Время Надежды (СИ) - Ректор Катерина
На миг внутри все обрывается. Но я себя успокаиваю: имя не важно. Легко найду ее, в Сером замке не так много художниц. Возможно, она одна на весь Арглтон.
А ведь я ее с первого взгляда узнал. Хотя… Нет.
Не так было. Я не видел лица. Мне показался смутно знакомым платок. Потом я поразился: до чего лихая девчонка! Не спасовала, дралась как дикая кошка. Может, она бы пьяного скота сама прогнала. Еще немного, и лишила бы шанса предстать перед ней в лучшем свете. Сама себя бы спасла. Вон, как быстро оправилась от потрясения, - словно на нее каждый день нападают.
Но Джону Роу хочется съездить по роже.
49
Интересно, она и правда меня не признала? Или разыграла спектакль? Я уверен, что всем здесь успел намозолить глаза. Или мое простое платье с задачей справляется? Скрывает личность, «личинкину личину», как говорил мастер Семиуст.
После покушения на отца мы с мастером Ватабэ уговорились, что вне стен дворца я не буду привлекать к себе дополнительное внимание. Для неофициальных часов мне принесли два ларя скромной одежды. Даже меч в последние дни беру не всегда. Без оружия проще слиться с толпой прислуги, торговцев и разнорабочих.
Для защиты я прячу в рукавах пару кинжалов, еще один заложен за голенище. Под кафтаном кольчуга. Какая глупая предосторожность: она не спасет от спущенного в затылок абралетного болта. Впрочем…
Художница меня не узнала. Ей нет смысла врать.
Я чувствую легкость. Голову кружит взбаломошное, пьянящее ощущение искренней радости. Не знаю, так наша встреча подействовала? Или меня расперло от гордости из-за своего мелкого подвига? Шугнул насильника, девичью честь сохранил. Умудрился оказаться в нужном месте в нужное время, - так себе героизм. Джон Роу при виде меня сразу же слился, мы даже не подрались...
Уже возле ворот, ведущих в представительскую часть замка, я, наконец, понимаю, где правда зарыта. Не в художнице, ну это же просто смешно. Правда в том, что рядом с девчонкой я почувствовал вкус свободы, - который уже начал здесь забывать.
Словно в Герру вернулся. Словно я – опять только я. А не «Ваша светлость», сын наместника, загнанный в угол рамками придворных условностей.
Сам завожу коня в стойло. Проверяю, что у них там и как. Все в порядке, захочешь – не придерешься. А мне и придираться не хочется. Оглаживаю напоследок бархатную морду Кудлатого, тот фыркает, тычется носом в ладонь. Хороший конь. Жаль будет потерять его на Турнире.
При мысли о Турнире моя радость блекнет, словно ее прокисшей тряпкой размазали. Но вскоре упрямо разгорается вновь. Я шагаю пешком, выбрав наиболее долгий путь до дворца. По сути, делаю большой крюк. Меня по-прежнему распирает от возбуждения, мысли скачут, упрямо возвращаясь к художнице. На первый взгляд, совершенно обычная девушка. Но… Удивительная. А глаза какие живые! Взгляд глубокий и умный.
Она – настоящая. Какая редкость здесь, в Арглтоне.
А день сегодня зябкий и ветреный. Неприятный. Вчера шел снег, потом подморозило. Вьюга время от времени бросает в лицо охапки мерзлых снежинок. Они царапают кожу и лезут в глаза. Для прогулок не лучшее время, хотя, в парке перед старым дворцом мне встречается несколько парочек. Должно быть, их согревает любовь. Или желание посплетничать без соглядатаев.
Возле входа замечаю одинокую женскую фигурку. Узнаю Фрейю. Мне не хочется с ней встречаться. Словно встреча отравит послевкусие от разговора с художницей. Но деваться некуда, мы уже друг друга увидели.
50
Фрейя ведет на поводках двух пушистых собачек. Судя по слою снега на вороте из чернобурки, а еще плечах и чепце, она гуляет с ними достаточно долго. Я почти уверен, что Фрейя здесь меня караулила. Ей известно, что я предпочитаю заходить через восточный вход во дворец, минуя забитые подхалимами центральные залы.
