Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

В его глазах пылает нечто извращённое, любопытное.

Кириан рычит: — Исчезни. Я знаю, что ты не настоящий. Сегодня у тебя не выйдет.

И тут до меня доходит.

— Кириан, — говорю я, пытаясь спуститься с его колен. — Это не сон.

Когда? Когда Ингума напала на него? И почему он мне ничего не сказал?

Кириан смотрит прямо в меня, будто решая, верить или нет. Но я уже была там. Я видела, что Ингума способна сотворить — настолько реально, что невозможно отличить от яви. Настолько осязаемо, что не знаешь, где кончается сон и начинается кошмар.

— Беги за Евой, — прошу я, поднимая руку к демону. — Быстро.

— Я не оставлю тебя.

В его синих глазах я вижу: страх уже пробирается внутрь. Реальность медленно рушит иллюзию сна. Но кошмар это или нет — он не намерен бросать меня.

— Кириан. Нам нужна Ева, — говорю я настойчиво, надеясь, что он поймёт.

Он бросает взгляд на деабру, тот всё так же улыбается, будто забавляется происходящим. Потом снова смотрит на меня.

— Я вернусь, — обещает он.

Я киваю и, не опуская руки, встаю. Позади слышу, как распахиваются двери, и Кириан выбегает наружу за Евой.

Я остаюсь наедине с демоном. Смотрю прямо, без страха, зная, с чем имею дело. Помню тот ужас, те чудовищные образы, которые они умеют навевать… и знаю: им нельзя ничего отдавать. Ни капли страха.

— Если ты слышал обо мне, то знаешь: последний из вас, кто встал против меня, обернулся пеплом.

Его улыбка — сладкая и страшная — дрогнула, будто он едва сдерживает смех. Он проводит языком по нижней губе.

— Ах, значит, это ты. Какая удача. Я — самый счастливый из всех моих братьев.

Я замираю. — Твои братья… здесь?

— Несколько любопытных, как я. Другим всё равно, кто или что убил одного из нас. Некоторые просто были голодны и решили поохотиться.

Холод сковывает мои вены.

Если это правда… если так… значит, стражи Маледикты сломлены? Демоны снова бродят по миру свободно? Нет. Этого не может быть. Гауэко их заточил. Его магия держит их там.

Существо вновь глубоко вдыхает. И выдыхает сладострастно, словно ребёнок, упивающийся запахом только что испечённого пирога.

— Так что? Покажешь мне, как ты прикончила моих братьев, Дочь Гауэко?

ВОР ВРЕМЕНИ

Девушка застала свою командиршу за тем, что та готовила постель.

В комнате горела всего одна лампа — свеча на тумбочке в углу. Её мягкое пламя дрожало, когда Ева вошла и закрыла за собой дверь.

Она не издала ни звука. Но командирша уже научилась улавливать её приближение — знала, когда та приходит, уходит, — и потому медленно встала и обернулась.

На ней больше не было жилета, и белая рубашка, лёгкая и расстёгнутая, совершенно непривычная для неё, придавала образу интимность, о которой Ева не смела и мечтать. Поэтому старалась не смотреть слишком пристально, проходя мимо и садясь на кровать.

— Что ты делаешь? — спросила та за спиной. — Иду спать, командир. Думаю, нам обеим это пойдёт на пользу, — ответила Ева мягко.

Нирида шагнула ближе, и уже через миг стояла напротив неё — босая, без оружия, с волосами, лишь слегка схваченными косой и теперь выбившимися прядями.

Как же Еве хотелось провести ладонями по этим волосам.

— Ты не ляжешь так в мою постель.

Ева вскинула брови и постаралась не выдать, как сильно эти слова её задели.

— Мою постель? — Именно, ведьмочка. Твоя — за стеной, где ты оставила голубков. Эта — моя. И в неё ты вот так не войдёшь.

Ева подняла взгляд и изогнула губы в хищной улыбке: — А что значит «вот так»? — Одетая, — спокойно ответила Нирида.

Ни тени смущения, которое Еве порой удавалось вызывать. Ни намёка на нервозность. Перед ней снова стоял командир войска, та самая непобедимая воительница, перед которой трепещут Львы. Она не дрогнула даже тогда, когда Ева поднялась и встала вплотную, не отводя взгляда.

