Под маской порока 2. Не отпускай меня (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна "Гэлбрэйт Серина"

— Ты могла начать действительно новую жизнь. Без меня. Вдали от меня.

— Ты умирал, помнишь? Вскоре после…

Вступления в братство.

— Сразу после ритуалов выяснилось, что мое тело не принимает яд братства. Почти три недели я провел в лихорадке, на грани жизни и смерти.

— Я тоже. Вместе с тобой я блуждала во тьме забытья, металась в бреду и снова и снова переживала тот вечер в домике. Если бы тогда ты умер, я умерла бы вместе с тобой.

Вэйдалл посмотрел на сеструснизу вверх, удивляясь тому, как переплелись причудливо в родном лице знакомые и чужие черты.

Эсмеральда стала другой. Он стал другим. И сейчас, наверное, Вивиан даже в большей степени напоминала девочку из его воспоминаний, нежели сидящая рядом молодая женщина, холодная и далекая.

— А если бы… что-то случилось с тобой? Я бы почувствовал?

— Не знаю, — Эсмеральда пожала плечами. — Я часто об этом думала… особенно в начале, когда… — она умолкла, стиснула, сминая, билет в кулаке.

Когда одиночество разъедало настолько, что бегство за грань казалось наилучшим выходом. Идеальным, безвозвратным. Во тьме не будет ничего, и пустота эта обратится благом, спасением. Он ведь и сам мечтал о том же, выныривая иногда из сжигающего жара лихорадки.

— Почему мама мне не сказала? — Вэйдалл выпрямился, улавливая за шелестом голосов и шумом машин на привокзальной площади ворчание приближающегося поезда.

— По разным причинам, — Эсмеральда разжала пальцы и принялась разглаживать билет, положив его на колено. — Прежде всего, она не знала, чего ожидать от ордена, если вдруг им станет известно о ее происхождении. Не была уверена, найдут ли тебя или нам удастся скрыться. Она не хотела торопиться и не могла допустить, чтобы кто-то еще узнал о нас. Откуда ей было знать, что у братства трудности с пополнением своих же рядов и что им подобных в мире почти не осталось? Что они будут искать тщательно и не чураться обрывать любые связи нового члена с прошлой жизнью? — сестра повернула голову на гудок поезда, подъезжающего к перрону.

Люди засуетились, зашумели и, словно в ответ, растерянность, непонимание, тяжесть осознания уступили место злости, желанию обвинить.

— Почему не сказала ты? Столько лет, Эсме, ты была рядом, следила за мной, наблюдала, как проходит моя жизнь и на что она стала похожа. Ты могла оказаться рядом на расстоянии вытянутой руки и не пройти мимо бесплотным привидением, а остановиться, могла дать знать, что ты жива, хоть как-то намекнуть, что не погибла в том растреклятом доме. Могла объяснить, что со мной происходит, рассказать правду о маме.

— И чтобы это изменило, помимо того, что поставило бы мою жизнь под угрозу, а тебя измучило бы необходимостью сохранять нашу связь в секрете? — Эсмеральда поднялась, опустила вуаль. — Я не собиралась превращаться в очередную игрушку для братства и удобный рычаг воздействия на тебя. Я скрывалась не только от клана, к которому принадлежала наша мама, но и от твоих же собратьев.

— Судя по прошлому сну, кое-кого из моих собратьев ты не особенно опасалась и факт, что из-за него погибла наша мать, тебя не смутил и не удержал от прыжка в его постель, — язвительные слова сорвались прежде, чем Вэйдалл понял всю неуместность их, глупую братскую ревность.

— Идиот, — Эсмеральда подхватила саквояж, посмотрела гневно сквозь полог вуали. — Упертый эгоистичный баран! И ты еще удивляешься, почему я предпочитала оставаться в тени? Не хотела, чтобы старший братец осуждал меня, выбирал и учил, как надо или не надо мне жить. Столько лет я прекрасно обходилась без твоего мнения и, будь спокоен, обойдусь и впредь. Искренне сочувствую Еве. И не смей преследовать меня, — развернулась и направилась к поезду, замедляющему ход, вытягивающемуся вдоль перрона неповоротливым железным обозом.

Вэйдалл встал со скамьи, но сестра исчезла среди людей, волной хлынувших к краю платформы, а знакомый аромат смешался с чужими, с резким запахом металла и дыма.

