Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Вот такого я не слышала, чтобы нечисть в земле жила, — недоверчиво проговорила Дуня.

— А где она живет? — спросила я, чтобы выгадать время.

— Да по-разному. Русалки — в лесу, а то, бывает, в поле спрячутся летом да по голове как стукнут, весь день мутная потом ходишь. Банник — в бане, вестимо. Домовой, опять же. Леший. А чтобы в земле…

— Бесы в земле могут жить, — пришла мне на помощь Марья. — Как господь их с неба погнал, так они и попадали, да так в землю и провалились. Поди, и застряли.

— Точно, — согласилась я. — И редкая гадость в ней водится. Взять хоть клостридии… [1]

Я прикусила язык, поняв, что опять чересчур увлеклась.

— Что за клостридий? Не слышала про такого, — подозрительно поинтересовалась нянька.

— Говорю же, гадость редкая. Одни, если с землей в соленья попадут — грибы там или колбасу, — сглазят ее так, что и на тот свет отправить могут. Поешь таких грибочков, немного времени пройдет — сперва в глазах двоиться начнет, а потом и дышать не сможешь.

Дуня охнула, приложила ладонь к груди, тут же — к губам и ко лбу. Марья покачала головой, а я продолжала:

— Другие, если раны сглазят — гангрена начнется или столбняк.

Теперь и нянька повторила Дунин жест. А я, воодушевившись произведенным эффектом, закончила:

— Поэтому в кухню входим только в чистой одежде и обуви. Непременно моем руки. И должна быть своя обувь для грязной работы и отдельная для дома. А про паразитов я как-нибудь потом расскажу.

А может, связать из полосок ткани домашние тапочки? Я представила лицо Виктора, которому предложат этакую обувку и мысленно хихикнула. Стоит связать только ради того чтобы посмотреть на его реакцию.

— Да где ж столько обувки-то взять! — возмутилась Марья, забыв, что барыню надо слушаться.

— Так можно чехлы на обувь сделать, чтобы на улице ходить. — Я наконец сообразила, почему у меня в голове крутились бахилы. Лучше бы, конечно, галоши изобрести, но где ж взять резину-то? — Видела, чем я окно в галерее занавесила? Вот из такой ткани. Чтобы не промокала.

Марья пожевала губами.

— Может, и получится. Дуня вон сарафан себе дошьет и попробует что сделать. А то валенки…

Девушка потускнела, и я поспешила перебить няньку:

— Никто валенки назад забирать не будет, подарок — он и есть подарок.

— Я завтра за лаптями сбегаю новыми, будут для дома! — воспряла Дуня. — Чтобы нечисть не таскать.

Да уж, никогда, кажется, слово «нечисть» не воспринималось так буквально.

— Хорошо, — кивнула я. — А пока надо помочь Петру руки и ноги обмыть.

— Чтобы нечисть прогнать?

— Да. Он замерз и обморозился…

— А нечисти только того и надо, чтобы человек ослаб, — вмешалась Марья.

Я кивнула. И все же хорошо, что меня не видит и не слышит никто из институтских преподавателей. Холодовая травма, некроз, инфекция… Нечисть — и можно найти объяснение чему угодно.

_______________

[1] Род бактерий, включающий возбудителей столбняка, ботулизма и газовой гангрены.

19.1

— Я все поняла, барыня, — сказала Дуня. — И сама сейчас руки помою, и Петру помогу.

Я объяснила ей, как правильно мыть руки: сперва с мылом, потом в тазу с разведенным щелоком. Как проверить температуру воды для пациента — локтем, как при купании младенца. Почему нельзя тереть поврежденную кожу, а только аккуратно покрыть мыльной пеной и смыть. Дуня кивала, и оставалось надеяться, что она сделает все как надо. Даже если задвинуть в сторону глупости насчет «барыни», которой негоже мужику помогать, — мне не разорваться. За санпросветом я успела нарезать и скатать бинты, но это даже не полдела.

— Я пригляжу, — сказала Марья, заметив мои сомнения. Она четко, по-военному, повторила последовательность действий. Обернулась к Дуне. — Давай сперва руки мой.

