Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол
Правильно ли я сделал, согласившись на эту поездку? Экипаж выглядел вполне надежным, саквояж с плащом и маской я захватил, но…
— …но теперь Сиби знает, что для меня лучше!
…но смутное ощущение неудобства не отпускало.
— Я думаю, что она попросту хочет избавиться от меня и…
И впереди показалось здание третьего почтового отделения. Я узнал старого льва на постаменте-кубе из которого вырастал стебель газового фонаря, кованую ограду и две престарелые колонны. Совпадение? Если так, то удачное. Я постучал в стенку, и Минди замолкла.
— Будьте добры остановиться, — попросил я, когда заслонка, отделяющая нас от кучера, приоткрылась. — Я быстро.
— Плащ накиньте, — посоветовал Адам. — Уже почти светает.
Совет разумный и своевременный. Минди же, встрепенувшись, спросила:
— А вы куда? Можно я с вами?
— Нет?
— Почему?
Отвечать я не стал: выбрался из кареты, поежился — снаружи и вправду ощущалось приближение рассвета — и направился к зданию. Проходя мимо льва, привычно поклонился — приятно увидеться со старым знакомым — и ускорил шаг. Вот и колонны с цветочными капителями, почти вросшими в древний портик. И медная табличка, натертая до блеска. И приоткрытая дверь ночного отделения.
Прежде, чем войти, я перехватил трость и повернул, высвобождая клинок.
Но внутри было тихо, пусто и спокойно. Стояли столы, лежали бумаги, горели масляные лампы и вяло жужжали мухи. Сухонькая леди в старомодном платье с рукавами-буф что-то объясняла клерку, который слушал, кивал и с трудом сдерживал зевок.
Второй служащий подремывал над газетой, и рука его, лежащая поперек листа, позволяла прочесть заголовок: "Кровавое убийство на Сэмпти-стрит"
Я постучал пальцем по столу, человек встрепенулся, поправил съехавшие с хрящеватого носа очечки и сиплым голосом спросил:
— Чего надо?
— Будьте добры. На мое имя должен был быть оставлен пакет. Антуан Анси, Шелли-роуд три.
Сонный взгляд стал еще более сонным, движения ленивыми, а голос сиплым.
— Сейчас…
Отсутствовал он довольно долго, а вернувшись, небрежно бросил на стойку конверт.
К карете пришлось возвращаться бегом. Солнце, еще не поднявшееся над горизонтом, уже успело пропитать воздух жаром лучей.
— А мне папенька почти не пишет, — сказала Минди, помогая забраться в уютное и безопасное нутро экипажа. — А когда пишет, то лучше бы и не писал. Твердит, как заведенный — будь послушной, веди себя достойно и… и раньше ему все равно было, раньше он меня и так любил, а теперь вот…
Я закрыл глаза, уговаривая себя набраться терпения. Письмо от Эмили жгло карман.
Цирк мэтра Марчиолло вырос на пустыре. В центре расправил полотняные крылья огромный шатер, окруженный цветастыми горбами более мелких палаток. Надрывно звенела карусель. Гремели голоса зазывал. Орали осёл и запертые в золоченой клетке павлины. На тугой струне каната выплясывала девица в балетной пачке. Увидев нас, она приветливо помахала рукой, и Адам с гордостью произнес:
— Моя дочь!
Минди глазела по сторонам, охала, ахала и взвизгивала, то и дело дергая меня за рукав. Ей было интересно буквально все и, надо сказать, что в иной ситуации я с удовольствием разделил бы ее восторг. Однако сейчас я испытывал одно желание — убраться поскорее с открытого пространства. И Адам, видимо понимая, насколько неуютно мне под солнцем, шел быстро. Правда, направился он отнюдь не к цирковому куполу, но к квадратному строению, собранному из щитов, поверх которых висели полотна с намалеванными мордами всяческих сказочных существ.
— Наш зверинец, — пояснил он и, хитро улыбнувшись, добавил. — У нас совершенно особый зверинец, мистер Дарроу. Ручаюсь, такого вы еще не видели.
Ну если им понадобился не ветеринар, а механик, то я предполагаю, что увижу нечто в высшей степени занятное. С этой мыслью я нырнул в блаженную темноту прохода и запер дверь на засов. Адам помог избавиться от плаща, принял маску, заверив:
— Уж не извольте беспокоиться, Бакстер тут все правильно сделал…
В лицо пахнуло паром и характерным ароматом разогретого железа. Следом докатились запахи смазки и керосина, свечного сала и оловянного припоя.
Пожалуй, мне здесь уже нравилось.
Еще одна дверь и…
— Добро пожаловать в Великолепный и Удивительный Зверинец Синьора Марчиолло! — хорошо поставленным голосом произнес длинный субъект в твидовом пальто. В одной руке он держал белоснежный цилиндр, в другой — трость, тоже белую. В свете редких ламп тускло поблескивало серебряное навершие, и куда ярче сияли золотые зубы субъекта. — Адам, ты свободен. О, синьорита, Марчиолло рад видеть вас!
Он весьма ловко поклонился, и Минди изобразила ответный реверанс. Она оказалась еще более неуклюжей, чем я предполагал.
— Дориан Дарроу? Механик? Магистр? Вы не представлять себе, сколь велика нужда в ваших умениях! — синьор Марчиолло — а я предположил, что вижу именно его — снова поклонился и, воздев трость к низкому потолку, заговорил речитативом. — Единорог сломаться! Сломаться, представьте себе! Он застыть! Он недвижим! Он извергать пар и масло! И это расстраивать Лукрецию! Лукреция в слезах! Вечернее представление быть сорван! Мы нести убытки, а негодяй Бакстер…
Пока он говорил, я осматривался. Узкий проход между двумя рядами клеток. Лампы, свет которых был приглушен, полагаю, чтобы не тратится на керосин. Звери. Правильно было бы сказать — куклы. О да, они были великолепны, и мастер, сумевший сотворить подобное, заслуживал всяческих похвал и восхищения, но…
— Он двигается! Он двигается! — Минди подпрыгнула, снова дергая меня за рукав. Надо будет сказать, что подобный жест неприемлем. — Посмотри, он двигается!
Они все двигаются.
Раскачиваются на ветвях мартышки, перебрасываясь стеклянным шаром. Их движения точны. Механичны. Напрочь лишены жизни.
Павлин разворачивает расписанный цветной эмалью хвост, словно веер, и складывает точно также. На каждый третий разворот птица вытягивает шею и издает сиплый звук.
Меряет шагами клетку механический леопард, и выгравированные на шкуре пятна глядятся язвами. Вот он поворачивает голову, встречается со мной стеклянным взглядом и скалится беззвучно.
— О да, сеньорита! Чудесато, неправда ли? Но это малость! Малость! Идемте!
Он идет, приплясывая на ходу, говоря и показывая, гордясь тем, что удалось собрать под полотняной крышей. И я иду следом, пытаясь понять, почему же все увиденное — великолепное, почти совершенное — пробуждает во мне ужас.
— Это гарпия! Делать Бакстер. Тех делать мой отец, а эту — Бакстер.
