Элизабет - Черный Город
Трюффелек спрыгивает с кровати и устраивается на мне.
- Ой! Маленький ты надоеда, - говорю я, поднимая его вверх. - Хочешь на улицу?
Он в ответ мяукает.
Я встаю и открываю, как можно тише, балконную дверь. Трюфелек соскальзывает с моих рук и взбирается на балюстраду. Я чешу его под подбородком и возвращаюсь к своему спальному мешку, оставляя дверь открытой, чтобы впустить немного прохладного воздуха. В течение нескольких секунд я засыпаю и вижу сны.
* * *
Я опять в пещере. Не знаю, почему я здесь, но у меня такое чувство, что я сделала что-то очень плохое. Я что-то выкрала, но что? Я должна это выяснить, они хотят это вернуть. В панике, я обыскиваю пещеру в поисках этого предмета, но тщетно. Здесь ничего нет, кроме липких, теплых, пульсирующих стен и...
Хныканья.
Страх подступает к моему горлу.
Посреди пещеры маленький ребенок. Ребенок гол, за исключением зеленого листа обернутого вокруг его талии. Я не могу видеть его лицо. Все, что я вижу - это бритую голову. Мальчик? Кто он? Почему-то, у меня такое чувство, что я его знаю.
Стены начинают сжиматься. Я знаю, что должно произойти. Я должна выбраться отсюда. Я пытаюсь пошевелиться, но мои ноги застряли в рыхлой земле. Пещера начинает сжиматься вокруг меня. Становится всё страшнее и страшнее, когда стены приближаются настолько, что давят на меня. Я не могу дышать, они душат меня...
Мой разум заполоняют крики. Они такие громкие, что оглушают меня. Но это не мои крики. Кричит кто-то другой. Дей!
* * *
Я в страхе начинаю просыпаться. Дей стоит на кровати, и кричит во все горло, указывая на что-то прямо надо мной. Что-то теплое и липкое капает мне на щеку. Я поднимаю взгляд вверх. Сначала, я не понимаю, на что смотрю, а затем до меня доходит, что это за изуродованное тельце надо мной: клочки белого меха, лапа, ухо.
Прежде чем закричать, я кое-что замечаю:
Сердце Трюфелька пропало.
НАТАЛИ
Через несколько дней после убийства Трюфелька мама решила, что лучший способ для меня пережить его смерть - это провести субботу в магазинах вместе с нашей горничной Мартой и Себастьяном. Она даже дала мне тридцать монет, так как своих наличных денег у меня не было с тех пор, как она прекратила мне их давать. Это её ответ на все. Зачем иметь дело с моими чувствами, если она может просто всучить мне деньги?
- Бьюсь об заклад, это один из Людей за Единство, - говорит Себастьян, когда мы идем по Унылой Улице по направлению к станции. - Такие подлости, их рук дело.
Я вздыхаю, устав обсуждать с ним одно и то же. Вчера он был уверен, что это дело рук Легиона Фронта Освобождения. Позавчера - что это, наверное, какой-то ненормальный сталкер. Было несколько таких, когда мы жили в Центруме. Они просто приходили с близлежащих территорий, ведь я была дочерью Эмиссара. Ничто не может заставить меня почувствовать себя хоть немного лучше, когда убийцы котов врываются в мою спальню. Как они могли попасть туда, ведь моя комната находится на верхнем этаже?
- Но зачем убивать Трюфелька? Он всего лишь надоедливый кот. Зачем сердце-то ему вырезать? - спрашиваю я.
- Вероятно, это было сообщение для твоей матери, чтобы дать ей понять, что случится, если она не прислушается к их требованиям и снесет Пограничную стену - произнес Себастьян. - Просто будь благодарна, что это был твой кот, а не ты сама
Я не могу выкинуть из головы вид скрюченного от побоев тела Трюфелька. Вся эта кровь, прямо как в ночь смерти отца... Грудь начинает сковывать паника. Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Марта легонько сжимает мою руку, и я благодарна ей за этот небольшой акт доброты.
Улицы города оживленно гудят. Сегодня между мамой и послом Дарклингов, Сигуром Марвиком, начались "пограничные" переговоры. Поэтому в город стекались митингующие либо те, кто поддерживал правительство, либо те, кто выступал против него. Если Люди за Единство и правда убили моего кота, то они сами вырыли себе яму. На маму не действуют угрозы. Даже, скорее наоборот, они укрепляют её решимость.
По всем гигантским экранам на крышах над нами, транслируется документальный фильм открытия "пограничных" переговоров. Новостные корреспонденты показывают людей за Единство, протестующих у Пограничных Ворот, пока мою мать встречает Сигур. Они оба входят в гетто Легион.
С экранов гремит женский голос: - А теперь прослушайте сообщение от нашего правительства.
Показ прервали фотографии Тома Шрива и Яна Марвик. Их обугленные тела были привязаны к крестам. Все жители остановились и посмотрели вверх на монитор. Текст над изображением: "Грешить с Дарклингом - грешить против Его Всесилия".
Я вздрагиваю.
Паровой трамвай подъезжает к станции ул. Унылая и мы запрыгиваем внутрь. Он был заполнен жителями пригорода, и мы едва справлялись с напором толпы, пока проталкивались через джунгли тел, чтобы найти себе место, где стоять. Я пожалела, что надела тяжелое пальто от Эш, но у меня нет одежды Бутцов, и я не хочу привлекать внимание к себе, когда мы будем что-то покупать на рынке. К счастью, мне удалось убедить Себастьяна надеть его гражданскую одежду, так что нам будет легче смешаться с толпой.
Трамвай медленно гремит по городу, извергая белые облака пара в воздух. Каждые несколько минут мы минуем контрольно-пропускной пункт или едущий по дороге с грохотом танк, и я потеряла счет числу Стражей, патрулирующих улицы. Гражданские поспешно минуют их, наклонив головы, стараясь идти так быстро, как только могут. В одном из переулков я вижу сгоревший корпус грузовика Стражей и несколько разбитых окон. Насилие уже распространилось по городу, и это только первый день переговоров. Как будто война никогда и не заканчивалась.
- Может быть, это не лучшая идея. Давайте вернемся в штаб-квартиру, - говорит Себастьян.
- Нет. Мне правда нужно убраться из этого дома, - отвечаю я. - У меня так и стоит перед глазами изодранное тело Трюфелька...
Себастьян весь в нетерпении.
- Ладно.
- Эй! Что эта кровососка здесь делает? - кричит пожилой мужчина, когда замечает рядом со мной Марту. Все оборачиваются. Одна женщина в черном платье из тафты резко взвизгивает, а муж начинает её утешать.
- Она принадлежит мне, - говорю я, указывая на ID-браслет Марты.
- У неё нет права ехать с нами в одном трамвае, девочка, - говорит он.
Себастьян тычет в старика пальцем.
- Не смей с ней так разговаривать. Ты хоть знаешь, кто она...
Я мотаю головой, призывая Себастьяна замолчать. Подразумевалось, что мы будем инкогнито.
- Пойдем пешком. Я могу и поразмяться, - говорю.
Мы сошли на следующей остановке и шли пешком последнюю милю до рынка на Шантильи Лейн, старейшего и самого большого рынка города, передвигаясь медленно, так как когтистые лапы Марты не были приспособлены для передвижения по мощеному тротуару.