И не отступила.

— Вы собираетесь раздеть меня сами, командир? — спросила она. В её голосе звучала игра, но за ней пряталась настоящая угроза — угроза, которую воительница готова была принять как вызов, с тем же бесстрашием, что и в бою. Пока Ева не остановила её: — Ты не хочешь играть в это, Нирида. Не со мной.

В темноте комнаты, разрезаемой лишь колеблющимся светом свечи, они встретились взглядами.

— Я не играю, — тихо сказала та. — Не с тобой.

От этого тепла в голосе что-то дрогнуло в груди Евы. Но именно это тепло подсказало: если она хочет её защитить — придётся возводить стены ещё выше.

— Я не то, что ты думаешь, — выдохнула Ева. — И не то, чего ты хочешь. — Ах да? — Нирида приподняла бровь. — Разве ты не та самая надменная, дерзкая, безманерная ведьма, которая уверена, будто знает, чего хотят другие?

Слова звучали жёстко. Но легли между ними как приглашение. Приглашение опустить щит. Довериться. Поверить, что Нирида сумеет выдержать её тяжесть.

Ева не знала, сможет ли.

Нирида шагнула ближе — всего на несколько сантиметров, но и этого хватило, чтобы сократить дистанцию. Она чуть склонилась к ней, и Ева не отвела взгляда, даже когда глаза воительницы скользнули к её губам.

— Назови хоть одну хорошую причину, чтобы я этого не сделала, — сказала она. С той же уверенностью, с какой командует в бою, но с тоном куда более мрачным.

И всё же в этом шёпоте звучала хрупкость. Уязвимость, мелькнувшая в её голосе, поколебала решимость Евы ещё сильнее.

Она искала слова, искала способ оборвать это безумие. Но не находила. Всё казалось слишком слабым, слишком похожим на просьбу.

И тогда командир воспользовалась её молчанием. Приняла его так, как хотела. Склонилась ещё ниже — всего в миллиметре от её губ.

Она всё ещё давала выбор. Всё ещё позволяла остановить её.

Останови меня, — словно говорила. Останови, если хочешь.

Только Ева не знала, сможет ли.

Мысль о поцелуе повисла в воздухе между ними слишком надолго. Поцелуй происходил — и не происходил. Он тянул их в интимную глубину — и одновременно оставался нереализованным. На короткий миг сосуществовали две реальности: в одной они оказывались обнажёнными в этой постели, в другой — Ева отстранялась и ложилась отдельно, чтобы утром делать вид, что ничего не случилось.

Они так и не узнают, что случилось бы, будь у них всего секунда больше, — потому что в комнату врывается вор времени. С яростью распахивает двери, ведущие в сад, и перерезает нити, что могли бы повести их к одной из двух будущих реальностей.

Он уже крал время у многих: у доверчивых, не верящих в предостережения о Маледикте, у заблудших путников, у беспечных юнцов. И задолго до них — у тысяч смертных… и у некоторых из наших: у богов. Именно они увели Басажауна, «господина леса», брата таких, как Азери или Эрио.

Он встаёт во весь свой огромный рост в дверях. Его лицо — словно высеченное из мрамора, безупречно прекрасное и жестокое. Хищный взгляд сразу же развеивает любые сомнения Нириды в его намерениях.

Она реагирует инстинктом, древним и неодолимым: встаёт перед ведьмой, словно её сила хоть как-то могла затмить чудовищную мощь существа.

— Кто ты? — спрашивает она.

Тварь забавляет этот «кто». Ей нравится, что Нирида не может даже вообразить ужасы, стоящие перед ней. Ей нравится, что вскоре та узнает свою ошибку.

— Ева, зови на помощь, — приказывает командир.

И тут же бросается к комоду, где оставила оружие.

Но Ева даже не думает подчиняться и оставлять её одну. Она не понимает, что именно происходит, но нутром чувствует: мечом такого врага не одолеть.

Нирида едва успевает схватить клинок, как существо двигается — с такой скоростью, что её не увязать с этим красивым, почти человеческим телом. Мощный удар по её руке — и меч падает на пол. Прежде чем она может ответить, демон начинает расти. Его торс становится чудовищно широким, руки удлиняются, ноги вытягиваются… В нём ещё угадывается человек, но пропорции уже принадлежат гиганту.