Кетура и лорд Смерть (ЛП) - Левитт Мартина

Я слегка качнула головой, подавая знак Беатрис, и та обратила на Регента обиженный взор, как будто он ужасно подвел ее.

— Господин Регент, — произнесла она, — Билл сказал мне, что знает причину вашей постоянной печали. Он говорит, это потому, что вы одиноки. Потому что вам нужна жена.

Я ахнула, удивленная такой дерзкой речью моей робкой подружки. Гретта спрятала улыбку.

— Тогда он столь же проницателен, сколь и талантлив, — ответствовал Регент. — Он разгадал мою тайну. Я и вправду одинок, но жениться не могу.

— Почему? — изумилась Беатрис.

— Если я стану растрачивать свою любовь на женщин, для музыки ничего не останется. Так учила меня мать.

— Да ведь вы уже взрослый! — воскликнула она.

— Я все равно слышу ее голос, даже сквозь музыку: «Помни, сын мой: музыка, и только она одна, вознесет тебя в небеса».

Он обшаривал глазами пустое пространство над головой, словно пытался высмотреть призрак матери. Потирал суставы пальцев, как будто они ныли.

— Она учила меня каждый день отрекаться от мирских вещей. Все они — зло, говорила она. Музыка же, говорила она, — это язык небес. Я должен посвятить музыке всего себя.

— Она где-то поблизости, господин Регент? Я думала, вы приехали издалека.

— О да, она близко, хотя и не в таком месте, куда можно дойти ногами или доехать на лошади. Но она близко. Я чувствую это. Когда я делал ошибку, играя на органе, мать била меня по пальцам тонкой золотой линейкой. Я и сейчас ощущаю эти удары — всякий раз, когда желаю любить что-то другое.

Беатрис мягко проговорила:

— Ну что вы, не может же все быть так плохо!

— Мать хотела стать супругой Господа, но ее отец этого не позволил. Боялся, что Господь накажет его, обнаружив, какую мегеру он вырастил из своей дочери. Поэтому он выдал ее замуж за органного мастера, который слишком много пил. Она воспитала из меня музыканта. Я еще не умел произнести слово «мама», а уже мог сыграть сонату. Каждый миг бодрствования я занимался музыкой. Материну линейку я называл «Зуб», потому что она больно кусалась.

— Как мне жаль вас! — сказала я. Беатрис поахала в знак сочувствия, а Гретта прижала ладонь к губам.

— А тебе — тебе жаль, Беатрис? — спросил Регент с глубоким чувством.

— Господин Регент, ваша музыка напоминает мне обо всех печальных мыслях, которые я когда-либо передумала, — проговорила Беатрис. — Ваша музыка вывернула бы наизнанку сердце самого Князя тьмы. Быть может, если бы вы сделали ее… чуть веселее, вы меньше слышали бы голос вашей матери и кто-то смог бы утешить ваше сердце.

— Мне нет другого утешения, кроме музыки, — грустно ответил он. Потом сел за орган и заиграл такую траурную мелодию, что я вылетела вон из церкви.

Гретта с Беатрис вскоре нагнали меня.

— По крайней мере, ты попыталась, — сказала Гретта.

— Должно быть, это все же Бен, — сказала я. — Глаз просто ждет, когда я испеку пирог, за который мне дадут звание Лучшей Стряпухи. Я уверена.

Беатрис погладила меня по руке:

— Отдыхай. Позже придумаем что-нибудь с пирогом.

Я помотала головой и, хотя все мое тело ныло от изнеможения, шла, не замедляя шага.

— Нет времени. Ярмарка открывается завтра, и если допустить, что у меня есть хоть малейшая возможность дожить до нее, я должна сегодня печь пироги.

Когда мы пришли домой, Бабушка возилась в саду и выглядела так хорошо, что моя душа возрадовалась, а тело обрело новые силы. Я принялась за пирог с кабачком.

Не успела я управиться с ним, как раздался стук в дверь. Гретта поднялась, чтобы открыть. На пороге стоял Бен Маршалл и баюкал еще один кабачок размером с младенца. Держа в одной руке деревянную ложку, а в другой мутовку, я с сияющим лицом шагнула к нему. За его спиной маячила Падма, сжимавшая в объятиях несколько кочанов латука.

— Заходи, Бен, — пригласила Бабушка, — и ты, Падма. Кетура как раз приготовила пирог с твоим чудесным кабачком, Бен, и мы собирались попировать. Садитесь, садитесь оба. Как нам повезло, что ты выращиваешь такие огромные овощи, Бен, потому что у тебя тогда есть, чем делиться.

