Призыв ведьмы. Часть 2 (СИ) - Торен Эйлин
— И вот этого тоже очень не хватало, — митар погладил её щёку, вытирая слёзы.
Хэла была нужной, важной, такой родной. Роару так не хотелось, чтобы её угнетало то, как она его спасла, раз это для неё было чем-то неприемлемым. И как же не хотелось, чтобы она избегала его и не могла смотреть ему в глаза, потому что было уже достаточно, что он сам чувствовал себя разбитым и опустошённым, потому что сделал больно себе и белой ведьме.
— Я очень тебя люблю, Хэла! — улыбнулся Роар. — Я готов отдать за тебя жизнь и ещё сотню раз тебя спасать, но лучше давай без этого, хорошо?
— Только после тебя, — проговорила ведьма.
— У меня навряд ли получится, дав такое обещание, сдержать его, — пожал плечами митар. — Но хорошо, я постараюсь не умирать больше.
— Договорились, я тоже постараюсь, — и Хэла почти невесомо поцеловала его в губы. — Я тебя тоже очень люблю, Роар!
Глава 8
Рэтар никогда не любил эту комнату. Она была для него слишком. Всё в ней было слишком. Отец жил ни в чём себя не стесняя. Он был самовлюблённым засранцем и всё в этой комнате было сделано так, чтобы потешить это его самолюбие.
Кровать. Пфф… огромная для Рэтара, понятно и для отца, но она была сделана не для сна. Сыну было плевать на утехи отца и на то, что именно Эарган Горан делал со своими наложницами, правда точно знал, что матери в этой комнате никогда не было. Гобелены на стенах, шкуры на полу, аж три дивана, низкий стол для работы, сундуки вдоль стен…
Феран поморщился. Ему всегда хватало и спального места в рабочей комнате — благодаря отцу он привык к исключительно походной жизни. Спать на земле, есть то, что едят простые воины, подолгу не бывать дома. Рэтара это никогда не тяготило, он даже ловил себя на мысли, что ему этого не хватает, и он всегда был готов уйти с отрядом даже на границу, с большим удовольствием, потому что не умел иначе. Отец умел, а сын нет.
И так было пока он не призвал себе новую чёрную ведьму.
Это кажется было самой большой ошибкой в жизни Рэтара. Этот призыв стоил ему всей его привычной жизни, потому что с появлением Хэлы всё пошло кувырком. И вот уже отправившись туда, куда он так долго хотел, он не мог думать ни о чём, кроме возвращения.
И да, чутьё никогда его не подводило, и, когда уезжая, он чувствовал эту невыносимую тревогу, надо было послушать себя, как слушал всю жизнь и остаться, не уезжать. Надо было наплевать на приказ великого эла, сделать всё по-своему, сделать так, как говорило ему его нутро. Но он подумал, что это просто упрямство, он подумал, что нужно скорее отступить, потому что зверь внутри был на грани, потому что из-за чувств, что вытаскивала из него Хэла, Рэтар был на краю и готов был сорваться в бездну, окончательно потеряв контроль над собой и своей жизнью.
А в итоге он всё равно упал, всё равно отпустил себя и сейчас внутри было это странное для него новое ощущение обладания. Какое-то дикое и выводящие из себя ещё больше, чем то, предыдущее, когда он так хотел получить, но так боялся сделать это, потому что нельзя, и дело не в запретах на отношения с серыми и уж тем более с чёрными ведьмами, нет.
Дело в том, что ему так не хотелось увидеть в глазах Хэлы разочарование и, ещё страшнее, обречённое согласие. Он боялся этого до льда внутри, потому что она была здесь так недолго, она не могла за это время искоренить в себе тоску по дому, и желание вернуться, несмотря на то, что знала, что это невозможно.
Рэтар так неохотно признавался себе, что не может соперничать с тем её мужчиной, о котором он даже представления не имеет. А внутри был невыносимый зуд — какой он, насколько она любила его, чем он для неё был? И зависть…
Вот чувство, которое Рэтар внутри себя ненавидел до тошноты, чувство, которое для него было равно слабости. Но он завидовал. И своему младшему брату. И своему отцу. Даже танару, которого так сильно любил. Это были яростные, болезненные вспышки, которые он в себе тут же нещадно уничтожал, но отказаться от того, что они его порой душили и изводили он не мог.