Похоже, прониклась и приглядит как следует. Я занялась делом, краем глаза наблюдая, как девушка щепочкой выковыривает грязь из-под ногтей, а потом намывает руки — неумело, но старательно.

Печка и глиняные крынки сошли за сухожаровой стерилизатор. Ложки — не деревянные, а оловянные — здесь выглядели примерно как наши столовые, и даже нашлась мерная кружка. Готовить какой-нибудь сильнодействующий раствор в таких условиях я не рискнула бы, но если соли в воде будет чуть меньше или чуть больше нужного, ничего страшного.

Интересно, как здесь раздобыть аптечные весы с грузиками? Чувствую, они бы мне пригодились.

Пока я возилась, Марья с Дуней вышли. Из людской донеслись голоса, словно кто-то ссорился, но стены и расстояние не давали разобрать слова. Впрочем, догадаться, что происходит, было несложно. Но вмешиваться не стоило: они друг друга хорошо знают, разберутся без меня.

Или не разберутся, потому что до меня долетел вскрик Дуни и двухголосая ругань: один голос мужской, второй — дребезжащий, старческий.

Я вбежала в людскую как раз вовремя, чтобы увидеть, как женщины в три руки возвращают Петра на лавку.

При виде меня все замолкли. Марья перекосилась, держась за поясницу.

— Сорвала, пока этого клостридия ловили. На ногах не стоит, а туда же, бежать задумал.

Петр тяжело глянул из-под отросших волос.

— Зря барин меня подобрал. Отпустите, сделайте милость. Дайте помереть спокойно.

Марья покачала головой, Дуня воскликнула:

— Да чего ж ты это помирать вздумал!

Я вздохнула.

— Марья, Дуня, сходите свечей принесите побольше. И на столе поднос стоит с горшками, его тоже сюда.

Когда за ними закрылась дверь, я подвинула ближе табуретку, села напротив больного.

— Страшно тебе, Петя? Чем без рук да без ног, лучше сразу на тот свет? Еще и твои, думаешь, заждались там уже?

Он кивнул. Поднял руки, разглядывая кисти. Пузыри разрослись, слились, рука выглядела надутой резиновой перчаткой.

— Больно было, когда доктор иголкой тыкал?

Он посмотрел на меня, удивленный сменой темы.

— Так это ж разве боль? Слепень и то сильней кусает.

— Но ты ее чувствовал, так? И видел, как кровь шла? — настаивала я. — Это значит, мясо внутри не отмерзло. Мертвому не больно и не кровит. Вот это вот, — я указала на пузырь, — сойдет. Знаешь, как после солнца шкура слазит? Может, и ногти сойдут, потом новые вырастут. Может, рубцы останутся, но пока мышцы и кости целы — и руки, и ноги будут действовать.

— Не врете, барыня? — Он ойкнул, поняв, что сморозил. — Простите, не хотел…

— Не вру. Повезло тебе, Петя, очень повезло. Может, бог уберег, а может, твои решили, что незачем тебе к ним торопиться. Только если лечиться не будешь — пустишь по ветру это везение. Пузыри надо вскрыть, чтобы не загноились. Если загниют — все сгниет потом. Перевязать и в чистоте держать. Обещать, что непременно поздоровеешь, не буду: все под богом ходим. Но что смогу — сделаю.

Я помолчала, давая ему осмыслить сказанное, и добавила:

— Будешь меня слушать или помирать пойдешь в конюшню? Только, помяни мое слово, на тот свет еще никто не опаздывал.

Уж я-то теперь это точно знаю.

— Буду. — Петр посмотрел на меня с такой надеждой, что мне страшно стало. Все же чересчур сложная штука — человеческое тело, слишком многое может пойти не так.

Но делать нечего. Я кликнула Марью и Дуню. Два шандала на пять свечей каждый, конечно, с бестеневой лампой не сравнились, но все же видно стало достаточно. Мы подготовили все как нужно, я взялась за скальпель. Петр напрягся.

— Я не буду ничего отрезать, — пообещала я. — Только вскрою пузыри, и все. Потерпи.

Наконец, отмытый и перевязанный, пациент растянулся на лавке и почти сразу же задремал: устал от переживаний.

Мы втроем вышли на кухню. Марья потерла спину.

— Давай я посмотрю, — предложила я, но она отмахнулась.