Гейл Форман - Куда она ушла
- Любой бы психанул после пары лет, что были у нас, особенно после пары лет, что были у тебя, — это все, что было позволено сказать, упоминая Мию. — Я не прошу тебя что-то предпринять. Я лишь прошу тебя ничего не предпринимать и посмотреть, как ты будешь себя чувствовать через пару месяцев.
Затем альбом стал завоевывать различные награды, а потом я встретил Брин и переехал в Лос-Анджелес, и мне не приходилось с ними много контактировать, поэтому все кончилось тем, что меня втянули в очередной раунд.
Брин — единственный человек, который знает, как близко к критической отметке меня подтолкнул тот тур, и с каким ужасом я ожидал предстоящего.
- Уйди из группы, — это ее решение. Она думает, у меня некий комплекс вины из-за моего скромного происхождения, и поэтому я не хочу начинать сольную карьеру. — Слушай, я понимаю. Трудно принять тот факт, что ты заслуживаешь шумных оваций, но так оно и есть. Ты написал все песни и большую часть музыки, именно поэтому тебе достается все внимание, — говорит она мне. — Ты талант! А не просто смазливая мордашка. Если бы это было кино, ты был бы звездой с двадцатимиллионным гонораром, а они — лишь актерами второго плана, но вместо этого вы получаете равные доли, — продолжает она. — Они не нужны тебе. Особенно, учитывая все то горе, что они тебе причиняют.
Но дело не в деньгах. И никогда не было. А сольная карьера совсем не кажется выходом из ситуации. Все равно, что из огня да в полымя. И я опять же никуда не денусь от гастролей, одна лишь мысль о которых причиняла физический дискомфорт.
- Почему бы тебе не позвонить доктору Уайсблуту? — предложила Брин по телефону из Торонто, где она заканчивала съемки своего последнего фильма. Уайсблут — психофармаколог, которого студия навязала мне несколько месяцев назад. — Может, он выпишет тебе что-нибудь посильнее. А когда вернешься, нам надо будет посидеть с Брук и серьезно обсудить твою сольную карьеру. Но ты должен отыграть этот тур. Иначе испортишь себе репутацию.
Можно испортить что-нибудь посерьезней, нежели репутацию, не так ли? Так я подумал. Но не сказал. Я просто позвонил Уайсблуту, взял рецепт и настроил себя на гастроли. Полагаю, Брин поняла, как понял я, как поняли все, кто знает меня, что, не смотря на репутацию засранца, Адам Уайлд делает так, как ему говорят.
Глава двенадцатая
Кусок свинца там, где должно сердце биться
Врачи твердят: «Достанешь и умрешь!
Оставь его на месте, а рану ты не тронь»
Он в тело врос, и только чудо свыше
Поможет в аэропорту пройти контроль
«ПУЛЯ» ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА, ТРЕК 12
Миа скрывает от меня, что значится следующим пунктом назначения. Говорит, что это ее тайный тур по Нью-Йорку, поэтому он должен и дальше оставаться тайным, а затем первая выходит из автовокзала, спускается все ниже и ниже, и заходит в лабиринт тоннелей метро.
И я следую за ней. Хотя не люблю секреты и думаю, что в настоящее время между мной и Мией и так предостаточно секретов, и что метро является чем-то вроде кульминации всех моих страхов. Закрытое пространство. Толпа людей. Некуда бежать. Я пытаюсь намекнуть ей на это, но она бросает через плечо ту самую фразу, которую я произнес ранее в боулинге:
- Кто ожидает увидеть Адама Уайлда в метро в три часа ночи? Без своей свиты? — на ее губах появляется озорная улыбка. — К тому же, в это время там глухо. И в моем Нью-Йорке я всегда езжу на поезде.
Но оказавшись у станции метро на Таймс-сквер, мы наблюдаем совершенно иную картину: площадь забита людьми так, словно сейчас четверг пять часов вечера. Тревожный колокольчик в мозгу начинает настойчиво звенеть. И звон усиливается, когда мы добираемся до переполненной платформы. Я напряженно шагаю обратно к одному из столбов. Миа смотрит на меня.
- Это плохая идея, — бормочу я, но мои слова глушит подъезжающий поезд.
- По ночам поезда ходят нечасто, поэтому наверняка всем пришлось ждать какое-то время, — Миа перекрикивает шум. — Но взгляни, вот уже один едет, все хорошо.
Когда мы садимся на ветку «N», мы оба видим, что Миа была неправа. Вагон набит людьми. Пьяными людьми.
Я ощущаю на себе любопытные взгляды. Я знаю, что не могу принять таблетку, но мне нужна сигарета. Прямо сейчас. Я достаю пачку.
- Нельзя курить в поезде, — шепчет Миа.
- Мне надо.
- Это запрещено.
- Мне плевать. Если меня арестуют, то я, по крайней мере, буду в безопасности под стражей.
Внезапно она взрывается.
- Если твоя цель в том, чтобы не привлекать к себе внимания, тебе не кажется, что огонь от зажигалки приведет к обратному результату? — она тянет меня в угол. — Все нормально, — говорит она нараспев, а я почти жду, что она погладит меня по шее, как всегда раньше делала, если я был напряжен.
- Мы просто гуляем. Если вагон не опустеет на Тридцать четвертой улице, мы выйдем.
На Тридцать четвертой улице основная масса народа покидает вагон, и я чувствую себя немного лучше. На Четырнадцатой выходит еще больше людей. Но потом вдруг на Канале наш вагон заполняется группой хипстеров. Я забиваюсь в самый дальний угол, рядом с местом кондуктора, и поворачиваюсь спиной к пассажирам.
Большинству людей трудно понять, в какой ужас меня теперь приводят большие скопления людей в ограниченных замкнутых пространствах. Три года назад я и сам бы не понял. Но тому мне не приходилось сталкиваться в маленьком музыкальном магазинчике в Миннеаполисе с опознавшим меня фанатом, который к тому же выкрикивал мое имя на весь магазин. А все, что произошло дальше, было похоже на то, как лопаются ядра кукурузы в кипящем масле: сначала появился один, потом другой, потом они оба взорвались, и так пока толпа праздно шатающихся посетителей магазина вдруг не окружила меня и не начала щупать. Я не мог дышать. Я не мог двигаться.
Это отвратительно, потому что в действительности я люблю своих фанатов, когда встречаю их по-отдельности. Но когда они собираются в группу, включается стадный инстинкт, и они, кажется, забывают, что ты простой смертный: из плоти и крови, хрупкий и испытывающий страх.
Но, кажется, в углу мы в безопасности. Пока я не совершаю роковую ошибку, кидая контрольный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто на меня не смотрит. И в эту долю секунды происходит то, чего я надеялся избежать — я натыкаюсь на чей-то взгляд. И вижу, что в глазах загорается блеск узнавания, как чирканье спичкой. Я почти чувствую в воздухе запах фосфора. Все последующее, кажется, происходит в замедленном темпе. Сначала я слышу, что становится противоестественно тихо. А потом раздается низкий гул, при котором распространяются новости. Я слышу свое имя, шепотом передающееся по шумному поезду. Я вижу, как пассажиры толкают друг друга локтями. Вынимают сотовые телефоны, хватаются за сумки, собираются с силами, шаркают ногами. Все это происходит за считанные секунды, но это всегда мучительно, как и момент, когда первый удар уже нанесен, но еще не достиг цели. Парень с бородкой готовится выйти вперед, открыв рот, чтобы назвать мое имя. Я знаю, он не хочет причинить мне вред, но как только он обратится ко мне, весь поезд уставится на меня. Тридцать секунд до того как врата Ада распахнутся.