И сейчас Рэтар завидовал вот тому мужчине, который был с этой женщиной половину её жизни. Обнимал её, целовал её, был с ней в близости.
От одной мысли внутри начинался ураган, который даже успокоить не хотелось. Потому что, чтоб ему быть сожранным этим ураганом, это обладание дарило ему такое ощутимое телесно и духовно удовлетворение, которого хотелось всё больше и больше.
И эта близость… впервые Рэтар понял своего отца. Он был удивлён сам себе, он, которому всегда было всё равно на это, сейчас просто с ума сходил от того, что происходило между ним и Хэлой. Так остро он никогда не чувствовал никого, теряя голову и контроль, теряя разум.
Проснувшись ночью от грохота ледяного дождя, он испытал животный триумф, почувствовав в своих объятиях эту женщину. Втянув, словно зверь, её запах, и слыша равномерное дыхание, чувствуя телом её тело, и открыв глаза, увидев…
Внутри всё выло, хрипело, скалясь — моё, не отдам, не отпущу. И при этом Рэтар испытывал какой-то невообразимый покой. Только этот момент был важен. И плевать, что его раздирало при этом в клочья.
И начав утро с очередного греха, как урчала об их близости Хэла, он уже не понимал, как вообще жил всё это время без неё, как у Рэтара получалось понимать этот мир без этой женщины в нём? Не целуя, не слыша её стонов, или не чувствуя, как она сдерживается, чтобы не разодрать ему спину ногтями, когда в очередной раз снова содрогается под ним. Не тонуть в её замутнённых, таких невероятных глазах…
И потом не видеть её улыбки, не слышать её смеха и её шуток, которые доводили его, потому что ни от одной женщины он бы никогда такого не мог услышать. Или её едва уловимого пения под нос, пока она одевается, а потом невесомый поцелуй куда-то между его лопаток и Рэтар не успел её поймать, как Хэла выскользнула за дверь, оставив его одного с совершенно пустой головой и идиотской улыбкой на лице.
Ему давно не дышалось так легко.
А потом ударило… ревность.
Рэтар себя еле сдерживал, чтобы не затащить Хэлу обратно в комнату и не выпускать вообще.
Хараги эти её, взвинченный Роар со своими проблемами или, чтоб ему, Тёрк с этими его объятиями, специально выводил его из себя, хотя внутри шёпот разума и пытался донести понимание, что Тёрк безумно переживал за Хэлу, что… Но старший брат тоже её хотел. И пусть хотры утащат Рэтара за грань, если он этого загривком не чувствовал. Они все сжирали Хэлу взглядами и мыслями — Тёрк, Гир, Роар…
И внутри снова начало выть и биться, но так было нельзя, надо было брать себя в руки, нельзя было сходить с ума. А потом ведьма на него посмотрела — всего один взгляд, совсем немного, и осознание, что Хэла принадлежит ему, и ночью она будет его, и никуда не денется, потому что он отвоевал, он забрал себе, сделал своей и, боги свидетели, ни у кого и не получится её у него забрать.
И наверное на этой мысли можно было бы прожить до того самого момента, когда она к нему вернётся, если не всё это дерьмо с шальными и торговцами. И этот проклятый птенец…
— Ты же понимаешь, что это какое-то мутное рвашное варево, да? — Тёрк взвился, как только они трое зашли в рабочий кабинет ферана.
— Понимаю, — кивнул Рэтар.
— Откуда? — не унимался старший брат. — Вот они два тира изводили селения мелкими нападениями по всей Изарии, и вот это практически сформированный военный отряд, который решился напасть не на что-то там, а на, чтоб их всех порвало, Трит! А собирались в Горш?
— Я не верю, что они не знали, что здесь весь дом Горан, — отозвался Роар.
В комнату зашёл Элгор.
— И? — нахмурился Тёрк, глядя на парня.
— Я говорил, что митар Юрга мне не нравится? — спросил Элгор, который был мрачнее, чем обычно.
— Нет, не говорил, — ухмыльнулся в бороду Роар.
— Так вот — не нравится. Вообще отвратительно таких соседей иметь, знаете ли, — бронар сел. — Но Кейг Илста помнит торговцев и даже кинжал мне показал. Действительно хилдский.
