Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Глаза Нириды расширяются — и в следующий миг точный удар бьёт ей в грудь, швыряя в сторону.

— Слишком легко, — мурлычет существо и поднимает взгляд туда, где всё ещё стоит Ева. — Ты… — Его улыбка искрится от наслаждения. — Ах, ты гораздо интереснее, правда?

Оно делает шаг вперёд. Даже если бы Ева захотела отступить, она не смогла бы. Её взгляд выхватывает только Нириду, её тело, ища в нём хоть знак жизни.

Она его не находит. Но и страху не позволяет взять верх. Она тренировалась годами, умела держать чувства и импульсы под контролем. Но скрыть страх теперь не поможет — она этого не знает. Демон всё равно его вытащит. Он повар, тщательно готовящий изысканное блюдо. Чем дольше готовка, тем больше он наслаждается.

Комната начинает меняться. Сначала тонкий намёк, пробный удар — чтобы проверить её разум. Сначала ковёр с изящными узорами. Потом картина на стене. Потом кровать… Он вынимает из её памяти осколки — чёткие, яркие, даже если сама она никогда на них не заостряла внимания. Те самые, что будут мучить её в ночных кошмарах.

Сначала Ева не понимает, куда он её ведёт. Но хрупкая струна внутри дёргает за нить, связанную с иррациональным страхом, — и она вновь бросает взгляд на тело Нириды.

Демон это видит. Улыбается. И ловит её окончательно.

Теперь она не в доме деревушки Сулеги, а в дворце Эреи. И тело на полу — уже не светловолосое, а каштановое. Глаза — не серые, а тёмные. И они открыты. Смотрят на неё — и не видят. Потому что жизни в них больше нет.

В её дрожащих руках появляется кинжал. А там, где только что был демон, теперь — прекрасное и беспощадное лицо призрака прошлого.

— Алия… — шепчет Ева, видя свою наставницу. Женщину, что научила её всему. Женщину, ради которой она бы отдала жизнь. Женщину, которую любила — и ненавидела всем сердцем.

Существо улыбается тонкими, вытянутыми губами — усмешкой, чуждой настоящему лицу Алии. Но глаза — те самые, какие она помнила: холодные и безжалостные. Нос — прямой и тонкий. Высокий лоб. И там, под левым глазом, та самая родинка.

— Лира, дорогая девочка, — мурлычет оно. — Ты так и не закончила свою работу.

Глава 10

Кириан

Я оставляю её одну, выбегаю из комнаты и распахиваю двери соседней. Надеюсь успеть — вдруг они ещё не спят.

Но имя Евы застывает у меня на губах: комната пуста.

Я делаю шаг назад — раздражённый, сбитый с толку. Ошибся дверью? Бросаюсь в следующую, всего в шаге отсюда, — но и там никого.

Тревожное предчувствие сжимает нервы. Я мчусь обратно, сердце колотится в груди, — но и в ту комнату, дверь которой я сам оставил открытой, теперь пусто.

Нет. Нет. Нет…

Я обыскиваю весь коридор, распахиваю двери одну за другой — за ними ничего.

Выбегаю в сад, и меня встречает только тишина. Всё будто осталось на своих местах: фонари у входа горят, мягко освещая тропу, палатки для тех, кто ночует снаружи, стоят. Но ни солдат, ни света внутри — только пустые стены.

Я знаю: это не реально. Так не может быть. Эта тварь играет со мной — так же, как Ингума делала раньше… Если только сама Одетт не оказалась всего лишь видением.

Я трясу головой. Нет. Она настоящая. Она реальна. Я не позволю панике сожрать меня.

Оглядываюсь снова. У меня не так много вариантов, но это здесь. Оно здесь.

— Покажись! — ору я. — Вылезай, где бы ты ни прятался! — Начинаю обходить дом, шагаю без цели. — Трус!

— Какое человеческое слово — «трусость», — мурлычет голос.

Я резко оборачиваюсь. На другой стороне пруда вижу его.

Свет фонарей и отблески из дома не могут до конца прорезать тьму. Кажется, будто он рождается прямо из мрака, делая шаг за шагом. Его сапоги бьют по воде у кромки.

И только тогда я различаю серебристые волосы — и понимаю, что этот голос не принадлежит прежнему деабру.

— А вот страх — другое дело, не так ли?

Другой. Это другой.

Он входит в воду и спокойно идёт ко мне. Я тянусь к боку — и бледнею.

