Под маской порока 2. Не отпускай меня (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна "Гэлбрэйт Серина"

Тирс мал и вокзал в городе всего один, небольшой, даже в преддверии полудня не переполненный народом. Сюда редко приезжали на поездах и столь же редко уезжали, чаще по делам, чем навсегда. Оставив машину на маленькой прямоугольной площадке перед одноэтажным зданием вокзала с декоративной башенкой в центре, Вэйдалл вышел на перрон, окинул цепким взглядом немногочисленных людей, встречающих и уезжающих, ожидающих скорого прибытия дневного поезда.

Эсмеральду узнал сразу.

Не глазами, но почуял так, как обычно чуял Еву.

Запах земляники и горячего молока.

Черный костюм из дешевой ткани, не то дорожный, не то вдовий, — длинная юбка, застегнутый наглухо жакет, шляпка, скрывающая волосы, и перчатки. Бледное лицо под вуалью, видавший виды черный саквояж у ног. Она не двигалась, пока Вэйдалл не подошел вплотную, и лишь тогда медленно, словно нехотя, встала со скамьи, подняла вуаль. Бледное прелестное лицо, если и изменившееся за два с половиной века, то едва-едва — чуть тронутое красками зрелости, яркой красоты, знающей себе цену. Зеленоватые-карие глаза — такими были и его собственные в смертной жизни, когда они еще не меняли цвет, подчиняясь перепадам настроения и силы хозяина. Поджатые знакомо губы — не понять, рада ли встретиться лицом к лицу спустя столько лет?

— Ты здесь.

— Здесь, — Эсмеральда повела плечом, будто сама удивляясь тому, что не уехала еще утренним поездом. — Поняла вдруг, что не могу просто исчезнуть, не сказав тебе ни слова.

— Но ты все равно хочешь уехать?

— Так надо.

— Кому надо?

— Всем, — Эсмеральда обернулась, всмотрелась вдаль в ожидании на спасительное явление поезда. Помолчала чуть, вертя в руках билет. — Вэйд, у тебя своя жизнь, у меня своя и две с хвостиком сотни лет достаточный срок, чтобы научиться жить самостоятельно. Да, мы связаны с рождения и благодаря нашей маме, но, как показывает практика, мы вполне способны существовать и отдельно друг от друга.

— Я думал, ты погибла, — и бесконечно долгими годами терзал сам себя виной.

— Ты член братства.

— Уже нет, — Вэйдалл вынул из кармана брюк правую руку, демонстрируя отсутствие перстня. — Мы с Галена отдали кольца старшим. В ордене раскол, не только у меня и Галена есть пара.

— Это ничего не меняет, — Эсмеральда улыбнулась чужой улыбкой, усталой, обреченной и горькой. — Мы не просто единоутробные брат с сестрой, мы — половинки друг друга, а вместе единое целое, обладающее силой, подобную которой вряд ли кто-то видел раньше под солнцем этого мира. Если кто-нибудь когда-нибудь догадается, что мы собой представляем, то… понимаешь ли ты, что тогда ждет нас с тобой и твоих близких? У тебя есть пара, неужели ты сможешь ею рискнуть?

Уже рискует. Каждый день и каждый час, одним только фактом своего присутствия рядом с Евой.

— Эсме…

— Ты знал, что наша мама была беглой суккубой? — перебила Эсмеральда. — Впрочем, откуда, едва ли ты пытался наводить о ней справки. Как и множество других низших суккуб, она сбежала из клана в надежде на лучшую жизнь, вышла замуж за нашего отчима, способного, как ей казалось тогда, обеспечить защиту и покой. Наполовину нищенское существование и относительный покой он, разумеется, обеспечил, — презрительная усмешка царапнула неприятно слух. — Кто бы стал искать ее в той глуши, где мы провели детство? Впрочем, что отчим точно мог ей гарантировать, так это отсутствие детей — у него их быть не могло, и мама, выходя за него замуж, о том прекрасно знала. Потом она встретила твоего отца и забеременела от него, несмотря на то, что на воле она никогда не забывала о предохранении. Мама не знала, что будет, если у суккубы и одного из тех существ, отцов братства, родится ребенок… собственно, неизвестно, зачинали ли когда-нибудь от них представительницы других видом, кроме людей. Никто не смог бы предугадать, как проявится твоя кровь. Мое появление на это свет было запланированным — мама решила, что пора родить мужу второго ребенка, — хотя я о своем настоящем отце знаю не больше, чем ты. По крайней мере, он был человеком. Мама полагала, что второй малыш у нее, как обычно бывает у суккуб, будет того же пола, что и первый, только вот… Мама рассказывала, что тебе нравилось прикасаться к ее животу, и чем больше тот становился, тем чаще ты спрашивал, когда же увидишь свою сестренку. Разнополые дети у нашего вида связаны сильнее, намного сильнее, чем у других, а кровь твоего родного отца и вовсе превращала нашу связь в нечто, прежде не виденное.

