Карен Ченс - Метка тьмы
— Пожалуйста! Мадам! Почему вы так поступаете со мной? Я ничего не говорил, клянусь! — Слова были не моими — они самопроизвольно слетали с моих губ — но и они не остановили ее.
— Если вы хотите знать, кого стоит благодарить за организацию этой ночи, спросите своего брата, — бросила она через плечо прежде, чем скрыться в комнате, с силой захлопнув за собой дверь. Этот звук поставил очень жирную точку в разговоре.
Лестница была слишком узкой для того, чтобы конвоиры могли удерживать меня за руки, но так как они следовали позади меня, и не было другого пути, кроме как вниз, то от этого было мало толку. По мере того как мы спускались, становилось все темней, сюда практически не проникал свет; если не считать нескольких лучей лунного света, просочившихся через несуразно узкие окна. Ступени с выбоинами посередине были слишком скользкими от сырости, и поэтому мне было очень трудно сохранять равновесие, особенно если учесть, что я была босиком. К тому же, несмотря на плед, меня пробирала дрожь, но в этом был хотя бы один плюс — кажется, холод помог полностью избавиться от томительного возбуждения. Но в то же время ощущение тяжести от обвисшей чужеродной плоти, болтающаяся между моих ног, вызывало у меня неприязнь и отторжение, и я уже не могла больше думать ни о чем, кроме своего дикого желания начать вопить, не останавливаясь. Будучи практически не в силах совладать со своими эмоциями, я была почти рада боли, пронзившей мою ногу, когда, дойдя до середины лестницы, натолкнулась на что-то твердое, и пульсация в ноге дала мне повод подумать о чем-то еще помимо этого.
Когда мы, наконец, дошли до низа, свет от факела осветил лестницу, отбрасывая на все кругом пляшущие тени и отражаясь во влажных потеках на стенах. Внезапно стало не просто зябко, а действительно морозно, словно моя кровь застыла в венах. Меня удивлял тот факт, что вместо инея по стенам свободно стекают струйки воды.
Но хуже жалящего холода и окружающей обстановки были жалобные стоны, доносившиеся с другой стороны обитой железными полосами двери, находящейся в нескольких ярдах перед нами. Из-за толстого слоя дерева до нас долетали лишь приглушенные тихие звуки, но все равно они сводили с ума. Было очень больно слышать эти надорванные голоса, полные отчаяния от уверенности, что помощь, о которой они молят, никогда не придет. Инстинктивно я начала пятиться назад в направлении светлого пятна, отбрасываемого соседним подсвечником, но тут же грубая рука пихнула меня вперед. Споткнувшись, я ударилась коленями о неровный каменный пол.
— Туда.
Я не спешила повиноваться приказу, но толчок по ребрам, от которого сбилось дыханье, и грубый рывок руки быстро привели меня в вертикальное положение. Опустив глаза, я увидела мужчину, с залысинами и избыточным весом, одетого в запачканный кровью передник и грязные брюки из грубой шерсти. При росте пять футов четыре дюйма, мне встречалось мало мужчин, на которых я могла бы посмотреть сверху вниз, от боли и унижения я прикрыла глаза, чтобы не видеть его. Мясистые губы разошлись в усмешке, демонстрируя рот, полный серых зубов, и я, не сдержавшись, отшатнулась назад. Это, по всей видимости, доставило ему удовольствие.
— Прекрасно. Бойтесь, M'sieur le Tour. И помните, сегодня вечером вы не принц. — Он окинул меня взглядом сверху вниз. — Скоро мы увидим, так ли вы соответствуете своей репутации. Сегодня вечером, вы — Мой!
Огромный железный ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась. До того как меня затолкнули внутрь, я успела мельком увидеть большую, квадратную комнату с толстыми каменными стенами и высокими потолками. Я снова упала, только на сей раз на грязную солому, которая практически не смягчила удара о твердый пол и воняла мочой и испражнениями. Какая-то часть меня была оскорблена тем, как этот грубый человек рассматривал меня, но буквально через мгновенье все чувства, кроме ужаса, испарились. Мой взгляд был прикован к глазам истощенной, голой женщины, невыносимо туго растянутой на дыбе. Кровь бежала ручьями по ее замученному телу, ссыхаясь в толстые, вязкие реки на ее коже, коричневые пятна покрывали пол под ней. Было так много крови, что у меня в голове не укладывалось, как одно тело могло вмещать ее.
Мужчины, закованные в цепи вдоль стен, кричали, моля меня спасти их, но я едва ли замечала их. Все мое внимание было сосредоточено на женщине, хотя она не издала ни звука. Свет факела отражался в ее открытых глазах, и я не могла сказать, что это — уловка света или все же некая искра жизни все еще теплилась в них. Ради нее, я надеялась, что нет. Мужчина проследил за направлением моего взгляда и пошел к ней.
— Да, похоже, что забавляться с вашей подружкой осталось недолго. — Он проверил одну из веревок, связывающих ее руки, и я обратила внимание, что у нее нет ногтей. Кончики ее пальцев выглядели так, словно были раскромсаны или съедены каким-то животным, а суставы распухли так сильно, что она ни за что не смогла бы согнуть свои руки, даже если бы они не были связаны.
За годы, проведенные с Тони, мне приходилось видеть многое, но расправа, как правило, была стремительной и внезапной, наподобие той, которую мне пришлось пережить сегодня вечером. К тому времени, когда у меня появился шанс что-либо сделать, все уже было закончено. Тони время от времени применял пытки, но я никогда не видела этого. Евгения очень строго придерживалась этой позиции, теперь я видела почему. Это было худшим проявлением жестокости, с которым я сталкивалась за свою жизнь: это было слишком беспричинным, слишком безразличным, слишком преднамеренным. Это не было проявлением гнева, и за этим не крылось никаких личных мотивов, чтобы мирится с этим или, по крайней мере, сделать более понятным. Ее мучения были просто частью работы.
— Тем не менее, она послужит наглядным примером, — продолжил мужчина. Он кивнул одному из двоих мужчин, устанавливающих дыбу, и тот протянул грязную бутылку вина. — Так будет со всеми, кто воззовет гнев короля. Смотри и мотай на ус, ублюдок.
Пока я стояла истуканом, не произнося ни слова, мужчина вылил вино на голову женщины, заливая лицо и шею. Полностью пропитав волосы, оно закапало на каменный пол под ней, собираясь в тонкую красную лужицу. Я очнулась от ступора, когда поняла, что он намерен сделать.
Его рука коснулась огарка свечи, и я попросила:
— Нет! Не делайте этого! Пожалуйста, m'sieur, я прошу вас… — по его расплывшейся от удовольствия роже, я сделала вывод, что отреагировала именно так, как ему хотелось, и что у него нет ни малейшего желания останавливаться. Он почти с ликованием наблюдал за моим лицом, когда подносил свечу к соседнему факелу. Она практически оплавилась, но все же крошечное пламя ухватилось за фитиль. На этот раз я не стала пытаться убедить его, а, ринувшись вперед, ухватилась за горящую свечу. Я выбила ее из его руки, но двое мучителей схватили мои руки и оттащили меня от него. Мужчина, на которого я напала, был главным тюремщиком, и когда он с улыбкой взглянул на меня, в его глазах не было практически ничего человеческого. Он нагнулся и, очень медленно подняв огарок свечи, вновь зажег его.