— Эсме!

Не откликнется, даже если услышала. Сам виноват — за язык никто не тянул, мог бы найти и другие слова, помягче, успокоить, убедить.

— Все это крайне, крайне занимательно, — негромкий женский голос возник рядом, зашелестел скользящей по песку змеей.

Одежда похожа на костюм Эсмеральды, но ткань дорогая и нежного оттенка молодой зелени. Легкомысленная, украшенная искусственными цветами и кружевами шляпка едва прикрывала рассыпанные по плечам длинные темно-каштановые волосы, а короткая вуаль-сетка казалась тенью на красивом загорелом лице с зелеными глазами. Она выглядит юной, эта миниатюрная, изящно сложенная девушка с белым зонтиком в руках, однако Вэйдалл помнил, что это — обман.

— За короткий срок мы видим уже третью девицу, за которой вы бегаете, господин Вэйдалл, и каждая новая все меньше и меньше походит на ваших обычных девственниц. Я даже издалека поняла, что эта уж точно не девица. Так кого же нам выбрать, господин Вэйдалл? — девушка вопросительно посмотрела на него, будто действительно рассчитывая услышать ответ. — Какую из этих трех дам вам будет больнее всего терять?

— Зачем утруждаться выбором? Возьмем всех троих.

Вэйдалл обернулся резко на второй голос, мужской, слишком знакомый, чтобы не среагировать, хотя инстинкт и шептал настойчиво, что и к ламии не следует поворачиваться спиной.

Тыльную сторону ладони обожгло, на мгновение тело словно опалило огнем, ярким, почти осязаемым, и с третьей стороны подступил кто-то еще, подхватил услужливо, заодно загораживая от возможных случайных взглядов людей на перроне. Огонь же уступил место слабости, сильной, тошнотворной, и самодовольно ухмыляющееся лицо Лестера расплылось, истаяло в тумане.

— Что ж, мальчики, дальше вы сами, — голосок ламии звенел где-то вдалеке. — Меня еще ждут дела в империи.

— Конечно-конечно, не смею тебя задерживать.

— До свидания, Вэйдалл, рада была встретиться, — смутное ощущение острых коготков, небрежно треплющих его по щеке, появилось и исчезло последней вспышкой в сознании…

* * *

— …Вы — две части единого целого, каждый из вас половинка для другого, — мамина теплая ладонь касается волос сына, приглаживает растрепанные темные пряди, выбирает из них сухие травинки. — Одна-единственная, на всю вашу жизнь, какой бы она ни была. Поэтому ты не должен обижать Эсме. Она твоя родная кровь, та, что останется с тобой до конца дней твоих, та, что поддержит тебя, когда придет мой час.

— Она всего лишь девчонка. И без конца дразнится. И еще говорит, что знает все лучше меня.

— Она твоя младшая сестра, будь с ней терпелив. Не обращай внимания на ее попытке задеть тебя, со временем она это перерастет.

— Зазнайка она, вот!

— Когда ты станешь старше и начнешь больше времени проводить в обществе других молодых дам, то поймешь, что у Эсме еще легкий характер, — мама улыбается ласково, глядя на обиженное лицо насупившегося мальчика.

—Больно надо — с другими девчонками дружить!

— Помяни мое слово, лет через семь-восемь ты изменишь свое мнение.

— Вот еще!

— Изменишь, — повторяет мама с уверенностью нежной, но непреклонной. — И больше не обижай Эсме, хорошо? Не пытайся ответить силой на ее попытки использовать эту же силу против тебя. Эсме все одно слабее тебя, и ты прежде всего должен быть ей старшим братом, защитником, а не противником и соперником. А теперь иди и извинись перед сестрой…

Вэйдалл извинился. И даже преподнес в знак примирения три шоколадные конфеты, украденные из буфета, которые они съели вдвоем в укромном уголке в дальней части сада.

Очередной осколок-воспоминание из тех, что с годами потеряли всякий смысл. Обычная детская ссора из-за пустяка, кажущегося важным только детям же. Короткая потасовка, закончившаяся почти что победой брата, и слезы Эсмеральды. Сестра убежала, а он остался на садовой лужайке, лелеять собственные обиды и глушить чувство вины за то, что не сдержался, накинулся на Эсмеральду, хотя понимал прекрасно, что она младше и слабее и вообще, нехорошо набрасываться на девочек.