Издали мне улыбается, этой ее идеально выверенной улыбкой. Аккуратненький носик покраснел, влажно блестит, щеки разрумянились. Отчего-то она больше не кажется мне красивой. Скорее, наоборот. Я словно вижу Фрейю впервые: в глаза бросаются все ее недостатки.
- Ваша светлость. – Фрейя склоняется в грациозном поклоне. - Надеюсь, здоровье отца нашего наместника идет на поправку?
- Конечно, леди кох Нейм. На поправку. А как ваш дражайший супруг?
- Он все еще очень, очень сильно страдает. Совсем покой потерял.
Ах да. Их письмо!
Оно осталось лежать в спальне рядом с кроватью. Сначала было не до него, а потом случилось то, что случилось. И просьба Фрейи стала одним из множества малозначимых дел, с которым можно повременить в навалившемся на меня хаосе.
- Я не забыл про ваше прошение. – Вру я, чувствуя острый укол совести. Обещал, и не сдержал обещание.
- Спасибо! Я понимаю, Вам сейчас не до наших бедственных обстоятельств, но молю…
- Фрейя, я дал слово помочь. Значит, помогу. – Перебиваю ее я, нарушив придворный порядок. Плевать, все равно рядом никого нет. Не хочу слушать ее болтовню, витиевато подводящую к тому, как я должен облегчить ей возможность заказывать шелка, а ее никчемному мужу – продолжать проигрываться в карты и делать ставки на кулачных боях.
Что со мной? Фрейя не виновата, что ее дряхлый муж никчемный болван. Она не делает предосудительного. Мы не клялись друг другу в бессеребренничестве и вечной любви.
- Спасибо. Моя благодарность будет беспредельной. – Обольстительно улыбается Фрейя. В ее глазах обещание. Мне становится тошно.
Одна из пушистых собачек присаживается и делает лужу.
51
Смотрю на письмо. Нужно немедленно с ним разобраться, пока меня не затащило обратно в водоворот дел. Я могу проклинать лицемерие Фрейи, но я дал ей словно. Невыполненное обещание тянет за душу.
У меня есть две варианта, как поступить. Простой или неудобный. Я могу передать письмо кох Неймов мастеру Ватабэ. Это просто. Даже не нужно встречаться с ним лично. Достаточно нацарапать пару сопроводительных слов и со слугой отправить бумаги.
Что касается неудобного варианта… Вместе с письмом у меня возник веский повод для личной встречи с наместником. Я не видел отца с момента его «выздоровления». По Серому замку ходит множество слухов…
Верчу в руках свиток, запечатанный темно-красным плевком сургуча. Отвратительный цвет запекшейся крови. Словно предзнаменование.
О нет, я не пойду на поводу у собственного малодушия. Передам письмо лично.
- Ваша светлость? – Обозначив намерение, без лишних формальностей вхожу к наместнику в кабинет. Сейчас присутственное время, очевидно, он не один.
Наместник сидит на обычном месте, за рабочим столом. По бокам от него в двух резных канделябрах оплывают и капают воском свечи. Но в комнате все равно слишком сумрачно.
Вокруг отца собираются тени, липнут к нему, как к брошенной вещи в дальнем углу. Он поднимает голову, смотрит на меня пуговичными глазами. Я останавливаюсь, напоровшись на безжизненный взгляд.
- Оставьте нас. – Скрежещет наместник, едва приоткрыв рот и не двигая губами. Неузнаваемо низкий голос исходит из глубины тела, словно у ярмарочного чревовещателя, развлекающего куклой толпу. Вот только сейчас мне не весело. Отец не чревовещатель, он кукла, черной кроммовой магией возвращенная к страшному подобию жизни.
Услышав приказ, писарь, слуга и парочка распорядителей подхватывают папки с делами и уходят. Точно листья, сдутые ветром. Мгновение – и никого, кроме нас.
Последний раз, когда мы виделись здесь, в кабинете, стол отца был завален бумагами. Сейчас он девственно чист. На истертой столешнице стоит большое серебряное блюдо с сырой печенью. Я чувствую ее кровяной запах.
