Эрин Боу - Закон скорпиона
Элиан кивнул и стал неловко возиться с завязками на запястье. Это и правда нелегко – надо помогать себе зубами, – но у него не получилось, и он опустил руки, сжимая полоску ткани. Верх рубашки распахнулся. Там, где ребра соединяются с грудиной, у него были вмятинки, как оттиски пальцев на глине. Он похудел.
«Это может быть от пыток», – сказал голос у меня внутри. Все это было так… странно. То, что я стояла и ничего не делала. Голос в моей голове, который словно не мне принадлежал. У меня было такое чувство, что в меня вселился дух. Знакомая часть меня была холодной, маленькой и неподвижной. Ее отодвинуло в сторону нечто большое и неуправляемое.
– Давай я тебе помогу, – сказала большая часть меня.
Элиан стоял как ребенок, не мешал мне завязать тесемки на рукавах. Я закончила, но он так и стоял неподвижно. Тогда я полезла ему за пазуху, чтобы подтянуть завязки внутри. Мои ладони скользнули по его ребрам. Кожа его была горячей и сухой. По пальцам пробежали пауки-надзиратели. Но через несколько секунд он был одет нормально.
Элиан опустил голову и коснулся скулой моего виска.
– Мне правда очень нравятся твои волосы, – сказал он.
Неужели его разум не выдержал? Неужели со Спартаком все кончено? Потеряла ли я его раньше, чем научилась видеть его? Но пока я размышляла, Элиан прижал руку мне к уху, зарылся носом в косы и стиснул мою голову, прижавшись к ней лицом.
– Это уже слишком! – прошептал он в волосы, которые ему так нравились. – Грета, это уже слишком. Они убьют меня.
– Я им не позволю, – сказала я.
И не знаю, что во мне изменилось, но я говорила от чистого сердца.
Глава 11. Серая комната
Так моя душа начала восставать против единственной правды, которую я раньше знала.
Я чувствовала, как она поворачивается. Как рядом с моим сердцем бьется сердце Элиана, когда я придерживала его. Как будто сжимала в руках птичку: он был такой хрупкий, весь дрожал и трепетал. Я поддерживала его, пока хватало смелости – зная, что Паноптикон следит, зная, что рано или поздно придут надзиратели, – а потом заставила свое тело отодвинуться. Я отвела Элиана к тыквам и сунула ему в руку кусок сетки.
Элиан посмотрел на него. Потом перевел непонимающий взгляд на меня.
Затем глубоко вздохнул, словно глотнул воздуха, встряхнулся и принялся за работу.
Некоторое время ему потребовалось, чтобы восстановиться – несколько часов его движения отличались странной осторожностью, словно он действовал на ощупь. Ему бы не помешало отдохнуть, но это было невозможно, он и сам это понимал и потому продолжал работать. Мы подвязали тыквы, потом собрали первые кабачки и последние мускусные дыни. Надергали раннего лука-порея. Полили вчерашний чеснок. За весь день ничего необычного не произошло, кроме того, что Элиан помалкивал и надзиратели не трогали его.
Когда настала полуденная жара, мы пошли в здание – и там нас поджидал аббат.
После яркого сентябрьского солнца трансепт показался темным – открытое пустое пространство, все в камне, как большой, но лишенный пышности зал. Аббат выглядел в нем маленьким и чужеродным: машина среди обтесанных человеческими руками камней.
Элиан увидел старого андроида и сразу остановился, протягивая мне руку. А Зи потянулась не за поддержкой, но чтобы поддержать: обняла меня за талию. Зи понимала жизнь в обители так, как Элиану никогда не научиться, и знала, что аббат ждет отнюдь не его. Он ждет меня. Когда в классе встала я, встали и все остальные. Я обладала властью. И продемонстрировала, что могу ею воспользоваться.
Я смотрела на аббата, и в моей большей, более свободной части души зрела странная уверенность. «Он боится, – подумала я. – Боится меня».
Остальные подошли поближе: Тэнди и Атта, Грего и Хан, Элиан, вцепившийся мне в руку, и Да Ся у меня за спиной. Они стояли плечом к плечу, как почетный караул – или как солдаты, охраняющие короля.
Аббат боялся меня. И неспроста.
Вперед вышел надзиратель и потянул меня за самуэ у колена, зацепив грубую ткань маленькой клешней. Я подняла руку, что означало: «Подождите». «Спокойствие». И «Ко ролева повелевает вам». Все остались на месте, а я молча последовала за надзирателем.
Аббат и надзиратель провели меня в мизерикордию. Днем комната выглядела совсем иначе – ярче, грубее. От нее не исходило такого ощущения прибежища. Аббат разжал руку (пальцы чуть слышно стукнули, как будто пробежали по стеклу жучки) и указал на раздел классиков. Одна из колонн с книгами… Что-то с ней случилось. У ее основания в беспорядке были навалены книги, некоторые перевернуты порванной обложкой кверху.
В «комнате для души» в это время суток других детей не было. Только суетились несколько надзирателей. Один, покрупнее, – это явно был скорпион-надзиратель Элиана, его легко можно было узнать по крупному туловищу и сверкающим шарнирам – разбирал упавшие книги. Тут как раз требовалась его сила, поскольку некоторые были большими.
– Грета, дорогая моя, присядь, – сказал аббат.
Я опустилась в кресло, и оно тут же приняло форму моего тела. Большой надзиратель притопал ближе и щелкнул диафрагмой, оглядывая меня с ног до головы.
Аббат устроился рядом со мной. Он согнул центральную стойку, отчего стал напоминать сутулого человека.
– Дорогое мое дитя. Ты боишься?
– А вы, святой отец?
Он чуть склонил голову. Вероятно, это должно было выражать удивление.
– Нет. Это только… печаль.
Надеюсь, аббат не собирался сказать, что я его расстроила. Потому что тогда бы я, наверное, расхохоталась ему в лицо.
Он посмотрел на меня и хотя бы отчасти прочитал мои ощущения.
– Ах, Грета. Грета, ты знаешь, что мне не положено иметь любимчиков. Но ты, возможно, не подозреваешь, что за три последних поколения ты лучше прочих воплощаешь в себе идеалы этой скромной школы. У меня нет любимых учеников, но ты моя любимая ученица, и потому я позволю себе личный вопрос: ты боишься?
Его слова прозвучали очень искренне. Они вымывали из меня всю дерзость.
– Боюсь?
– Полагаю, ты расстроена тем, как обошлись с мистером Палником.
У меня на спине выступил пот.
– В чем-то да, отец.
– Хмм, – сказал он.
С тонированного потолка лился яркий желтый свет, в котором хорошо были видны пятна ржавчины на стальных элементах конструкции и крошечные вмятины на алюминии корпуса. Постарел. Даже с виду. Аббат вздохнул и сложил пальцы домиком. В отличие от надзирателей, шар ниры у него работали уже не так гладко, они скрипели и щелкали. Интересно, испытывает ли он боль?
– Признаюсь, я давил на Элиана. Может быть, сильнее, чем следовало. Но, Грета, ты должна понять. У нас так мало времени.