Я же снял меч, заходя в комнату, и так и не вернул его обратно.

Выругавшись, я мгновенно падаю на колено, вытаскиваю короткий кинжал из сапога и выставляю его.

Существо смеётся. — Ты выглядишь решительным. Но я чую твой страх. Он пахнет… — Оно вдыхает глубоко, жадно, и замирает посреди пруда, наклонив голову. — Это ты убил моего брата?

— Подойди и проверь, — бросаю я вызов.

Деабру снова смеётся. Его лицо идеально симметрично — и оттого пугающе. В этой красоте есть холод, застывший, словно мёртвый.

— О, я так и сделаю, — мурлычет он, снова двигаясь ко мне. — Покажи мне, какие ужасы таятся в твоём сердце. Ты их видел немало, верно?

Демон начинает меняться. Его плечи, фигура, одежда… Всё меняется на ходу. Он выходит из воды, приближается, а я отступаю, прикидывая, готовясь. И вдруг понимаю, чьё лицо смотрит на меня теперь.

Чёрные волосы, собранные кожаным ремнём. Прямая челюсть с лёгкой щетиной. Шрам на подбородке. Нос, чуть кривоватый после той драки. Тёмные густые брови, высокие скулы. И глаза — голубые, мамины глаза.

И только когда он стоит передо мной, я осознаю, насколько стал похож на него. Насколько сам превратился в отражение старшего брата.

— Тристан.

Всё окутывает густой туман.

— Привет, Кириан, — говорит его голос. — Соскучился?

Сердце колотится ещё сильнее. Я пятюсь, трясу головой, пытаясь стряхнуть липкую пелену, что тянется к рукам, к ногам, забивается внутрь и мутит сознание.

— Я знаю, ты не он.

Тристан… Нет. Существо хмурится, словно разочарованное.

— А я скучал по тебе. Много думал о тебе. — Оно делает шаг вперёд. — И о наших сёстрах. Эдит, Аврора… — мурлычет.

— Хватит, — предупреждаю я и снова поднимаю оружие, сам не заметив, как опустил его.

Оно проводит языком по нижней губе. — Я много думал о той ночи. У меня было время — в аду, куда ты меня отправил.

— Мне уже надоела эта болтовня. Тебе — нет?

Оно смеётся. Наверное, знает: я лишь блефую.

Густой туман оплетается вокруг моих рук и ног, делает каждый шаг тяжелее, душит чувства, мутит разум.

— Там, откуда я пришёл, нет болтовни, — губы изгибаются в печальную гримасу. — Потому что у меня там нет рта, чтобы говорить.

Тристан запрокидывает голову, обнажая горло, и тогда начинается ужас. Рваная кровоточащая рана, оголяющая жилы и сухожилия, мышцы и кости, оживляет в памяти ту ночь на снегу: очень похожая рана, отрубленная голова брата на земле, тело, брошенное потом в огонь, чтобы мы не смогли похоронить его…

Я чувствую это, как нежеланного гостя, что вламывается в меня, захватывает руки, ноги, разум. Страх расползается, как зараза.

Это не реально. Это не реально. Это не реально… повторяю я про себя.

Существо приближается, а я будто окаменел: не могу ни шагнуть вперёд, ни отступить, ни убежать, ни дать отпор.

И понимаю: если не двинусь, страх сожрёт меня целиком.

Поэтому я делаю единственное, что приходит в голову. Бью кинжалом.

Сначала оно смеётся. Зверь в обличии моего брата улыбается самодовольно, совсем рядом. Но потом эта улыбка меняется… становится — чем? — удивлением?

Я опускаю взгляд и вижу: клинок вошёл под его ключицу, и из раны течёт чёрная, вязкая субстанция.

Я его ранил, говорю себе. Я сделал ему больно. Это видно по лицу. Но я слишком растерян и не попал в сердце.

Я выдёргиваю клинок и снова бросаюсь. Но теперь он хватает меня за запястье — и удар срывается.

— Значит, это был ты, — рычит он, сбросив личину. — Ты не пахнешь, как говорили, но это ты… правда?

Я дёргаюсь, вырываюсь и бегу.

Не знаю, сколько секунд даст мне его удивление, но проверять не собираюсь. Я должен вернуться. Должен найти Еву или помочь Одетт. Я не оставлю её одну. Не тогда, когда этих тварей здесь — больше.

Я вскакиваю на деревянную галерею вдоль дома. Хочу проверить отсюда, но, распахнув дверь, едва не падаю в пустоту.