Шерри Томас - Пылающие небеса (ЛП)
– Он шел по траве. Как знать? Может, решил еще раз ознакомиться с окрестностями.
– Наконец-то, – сказал Уинтервейл. – Он как раз нужен нам для игры.
– Его нога еще полностью не восстановилась, – сообщил Тит по дороге к лестнице.
Превратное заклятье, которое он наложил, прежде чем впервые вошел в школу, было крепким: никто не сомневался в существовании Фэрфакса. Но все-таки нужно поскорее спуститься на первый этаж. Мальчики не узнают в чародейке Фэрфакса, пока его имя не названо вслух. А сделать это мог только Тит.
– Кто знает, будет ли он показывать такие же хорошие результаты в спорте после подобной травмы?
Другой страстью Уинтервейла, кроме возвращения семейным владениям былой славы, был крикет. Он убедил себя (и еще кучу мальчишек в придачу), что Фэрфакс – необычайно одаренный игрок, и с его возвращением кубок школы непременно достанется команде их дома.
– Странно. Его не было всего три месяца, а я уже не могу вспомнить, как он выглядит, – недоумевал Уинтервейл.
– Повезло тебе, – ответил Тит. – Фэрфакс – один из самых чудовищно уродливых парней, которых мне только довелось встречать.
Кашкари усмехнулся, догоняя его на ступеньках:
– Я передам ему твои слова.
– Да пожалуйста.
Несмотря на то, что в доме миссис Долиш жили преимущественно мальчики, отделка все же соответствовала ее вкусу. Обои на лестничной клетке пестрели рисунком розы и плюща. Повсюду висели вышитые маргаритки и гиацинты в рамочках.
Ступеньки вели в холл, где можно было полюбоваться стульями с ситцевой в маках обивкой и зелеными муслиновыми занавесками. На пристенном столике из вазы клонили вниз головы оранжевые тюльпаны, а над ними нависало старинное зеркало – пансионерам надлежало хорошенько рассмотреть свое отражение, прежде чем выйти из дома, дабы не опозорить ненароком миссис Долиш.
Титу оставалось преодолеть две ступеньки, когда вошел Фэрфакс – тонкий, высокий, в отличительном «хвостатом» пиджаке старшеклассника Итона. Тит ужаснулся собственной ошибке. Чародейка совершенно не походила на мальчика! Она была слишком, ну очень хорошенькой: широко расставленные глаза, обрамленные длинными ресницами; излишне гладкая кожа, полные алые губы… Все в ней выдавало девочку.
Фэрфакс увидела принца и с облегчением улыбнулась. Да, улыбка была хуже всего – из-за нее на щеках появлялись глубокие ямочки, а Тит даже не подозревал, что они вообще есть.
Его обуял страх. В любой момент кто-нибудь мог закричать: «А что здесь делает девчонка?!» И, так как все знали, что Фэрфакс – закадычный друг Тита, находящимся в Итоне агентам не понадобится много времени, чтобы сложить два и два и прийти к выводу: здесь происходит нечто большее, чем просто переодевание девочки в мальчика.
– Фэрфакс, – услышал принц свой голос. Тот почти не дрожал. – Мы уж думали, ты никогда не вернешься.
– Боже мой, да это Фэрфакс! – почти сразу же воскликнул Кашкари.
– С возвращением, Фэрфакс! – вторил ему Уинтервейл.
Услышав вновь и вновь звучавшее имя, в холл подтянулись другие мальчишки и подхватили: «Глядите, Фэрфакс вернулся!»
От вида стольких ребят чародейка перестала улыбаться. Она ничего не говорила, лишь металась взглядом от лица к лицу, судорожно стискивая ручку чемодана. Тит не мог дышать. Восемь лет он жил в состоянии медленно вскипающей паники, но настоящий ужас до сего момента был ему неведом. Тит всегда полагался только на самого себя, теперь же все зависело от Фэрфакс.
«Ну же, Фэрфакс», – беззвучно молил он. Хоть и знал, что для нее это слишком. Сейчас она выронит чемодан и бросится наутек. Разверзнется ад, восемь лет работы пойдут насмарку, а смерть матери окажется напрасной.
Фэрфакс прочистила горло и лучезарно улыбнулась – правда, это была не совсем улыбка, скорее, самодовольная кривая усмешка:
– Как я рад, что снова вижу ваши жуткие рожи.
Ее голос. Вечно суетясь в поисках выходов из всех непредвиденных ситуаций, Тит не обратил на него внимания. Сейчас же будто услышал его впервые: глубокий, низкий и чуть хрипловатый.
Но на сердце стало спокойно не из-за голоса, а из-за усмешки. Без сомнения, она была самонадеянной и в точности подходила шестнадцатилетнему парню, не знавшему вкуса поражений.
Уинтервейл спрыгнул с лестницы и покачал головой:
– Фэрфакс, ты ничуть не изменился, в очаровании не уступаешь его высочеству. Неудивительно, что вы двое всегда были не разлей вода.
Фэрфакс вскинула бровь, услышав такое обращение. Уинтервейл знал истинный статус друга, в то время как остальные полагали, будто он принц какой-то небольшой европейской страны.
– Не надо его поощрять, Уинтервейл, – сказал Тит. – Он и так невыносим.
Фэрфакс искоса посмотрела на него:
– Видно, по себе судишь.
Уинтервейл присвистнул и хлопнул ее по руке:
– Как нога, Фэрфакс?
Один такой его «хлопок» мог сломать молодое дерево. Фэрфакс удалось удержаться на ногах.
– Как новенькая.
– А твое знание латыни все еще так же ужасно, как и подачи мяча?
Мальчишки добродушно засмеялись.
– С моей латынью все отлично. А вот с греческим у меня такие же проблемы, как у тебя – со свиданиями, – парировала Фэрфакс.
Ребята снова захохотали. Все, включая Тита – тот был просто потрясен… и чувствовал облегчение.
Она хорошо справилась.
На самом деле, просто блестяще.
Прошло больше пятидесяти лет со времени первого успешного скачка до общественного признания факта, что они доступны не всем. До тех пор верили, что каждого мага можно научить перескакивать, если начинать достаточно рано, тренироваться как следует и при необходимости прибегать к вспомогательным средствам, число которых все росло. Родители записывали в классы даже трехлеток, опасаясь, что, начиная позже, малыши вырастут в презираемых сверстниками «эму» – нелетающих птиц. В медицинской литературе тех дней описано немало случаев опасно ранних родов, вызванных многократными попутными скачками беременных в напрасных попытках привить умение носимому плоду.
Однако прежде чем общество смирилось с невозможностью скачков для некоторых, ему пришлось признать, что многие неспособны перемещаться далеко. В первые годы бурного развития нового способа передвижения маги были убеждены, что их дальность с опытом будет все увеличиваться. Когда первопроходцы начали наталкиваться на пределы своих личных диапазонов, они сваливали неудачи на позднее или неправильное обучение, или на недостаточное понимание основ процесса – и побуждали юные поколения быть умнее и добиваться большего.