Нечто, позволяющее члену братства создавать портал. Чувствовать не только пару, но и единоутробную сестру.

— Понимаешь теперь, почему все эти годы мама скрывалась в провинции, терпела выходки отчима, учила нас и ждала, когда мы вырастем? — Эсмеральда посмотрела на брата пристально, требовательно. — Почему прячусь я? Вэйд, наши жизни связаны, я жива до сих пор лишь потому, что жив ты, ты бессмертен, и я в той или иной степени бессмертна тоже. Почему с тобой происходит то, что происходит? Кровь инкуба и эти ваши ритуалы братства породили тебя такого, какой ты есть.

Страсть членов ордена к невинным девушкам, перемноженная на стремление инкуба получить свою порцию сексуальной энергии. Свою дозу.

Лихорадка, едва не убившая его после вступления в братство, — но все же не убившая.

Видения в бреду.

Мать, отдавшая дочери свой медальон. Мамин последний взгляд, отчаянный, полный решимости. Она спасла жизнь Эсмеральды ценой своей, понимая, что пока жив сын ее, будет жить и дочь.

— Мама подозревала, что орден может выйти на тебя, как только твоя сила, доставшаяся от отца, проснется, — продолжила Эсмеральда тихо. — Они и вышли. Поэтому она связала наши жизни — понимала, что тебе придется вступить в братство, а если орден узнает о нашей связи, то жить мне останется недолго. Хотя, узнай они, что именно представляет собой наша связь, и стало бы не намного лучше.

— Они убили ее, — пробормотал Вэйдалл.

Их обеих.

Поездки только вдвоем в тот злосчастный охотничий домик. Теперь-то причина очевидна, словно всегда и находилась, открытая и безмятежная, на самом виду.

Старшая суккуба учила дочь премудростям жизни демонов.

Мамины уроки. Мамины рассказы.

Вэйдалл опустился на скамью, положил руки на колени, глядя на потрепанный саквояж. Такой маленький, вряд ли в него поместилось много… или, быть может, Эсмеральды привыкла уже внезапно срываться с места, переезжать в спешке, собрав с собой лишь необходимое? Сестра села рядом, и черная юбка растеклась траурными складками по поцарапанному деревянному сиденью.

— Меня спасла мама, Дрэйк и платье. В тот вечер на мне была униформа маминой горничной…

— Лиззи, — имя из сна.

Сам Вэйдалл не помнил лица служанки. Оно исчезло в тумане прошедших веков вместе с ворохом других мелочей, потерявших прежнее значение.

— Да. Я не успела переодеться, когда начался пожар. Мама… — Эсмеральда запнулась и Вэйдаллу вдруг почудился в запахе земляники и молока травяной привкус давней горечи, так похожей на его. — Мама попыталась сдержать огонь… ненадолго, буквально на секунду-другую и я выскользнула через черный ход.

Форменное платье давало надежду, что меня примут за горничную, если вдруг заметят… и впрямь, когда в лесу я столкнулась с Дрэйком, он решил, что я чудом выжившая служанка. Он пожалелменя и отпустил. Я несколько дней скиталась по лесу, боясь возвращаться в город. Потом встретила пару оборотней, охотившихся в том лесу, и они помогли мне: накормили, дали чистую одежду и отвезли в другой город. Я начала новую жизнь — жизнь обычной беглой суккубы, ибо чем я отличалась от иных беглянок?

— Ты могла уйти.

— Куда?

— Не знаю.

Люди на перроне разговаривали о чем-то своем, громко хныкал ребенок и мать пыталась одернуть его, шипела что-то неразборчиво, раздраженно. Голоса звучали далеким эхом, столь же незначительным и бессмысленным, как и вся смертная жизнь Вэйдалла.

Что он о ней, жизни этой, знал? Ничего, получается.