Юлия Колесникова - Солнце бессонных
Мне пришлось по дороге искать магазин, чтобы купить шоколад, так как потребность в нем возрастала, с каждой минутой, мыслей о сложившейся ситуации. Хотелось просто вопить от досады.
Я припарковала машину и по привычке включила сигнализацию, хотя кому здесь придет в голову украсть мою машину. Вот будь это поросенок или несколько кур… Конечно я была не справедлива, и наш городок не был столь захудалым. Здесь имелся хороший супермаркет, и в нем я могла найти все, что только моей беременной душе будет угодно.
Завидев меня, сестры Стоутон отчаянно замахали приветливо руками с самого конца торгового зала. Как только они меня заметили? Я кисло ответила им, надеясь, что может смогу ускользнуть от них между рядами. Но, не смотря на свой возраст, передвигались они очень быстро. Я называла их «фашистами в юбках», стекла их военного бинокля было видно из любого окна нашего дома. Иногда я думала, не подарить ли им телескоп, но в то же время с биноклем должно быть удобно, по стеклу на каждую из сестер, а так им придется меняться. А вдруг пропустят что-нибудь интересненькое?
«Фашисты в юбках» догнали меня возле фруктов и овощей и неотступно следовали к отделению со сладостями, распытывая об учебе, родителях и, конечно же, тонко намекая на мое самочувствие.
— Не жалуюсь, — я начинала терять терпение, улыбка сошла с моего лица еще пять минут назад, до этого я напоминала скривившегося от зубной боли человека. Я терпеливо ждала, когда же подойдет моя очередь к кассе и надеялась про себя, что смогу выйти отсюда, не нагрубив.
— Да уж плохая в наше время косметика, все химия, — печально отозвалась, кажется, Адель, не отрывая взгляда от моих волос.
— Да, — поддержала ее сестра, и я моментально догадалась о чем сейчас пойдет речь. Передо мной оставалось два клиента, и я была почти уверена, что смогу еще пережить эти мгновения. — Знаешь, милочка, — обратилась она ко мне и я едва сдержалась чтобы не заскрежетать зубами, — в дни моей молодости, часто так случалось, красишься на блондинку — стаешь рыжей…
…один клиент…
— …красишься в каштановый, почти блондинка…
…вот уже моя очередь. Я выложила на прилавок две шоколадки, пачку печенья и сок, и даже прикусила себе язык, чтобы смолчать, но ответ уже зрел в моей голове. Но нужно промолчать.
— И вот однажды, я была чуток старше тебя, мы прокрасились с сестрой в черный, и наши волосы стали такими же синими как твои. Понимаю, как же тяжело тебе пришлось.
Сожаление на лице Адель-Генриетты было таким искренним, что я просто не выдержала. Забирая свою сдачу, я постаралась быть серьезной, и чтобы мой голос звучал вежливо.
— Представляю, но это не удивительно, в конце 19 века ведь красились медным купоросом.
Я не стала дожидаться реакции и поспешно покинула магазин. На улице я услышала как, рассмеялась кассирша, значит до сестер Стоутон дошел смысл моих слов. Но меня не интересовало, что последует потом. Пусть приходят к родителям, жалуются и сплетничают. Что им старым пронырам остается делать. Давно пора было их отшить. Видимо они не подозревали, но я знала, кто подливает масла в огонь, в сплетни про нас с Калебом. Кто еще мог видеть его машину, так часто припаркованную около нашего дома? И не важно, что на ней приезжал не Калеб, а Грем, их видимо такие подробности не интересовали.
Остановившись около дома, я не спешила выходить из машины. До послезавтра дома никого не будет, и меня пугала перспектива есть одной и слушать глухое эхо того как моя вилка ударяется об тарелку. Но не могла, же я просидеть здесь весь вечер. Моя меланхолия день ото дня становилась все темнее, но я пока еще не параноик. Я заставила себя вылезти из машины и войти в дом. Странно, но безжизненным он мне не показался. Играла музыка, в доме пахло едой и чем-то странно знакомым.
Войдя в зал, мне пришлось за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. Развалившись, на диване лежал Калеб. Заложив руки за голову, он внимательно следил за мной и молчал. Если бы не его открытые настороженные глаза, вполне могло сойти, что он спит, но он не мог спать днем и я это знала.
Мне даже не нужно было спрашивать, чтобы понять — его приставили ко мне как няньку, так как родители отправились в Лондон по делам отца, а заодно навестить некоторых друзей. То, что здесь оказался Калеб, сказало мне о многом, ему они доверяли настолько, что оставляли меня с ним. Я была поражена. Неужели контроль Калеба так хорош?
— Ничего не скажешь? — удивленно причмокнул губами Калеб и это, конечно же, заставило меня взглянуть на них. Я тяжело сглотнула и молча развернувшись, пошла на кухню. Кроме того что у меня тряслись коленки от его присутствия, я была обижена на родителей — ни слова мне не сказали! Возможно, они подозревали, что я буду против. Но им ничего не известно о моем внимании к Калебу. Или все-таки известно? Самюель очень наблюдательна, и я не очень хорошая актриса. Уметь врать и уметь скрывать чувства — две разные вещи.
— Как интересно видеть тебя с закрытым ртом — даже в моих самых смелых мечтах такого не было, — он явно потешался надо мной, да ничего я тебе-то крылья подломаю, стервятник.
— А тебя вообще в моих мечтах не было и что?
Я торжественно усмехнулась, увидев, как его лицо вытянулось. Что не ожидал? А вот так тебе. Я хотела пройти мимо, но Калеб перегородил мне дорогу к холодильнику.
— Что, не удачный день? — серьезно поинтересовался он, заглядывая мне в глаза. Я пропустила тот момент, когда должна была вдохнуть.
— День, неделя, месяц, год, — перечислила я, загнав ногти в ладонь, чтобы не позволить своей руке дотянуться до его густых черных ресниц. Ну, зачем парням, вообще нужны такие длинные ресницы? Вопиющая несправедливость!
Я не была тщеславна, как Самюель, и критически относилась к своей внешности, но теперь мне казалось, что Калеб проявляет какой-то нездоровый интерес к моей персоне. Мы стояли друг к другу почти вплотную, и я была готова поспорить, что именно он придвигается ко мне. Но, понятное дело, все это глупости, он ни взглядом, ни жестом не показал, что я нравлюсь ему. А все его поведение можно было списать на рвение быть добрым ко мне. Несомненно, его мучила совесть, за наш последний разговор, когда он привез меня домой.
— Пропустишь? Я хочу есть, — попросила я, найдя, наконец, в себе силы отстраниться от него. Выражение лица Калеба не изменилось, он отодвинулся, но продолжал внимательно следить за мной глазами. Он что думал, я решила отравиться, потому что меня оставили с нянькой?
Я чувствовала себя неловко, когда он столь внимательно наблюдал за мной. Что я ему музейный экспонат? Мои руки тряслись от нервного перенапряжения, и я не решилась браться за нож, — не хотелось провоцировать его, свежей кровью, причем моей.
