Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол
— А я не закрываю, — вяло заметила Оливия, которая уже устала жевать и теперь просто сонно таращилась на подруг.
— Конечно, — взвизгнула Летиция, — ты ведь… такая доверчивая.
…точнее сказать глупая. И ленивая. И еще денег у тебя хватает, чтобы тратить их на кормежку слуг. Несказанное читалась в тускло-красных глазах Летиции. Но сжатые губы прочно запечатывали слова.
— Мне кажется, — Черити нарушила неловкое молчание. — Тебе следует отослать ее. Напиши кузену, что девушка…
— Еще не готова выйти в свет, — подсказала Джорджианна, страстно желая, чтобы этот бессмысленный разговор поскорее закончился.
— Именно.
— Не могу. Кузен расстроится. Он так обеспокоен судьбой этой девушки…
…скорее состоянием ее отца, которое может поспособствовать улучшению состояния самого кузена, да и Летиции тоже. Или не поспособствовать. И тогда замечательная Хоупи — тусклая девица с идеальными манерами и напрочь отсутствующими мозгами — останется в старых девах.
Сложные ныне времена.
— …он надеется, что сумеет устроить ей партию с каким-нибудь приличным человеком…
…если слухи о состоянии американки не преувеличены, то из желающих выстроится очередь.
— …но я право слово не уверена, что справлюсь, — завершила монолог Летиция и коготком сняла слезу с ресницы. Снова наступило молчание. Ну нет, Джорджианна не собиралась откликаться на эту, молчаливую, но тем не менее явную, просьбу. Другие найдутся.
И нашлись. Эгимунда, вздохнув, предложила:
— Хочешь, я и для нее приглашение отправлю? Правда до бала всего-то неделя, но…
— Боже, благослови твое милосердное сердце! Ты не представляешь, как ты меня выручила.
Представляет. И пусть породистое, хотя и несколько заплывшее жирком лицо Эгимунды выражает лишь искреннюю радость, но кому как ни Джорджианне знать: дело не в милосердии. Дело в кузене.
И ведь все всё понимают: девица получит породистого мужа. Он — богатую жену. Летиция — благодарность и приданое для своей дуры. Эгимунда — возможность спровадить бедового родственничка за океан.
Так какой смысл во всех этих играх?
Господи, да что с ней сегодня такое? Джорджианна сжала зубы, чтобы не застонать от боли и раздражения. Жилка на виске вдруг задергалась, мелко и часто, и биение это породило огненные точки в глазах. Точки рассыпались, разлетались, оседая на белоснежном фарфоре и винно-красной обивке кресел. Расползались по ковру и паркету, по панелям, расписанным под розовое дерево, и по складкам необъятной юбки Эгимунды. Точки блестели на клыках Черити, в серьгах Оливии и в глазах Летиции.
Точки были повсюду.
Как мошкара.
И зудели точно также, за этим зудением исчезали прочие звуки.
— Джорджианна, милая, тебе дурно? — прикосновение Летиции — ледяные пальцы, даже через перчатку чувствуется — привело в чувство.
— Ты так побледнела!
— Просто ужасно!
Ужасно. Та девица тоже была бледна. И пятна на шее. Как вообще Джорджианна могла забыть про те пятна?
— О нет, все замечательно.
Все отвратительно!
— …просто эта погода так часто меняется…
Леди Фэйр говорила с нарочитой бодростью, думая лишь об одном: если и вправду девушку убил вампир, то почему расследованием занимается полиция, а не клирикал?
И окна запечатывать не стали. И двери. И… и неужели права была мадам Алоизия, когда сказала, что жертва случайна, а убить хотели Джорджианну?
Эта мысль неожиданно прочно засела в голове леди Фэйр, отравив остаток вечера. И Джорджианна совсем не удивилась, когда Черити — она всегда уходила последней — вместо прощания сказала:
— Бедняжка. Как я тебя понимаю! Мой Патрик тоже грезил об этой девице, но к счастью, она его отвергла…
— Какая девица?
Девиц сегодня было что-то многовато.
— Она называет себя мадмуазель Лепаж. Якобы француженка. Но на самом деле, если хочешь знать, из французского у нее только имя и это по?шло!
Имя это Джорджианна слышала. Где? Не помнила. Она стала забывчивой в последнее время. И голова опять болит, а мошкара прыгает-плещется перед глазами. Дразнит.
— Ох, дорогая, сразу видно, что ты давно не была в театре. Оно и к лучшему. Зачем себя расстраивать? Хотя не спорю, она весьма хороша и голос сильный… Патрик ценит красивые голоса. Но зачем ей мой Патрик, если есть Джордж?
И Черити мило улыбнулась, сделавшись похожей на свою крысу.
— Глава 15. В которой Дориан Дарроу посещает почту и зверинец, а также берется чинить единорога
И как я позволил уговорить себя на эту авантюру? И речь шла отнюдь не о предрассветной прогулке, а о девице, сидевшей в опасной близости.
Американка, чему я охотно верю. Богата, сколь можно судить по наряду. Избалована. Не слишком красива, если не сказать больше. Она была довольно высока, пожалуй, даже слишком высока для девушки, при том напрочь лишена какого-либо изящества. Элегантный наряд невообразимым образом лишь подчеркивал широкие плечи, мускулистую шею и излишне полные руки. В широких ладонях ридикюль казался совсем уж крохотным, а сбившаяся чуть набок шляпка придавала Минди весьма лихой вид. Лицо ее отличали крупные черты и веснушки, обильно усеявшие и нос, и щеки, и лоб, и даже шею. Волосы имели тот особый, морковно-рыжий оттенок, свидетельствовавший о вспыльчивости и непостоянстве натуры.
Так может она сама передумает?
Ох, вряд ли стоит на это рассчитывать.
— А знаете, мне уже нравится! Я и представить себе не могла, что все будет так интересно! — сказала Минди и, сняв шляпку, кинула на обитое бархатом сиденье. — Я до последнего момента была уверена, что вы мне откажете.
Я и должен был отказать.
— Ну а вы оказались таким милым…
Скорее временно потерявшим ясность мышления.
— Вы себе представить не можете, до чего здесь тоскливо. Я только и слышу, что нельзя, невозможно, неприлично…
— Юной леди…
— Вот! И про юную леди тоже. Хотя посмотрите на меня, разве я похожа на этих ваших леди?
Ничуть. Леди приличествует скромность, сдержанность и доброта. Насчет последнего не знаю, но первые два качества у Минди отсутствуют напрочь. Она настойчива, навязчива, нагла. И лучше бы мне сделать так, чтобы она сама убралась из мастерской.
Я отвернулся к окну. За толстым стеклом чудесного густо-лилового цвета проплывала улица.
— Я папеньке так и сказала, что ничегошеньки не выйдет из этой его затеи. А он вдруг заупрямился. Я знаю, что это Сиби во всем виновата…
Дома цвета пармских фиалок. Редкие экипажи и уже почти погасшие фонари. Бледно-лиловый туман и отражение нашего экипажа в стеклах случайных витрин.