— Я принес еще один. Кетура, ты вся в муке! Ты такая… красивая.

Ох, милый Бен, подумала я. Добрый, надежный Бен. Но как бы мне не пришлось вечно ходить обвалянной в муке с сахаром, чтобы он находил меня красивой! При этой мысли я почувствовала себя еще более усталой. Но все равно Бен очень милый.

— Мне подумалось, — сказала Падма, — что это так великодушно со стороны Бена — раздаривать кабачки беднякам, и я решила принести латук. К тому же меня попросила пойти матушка Маршалл.

Бен глянул на нее как на бродячую кошку, увязавшуюся за ним домой. Бабушка подала им по куску моего пирога, и Бен тут же принялся уплетать за обе щеки.

— Практикуюсь перед завтрашними соревнованиями, — пояснила я, всей душой желая, чтобы для меня настало это самое завтра.

Падма тоже села за стол и с готовностью попробовала пирог.

— Потрясающе вкусно! — промямлил Бен с набитым ртом.

— Есть некое послевкусие, — деликатно заметила Падма, — но в общем пирог весьма неплох.

Бабушка перевела разговор на то, как похорошела наша деревня, и Бен, мои подружки и даже Падма заговорили о чудесах этого превращения.

— Мистресс Смит и еще несколько женщин ходили к Отшельнику Грегору, — рассказывал Бен. — Скребли, и выбрасывали хлам, и убирали, и мыли, и подметали, и пололи, пока он не расплакался и не пообещал исправиться.

Все засмеялись.

Падма учтиво проговорила:

— Вдова Харкер, которая держит свою корову прямо в доме, потому что у нее нет хлева, сегодня утром пришла домой и обнаружила во дворе премиленький коровник.

Бен заметил мою молчаливость и сказал:

— С таким пирогом, Кетура, ты могла бы выиграть звание Лучшей Стряпухи на ярмарке.

— Я рада, что он тебе понравился, — ответила я.

Падма метнула хмурый взгляд сначала в Бена, потом в меня.

— По пирогу мало о чем можно судить, — изрекла она. — К тому же вчера он сказал то же самое мне. Бен такой переменчивый!

— Но я и правда считаю, что с этим пирогом Кетура немножко выходит вперед.

Гретта с Беатрис заулыбались, а Падма принялась яростно тыкать вилкой в свой кусок пирога. Мне стало ее жалко, такой у нее был несчастный вид, но меня порадовало, что Бен высказался в мою пользу.

И тут послышался тихий стук в дверь. Я открыла и увидела Тобиаса с лимонами в руках.

Я кинулась к нему на шею.

— Боже, какие они красивые, Тобиас! — воскликнула я, забирая у него лимоны. — Такие пузатые, такие свежие. Очень дорого стоили?

Он медленно протянул ладонь с пригоршней монет, которые Джон Темсланд дал ему на вторую покупку.

— Ни пенни, Кетура, и все же они стоили очень дорого.

Только сейчас я заметила, как страшно он бледен, — белее, чем серая пыль, припорошившая его губы и веки.

— Как же ты раздобыл их?

— Это очень странная история, Кетура.

— Садись и рассказывай, — велела я.

Он медленно сел, предварительно нащупав стул рукой, будто слепец. Гретта положила руку на плечо брата.

— Я искал и искал, Кетура, — начал Тобиас. — Ни у кого не было лимонов. Наконец я решил пойти на дорогу, что ведет в Большой Город — только до перекрестка, вдруг там проедет какой-нибудь торговец, который скажет, где искать лимоны. И мне таки встретился проезжий со всякими диковинками в телеге. Я рассказал ему, что мне поручено раздобыть лимоны для лучшей в Крестобрежье стряпухи. О, лимоны, сказал он, надо же, у меня они есть — из самой Испании. Я хочу их купить, сэр, сказал я. Но когда я протянул ему деньги лорда Темсланда, он покачал головой. Тут мало, сказал он. Возьмите это, сэр, сказал я, и скажите, что мне сделать, чтобы восполнить недостающее; что бы это ни было, я это выполню. Он схватил монеты и сказал, что я должен буду служить ему целый год, и только тогда я расплачýсь полностью.

Но мне нужны лимоны сейчас, сказал я, чтобы Кетура Рив могла приготовить блюдо для короля. Очень хорошо, сказал он, тогда ты сделаешь годовую работу за месяц. Нет, сэр, сказал я, лимоны нужны прямо сейчас. Тогда мы не сделали дела, сказал он. Тогда отдайте обратно мои монеты, сказал я. Не отдам, сказал он, и вали отсюда, парень, сказал он.