было немало, но без связей деньги всего лишь чеканная монета, на которую можно купить кровать и кров над головой, но не власть.

Со дня на день я ждал окончательного ответа от потомка того, чьё имя сейчас носил. Чтобы унять тревогу и беспокойство, я вышел в сад и принялся обрывать листья розовых кустов, методично, раз за разом оголяя стебли с шипами. За этим занятием и застала меня Оливия, давно переставшая обращать внимание на то, что её общество мне малоприятно.

Она успела переодеться после завтрака в светло-розовое платье с сиреневыми оборками по последней моде, накинув шаль на плечи, хотя день обещал быть жарким даже для последнего месяца весны.

— Вы говорили, что отец Исиндоры был скуп на наряды дочери, а мой дядя вполне щедр. Мы с нею не похожи.

Это была любимая игра Оливии, когда её оставляло вдохновение, и картины не просились из-под её кисти на холст. Последние недели она слонялась без дела, я даже шутил, что наша помолвка уже лишила её части души, а что же будет после свадьбы?!

— Вы с дядей плохо знаете Драконов.

— Их никто не знает, милорд. Говорят, они давно умерли.