Александра Айви - Страсть и тьма
Наконец он вынужден был прислушаться к своим громко взывающим инстинктам. Цезарь вполне осязаемо чувствовал ее смятение и страх. Они окружали Анну плотным кольцом, пробуждая в нем желание сделать… что-то. То есть сделать что-то такое, чтобы пригодились его клыки и способность убивать.
К сожалению, поблизости не было ничего, что можно было уничтожить, и никого, кого можно было убить, если, конечно, не считать этого несносного хвостато-крылатого ведьмака.
Граф издал тихий рык и оказался прямо перед Анной. Она остановилась, и Цезарь положил руки ей на плечи. Почувствовав, что она дрожит, вампир нахмурился.
— Ты вся дрожишь, — сказал он с несвойственной его голосу мягкостью. — Тебе холодно?
Она замерла от его прикосновения, — возможно, опасалась, что если хоть немного даст слабину, то окончательно расклеится.
— Все в порядке, Цезарь.
— Здесь очень сыро. У тебя в сумке есть свитер?
Она отстранила его руки и сделала шаг назад.
— Цезарь, если мне станет холодно, я просто согрею воздух вокруг себя. И еще знаешь что… Я все еще не забыла наше первое свидание. Ясно? — Анна вскинула подбородок и посмотрела прямо ему в глаза.
Графа бросило в жар; он с поразительной яркостью вспомнил, как прижимал эту женщину к стене и входил в нее долгими восхитительными толчками.
— Думаешь, я забыл? — прохрипел он.
— Причем забыл в ту же секунду, как вышел из комнаты, — заявила Анна с упреком. — Я была для тебя всего лишь очередной легкой добычей. Впрочем, нет, подожди… Это, кажется, не совсем так. Ведь я к тому же стала твоим ужином, верно? — Она с дрожью в голосе добавила: — Господи, у меня было ощущение, что меня использовали, как…
Цезарь уже собрался оправдываться, но неожиданно его поразила одна мысль.
Ничего нового не было в том, что женщина затаила на него обиду. Черт возьми, в былые годы ревнивые возлюбленные хлестали его по щекам, кололи кинжалами и даже пытались поджечь. Но чтобы женщина в течение двух веков так остро, так страстно переживала ощущение предательства — это уже чересчур…
Но, возможно…
Возможно, он ей небезразличен.
Он снова к ней приблизился и тихо сказал:
— Я не покидал тебя, Анна. По крайней мере не по своей воле.
— Не считай меня дурочкой. И не говори, что ты сделал это ради моего блага или что собирался написать мне позже…
— Я не хочу утомлять тебя банальными оправданиями, — перебил граф. Он взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Его грехи были, без сомнения, велики, но он никогда не хотел причинить боль этой женщине, во всяком случае намеренно. — Пока ты спала в моих объятиях, меня навестили представители Комиссии.
Она нахмурилась.
— Комиссии?..
— Да, и они являются… — Он помолчал, пытаясь подобрать слова, которые могли бы объяснить, кто такие оракулы. — Можно сказать, что они являются верховным судом мира демонов. Теми, кто определяет меру справедливого возмездия.
Анна снова нахмурилась.
— Чего же они хотели от тебя?
Лицо Цезаря превратилось в непроницаемую маску. Если не проявить осторожность, они оба могли погибнуть. Комиссия не отличалась терпением и не прощала тех, кто нарушал ее правила.
— Я не имею права говорить об оракулах и о том, чего они хотели от меня. Разве что у меня вдруг неожиданно возникнет желание умереть.
Анна возмущенно фыркнула.
— Что ж, довольно ловкая отговорка.
— Это не отговорка. К несчастью, это правда.
Вероятно, почувствовав, что в этом вопросе он непоколебим, Анна перешла к следующей своей обиде.
— Почему ты не разбудил меня, перед тем как уйти?
— Оракулы привели тебя в бессознательное состояние, и я не имел права вмешаться.
— Бессознательное? — переспросила Анна. — Ха! Я так и знала! Господи, я ведь не верила, что могла заснуть в этой комнате. — В ее ореховых глазах вспыхнул гнев. — Черт возьми, какое право они имели?!
— Очень скоро ты обнаружишь, что Комиссия считает, будто имеет право абсолютно на все. Послушай Анна, может, стоит посмотреть на этот факт под другим углом: а ведь если бы члены Комиссии не вмешались, то в ту ночь, когда твой дом сгорел дотла, ты бы спала в своей постели. — Губы Цезаря тронула улыбка. — Так что если немного поразмыслить, то получится, что именно благодаря мне ты осталась в живых.
Глаза Анны округлились.
— Ох, прошу тебя!..
Цезарь снова стал серьезным.
— Анна, я не бросал тебя той ночью. И велика вероятность того, что если бы нам не помешали, то мы бы все еще находились в той постели.
Она приоткрыла губы, собираясь возразить, но Цезарь нашел им более приятное применение. Когда же поцелуй прервался, он с улыбкой пробормотал:
— Dios, мне никогда не надоест твой вкус. Ты такая сладостная…
Руки девушки дрогнули, затем легли на его грудь, и жар ее ладоней тотчас проник через рубашку графа.
— Подожди!.. — выдохнула она. И чарующая хрипотца ее голоса свидетельствовала о том, что его ласки не оставили Анну равнодушной.
Он хотел снова ее поцеловать, но она тут же решительно отстранилась от него.
— Цезарь, подожди!
Вампир зарычал от жесточайшего разочарования. Он ведь чувствовал охватившее Анну желание. Почему же тогда она так упорствует?
Тяжко вздохнув, граф проговорил:
— Я уже сказал тебе, что вынужден был уйти. По собственной воле я никогда бы тебя не оставил.
— Но ты не объяснил, почему ты сейчас вернулся.
Цезарь снова вздохнул. И на смену нестерпимому желанию пришла настороженность. Как бы сильно он ни желал эту женщину, не стоило рисковать и рассказывать ей больше, чем позволили оракулы, которые были намного опаснее, чем Моргана ле Фей в самом ужасном своем проявлении.
— Что ты имеешь в виду? — Он постарался произнести эти слова совершенно спокойным тоном.
Анна прищурилась.
— Ты намеренно заманил меня в Чикаго. Я хочу знать почему.
И именно в этот момент — словно спасение было ниспослано свыше — Цезарь уловил отдаленный рокот двигателя. Отвернувшись от Анны, он пробормотал:
— Наша машина прибыла.
— Откуда ты знаешь, что это наша машина? — спросила Анна, пристально вглядываясь в темноту, окружавшую лесистую местность.
— Эта дорога проходит по поместью Стикса. И чужих машин тут просто быть не может. — Граф усмехнулся, узнав звук мотора. — К тому же только Вайпер мог выбрать «роллс-ройс-фантом» для миссии спасения.
— Кто такой Вайпер?
— Брат.
— Ты хочешь сказать — вампир?
— Да. А ты видишь в этом какую-то проблему?
— Нет. Конечно, если только он понимает, что я не его обед.
