Екатерина Неволина - Один день тьмы
Все это промелькнуло в голове буквально в считаные секунды, и вот я уже, улыбаясь, будто ничего не произошло, взглянула на Королеву. Она посмотрела на меня так, что я испугалась, не собирается ли она повторить со мной тот же фокус, который только что продемонстрировала на одноруком, но, к счастью, все обошлось. Бросив на меня всего один взгляд, Королева, не говоря больше ни слова, покинула грот.
Зато ко мне тут же подошел Ловчий. Он мило улыбался, и от этой улыбки становилось очень не по себе. Слишком уж ласковой она была, прямо‑таки истекала медом.
— Тебе помочь? — он галантно протянул мне руку, предлагая опереться на нее, чтобы вылезти из расщелины.
Но я, разумеется, сочла за лучшее отказаться.
— Спасибо, я сама, — ответила я и, постаравшись не терять достоинства, хотя это было весьма затруднительно в моем положении, выбралась наружу.
Не поручусь, что это получилось у меня очень грациозно. Но я, слава богу, не на балу, и вовсе не хочу производить на наблюдающего за мной Ловчего благоприятное впечатление. Обойдется. Пусть думает что хочет.
— И что же ОПЯТЬ произошло?
Он выделил слово «опять», давая понять, что из его памяти вовсе не изгладились все предыдущие недоразумения с моим участием. Терпеть не могу мелочных зануд!
— Так, ничего особенного, — небрежно ответила я, будто находилась на том самом уже поминаемом мною балу и вела непринужденную светскую беседу с галантно склонившимся передо мной кавалером.
Я уже настолько вошла в роль изысканной светской дамы, что реакция Ловчего ввела меня в ступор.
— Ах ничего?! — уже прорычал он и, схватив меня за горло одной рукой, припер к стене пещеры, ощутимо приложив при этом о выступающие камни поясницей и головой.
Я попыталась ответить, но говорить с перехваченным горлом весьма неудобно.
— Ты, глупая девчонка, опять ввязалась в неприятности! — тем временем продолжил он. — Тебе что, не нравится спокойная жизнь? Возможно, тебе становится скучно, если в течение часа за тобой никто не бегает с желанием убить тебя?! Скажи сразу, и может быть, я приду к тебе на помощь и лично избавлю от страданий!
Отвечать было невозможно, поэтому я ограничилась тем, что изо всех сил пнула Ловчего в коленку. Черт, не сработало. Слышала же я, что чем древнее вампир, тем меньше в нем человеческого и тем выше порог болевой чувствительности. Жаль, но попробовать все равно стоило… а вдруг бы выгорело…
Я постаралась скорчить гримасу наподобие улыбки и ткнула рукой себе в горло, демонстрируя, что не могу ничего сказать при всем желании.
Ловчий медленно разжал руку, и я с облегчением перевела дух.
— Почему тебя требуется постоянно спасать? — задал он совершенно бессмысленный, на мой взгляд, вопрос.
— Меня вовсе не требуется спасать! — искренне возмутилась я. — Ситуация находилась… под контролем.
— Если бы не Королева, оставил бы тебя в этой норе и полюбовался на то, под чьим контролем находится ситуация, когда тебя подпалили бы хорошенько, — по‑доброму заявил Ловчий.
— Понимаю, что, если бы ни Королева, ты бы с удовольствием оставил меня на растерзание всем желающим! — язвительно заявила я и, тряхнув головой, небрежно откинула со лба прилипшую прядь волос.
Ловчий, ход № 4
Она тряхнула головой, небрежно откидывая со лба прилипшую прядь волос. Вокруг кружились снежинки, оседая на ее черных волосах. И это было так красиво, что он не мог отвести взгляд.
— Вы ранены? Вам плохо? — заботливо спросила она.
Ее голос, такой тихий и нежный, отозвался в глубине его сердца, и он почувствовал, что щеки отчаянно жжет невольным румянцем.
Вдали слышались резкие трели свистка городового, преследовавшего хулиганов. Тех грязных типов, что осмелились подойти к ней… к Нине…
— Возьмите, у вас кровь идет, — она протянула ему свой платок, и только сейчас он заметил, что из разбитого носа густо капает кровь, бурыми некрасивыми пятнами пачкая его почти новую шинель… мама наверняка расстроится. Они жили не так богато, и шинели стало откровенно жалко… Впрочем, о чем это он? Главное — то, что ему удалось помочь Нине!
Он взял из ее рук, мимоходом коснувшись тонких изящных пальцев, белоснежный платок. Даже это случайное прикосновение обожгло его, заставило сердце учащенно забиться, а щеки наверняка уже пылали ярче заката.
Прижатый к разбитому носу платок едва уловимо пах ее духами. Такими же нежными и тонкими, как она сама.
— Вы ужасно храбрый! Они такие здоровенные… — девушка засмущалась и, прикрыв глаза длинными пушистыми ресницами, уставилась на снег у себя под ногами. — Спасибо вам… А знаете что, пойдемте к нам. Да, пойдемте, — обрадованно заговорила она, будто найдя удачный выход из трудной ситуации. — Папенька не простит мне, если я не приведу вас! Он непременно захочет вас отблагодарить! Ну пойдемте же, здесь совсем недалеко, к тому же вы ранены и истекаете кровью.
Кровь шла уже не так сильно, но, разумеется, отказаться от приглашения было совершенно невозможно. И в то же время принимать его казалось слегка неловко. Они незнакомы, да и что скажут ее родители, если дочь приведет к ним неизвестного юнкера с разбитым носом и в безнадежно грязной шинели.
— Пойдемте! Никаких отговорок! — заявила Нина, видя его нерешительность, и тут же, схватив за руку, повела за собой.
Он покорно шел за ней. Он пошел бы за ней куда угодно — на расстрел, в Сибирскую ссылку, в Петропавловскую крепость.
Нинин дом был действительно неподалеку. Поднявшись на крыльцо, девушка позвонила. Открывшая дверь горничная в белоснежном переднике горестно всплеснула руками:
— Ох, божечки мои!
На ее добродушном веснушчатом лице читалось такое сострадание, что он даже улыбнулся.
— Лиза, господин юнкер спас меня, — сказала Нина с явной гордостью. — Позаботься о нем, пожалуйста, а я пойду предупрежу папеньку…
— Проходите, господин юнкер! — веснушчатая горничная захлопотала вокруг него. — Как же, божечки, так случилось. Вот сюда, сюда… Давайте вашу шинель. Господин генерал будет вам благодарен за то, что вы спасли его единственную дочь… Какие времена настали! Порядочной девушке из дома боязно выйти! То хулиганы, то эти… — Лиза нахмурилась, сосредоточенно вспоминая, — студенты такие, вечно недовольные…
— Может быть, бомбисты? — предположил он, снимая шинель и радуясь, что горничная так разговорчива. У него слегка кружилась голова, и ему опять стало неловко в огромной прихожей с помпезными напольными часами, украшенными толстощекими золочеными херувимчиками.
