Фиона Макинтош - Гобелен
Они стояли лагерем в окрестностях Перта. Провианта и оружия катастрофически не хватало. Уильям сверкнул глазами на двоих товарищей, с которыми делил скудную трапезу – тощего кролика и жидкий эль. В отсветах пламени оба дворянина показались почти призраками; по лицам их Уильям понял, что не сообщил ничего принципиально нового. И все же он чувствовал себя обязанным произнести эти слова. Пусть лучше его упрекнут в робости, чем в пренебрежении жизнями своих солдат. Уильям указал на россыпь костерков, подле которых пытались согреться его подчиненные. Угрюмые, подавленные, ссутулившиеся от холода, они сидели группками. Одни тянули заунывные песни, другие резались в кости при тусклом свете, но большинство хранило мрачное молчание.
– Вот она, наша армия, полюбуйтесь, – снова заговорил Уильям. – Голодные, озябшие, промокшие бедолаги. В то время как англичане едят досыта, ночуют в тепле и вдобавок хорошо обучены. Вправе ли мы ожидать, что с нами останутся фермеры, отлично знающие, что без них голодают их семьи и хворает скот? – Уильям помолчал, но ответа не дождался. – Вот что – сегодня же напишу к лорду Мару. Он должен понять, что с горцами так нельзя. Горец нуждается в четких указаниях и деятельности – иначе он скучает, а от скучающего горца толку ни на грош.
Увы: отвага, с какой Уильям взялся критиковать полководца, не нашла отклика у его собеседников – с их стороны не последовало никакой реакции.
Октябрь кончился, зима наступала на пятки. Худо-бедно якобиты добрались до английской границы; Уильям чувствовал – это последний бросок, дальше побед ждать не приходится.
Девятого ноября, в среду, на рассвете зарядил мелкий серый дождь. Холод запустил когти под тартаны горцев, заставил ежиться и дрожать даже самых крепких мужчин. Отвратительная погода отнюдь не способствовала росту боевого духа – никто из якобитов уже не надеялся, что марш-бросок завершится триумфом.
Один из вассалов графа, внебрачный сын из семейства Поллок, с которым Максвеллы состояли в родстве, поравнялся с Уильямом. Медленно ехали они в хвосте колонны, удрученно смотрели на промокших, грязных ополченцев.
– Не знаю, милорд, как нам это удается, да только я привык верить собственным глазам, – произнес Поллок. – А солдаты верят, что вы обладаете волшебной силой.
Уильям расхохотался.
– О нет, мой Поллок, не обладаю. Говорят, пути Господни неисповедимы; напомните солдатам эту фразу. Скажите, что мы – лишь свидетели проявлений Господней воли, и пускай держатся за эту веру, а не болтают греховных слов. А если честно, я сам не понимаю, как нам удалось зайти столь далеко при столь скудном снабжении. Вдобавок нерешительность нашего полководца воистину хуже козней наших врагов.
Поллок усмехнулся недоброй шутке.
– И все же за вами, милорд, мы последуем хоть в самое пекло, хоть к английским драгунам и фузилерам; с готовностью станем под дула их пушек.
Уильям тряхнул головой – ответственность давила подобно тяжкому бремени, но еще хуже были дурные предчувствия, в коих Уильям укреплялся с каждым шагом по раскисшей дороге, ведшей якобитов к Престону. Всего пройти предстояло двадцать пять миль.
– Езжайте, подбодрите людей, Поллок. Подымите солдатский дух, вселите в ребят уверенность, что наших сил хватит на взятие Ливерпуля, – сказал Уильям.
В Престоне его ждала хорошая новость – два отряда драгун покинули город с целью отыскать приближающихся шотландцев. Слухи передавались уже не шепотом, а в полный голос, и постепенно переросли в уверенность: королевская армия сопротивления не окажет.
– Кто бы мог подумать? – заметил один из товарищей Уильяма по оружию – они въезжали в центр города, лошади шли голова к голове. – Вот вы ожидали такого, милорд?
– Нет, не ожидал. Не ожидал, что в Престоне столько красивых зданий, – отозвался Уильям, указывая на ратушу и дома местной знати.
– Полагаю, наконец-то наши солдаты смогут компенсировать себе все походные лишения.
Уильям отнюдь не был уверен, что настал час праздновать победу, но счел за лучшее не озвучивать свое мнение.
– Этот город нужно оставить в целости. Попытаюсь поговорить с генералом Форстером – пусть запретит ребятам озорничать сверх меры.
Впрочем, едва ли над Престоном нависла угроза мародерства, подумал Уильям; генерал Форстер, убежденный тори, собрался провести здесь пару дней, отдохнуть от тягостного похода, насладиться прелестями городской жизни – и хотел, чтобы его солдаты занялись тем же. Однако, проспавшись после увеселений и перейдя мост Риббл, генерал с удивлением обнаружил изрядное скопление войск противника.
На Форстера Уильям надежд не возлагал – зато возлагал их на человека, известного как Старый Борлум. Уильям Макинтош, лорд Борлум, дядюшка вождя клана Макинтош, возглавлял две тысячи самых отчаянных и храбрых горцев; именно людям Борлума, от которых правительственные войска терпели наиболее значительный урон, якобиты были обязаны своим до сих пор не поникшим боевым духом.
Со Старым Борлумом Уильям сошелся еще во Франции. Борлум служил в армии Людовика Четырнадцатого, был принят при дворе, где познакомились, полюбили друг друга и обвенчались Уильям Максвелл и Уинифред Герберт. До утра Уильям пил с приближенными Старого Борлума; впрочем, выпили не столько, да и не в том настроении, что другие участники восстания якобитов. Расположились в рощице, чтобы наблюдать за лагерем англичан.
– Безмозглый осел, чтоб ему провалиться! – высказался о Форстере Старый Борлум. – Трус вроде Мара; от него решительных действий не дождешься. Какого дьявола он не охраняет мост? – Макинтош, изрыгая проклятия, приблизился к Уильяму, который потягивал отнюдь не веселившее его вино. – Вот оно, наше слабое место! Так и знайте, Максвелл, – вот оно! Если англичане перейдут мост, нам конец.
Уильям кивнул. Старый Борлум был совершенно прав.
– По вашему совету мы привлекли людей укреплять город. Они работали целый день. Лорд Дервентуотер даже наградил солдат деньгами для укрепления духа, – произнес Уильям, надеясь уверить Макинтоша в боеготовности якобитов.
– Граф засучив рукава работал наравне со всеми, – вставил кто-то. – Являл собою пример радения и рвения.
Макинтош только хмыкнул.
– А Мар покамест расслабляется в Перте; радуется, что прибыли кланы Фрейзер, Макдональд и Маккензи.
Завтра все решится, думал Уильям. Спать он пошел в овин, к своим солдатам. Поллок начал было протестовать, но Уильям осадил вассала:
– На войне все равны, Поллок. Потому что все проливают кровь.
