Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

Дженсен и Джеопарди возглавляют наше небольшое шествие, словно слившись в единое целое. Я еду на Дюке следом, за мной Элай. Рэд и Коул едут рядом там, где позволяет тропа, внимательно осматривая лес вокруг. Хэнк замыкает колонну, с винтовкой на коленях и напряженной спиной.

Примерно через час мне становится жарко, я снимаю куртку и привязываю ее к поясу. Тропа становится круче, поднимаясь вверх по склону горы. Деревья редеют, открывая вид на долину внизу, словно зеленое лоскутное одеяло, на котором видны дома и сверкающая гладь озера Доннер.

— Это старая дорога, построенная в 1863 году, — произносит Дженсен, стараясь перекричать усиливающийся ветер. — Когда-то она соединяла шахтерские городки с железной дорогой.

Мы едем вдоль этой дороги довольно долго, и я удивляюсь, что вокруг нет ни туристов, ни признаков цивилизации. Тропа снова сужается, и нам приходится вытянуться в линию. Чем выше мы поднимаемся, тем воздух становится разреженнее, и каждый вдох дается с трудом. Бока Дюка тяжело вздымаются, от его шкуры поднимается пар, и чем выше мы поднимаемся, тем холоднее становится воздух.

Дженсен невзначай упоминает, что мы на высоте около двух тысяч метров, меняется лес. Мои познания ботаники из колледжа позволяют мне определить сосны скрученные и горные тсуги, хотя гранитных скал и низких, изувеченных ветром кустарников, кажется, становится больше. Тропа древняя, выдолблена тысячами колес повозок и стоптана бесчисленными ногами за полтора века.

Когда мы огибаем один из таких выступов, Хэнк кричит. Я поворачиваюсь в седле и вижу, как он резко одергивает лошадь, которая нервно переступает под ним.

— Стой! — кричит он напряженным голосом.

Дженсен поднимает руку, останавливая нашу колонну.

— Что такое?

Глаза Хэнка смотрят на скалы над нами.

— Мне показалось, там что-то двигалось.

Мы все следуем за его взглядом, но на гребне ничего нет, только ослепительное голубое небо.

— Наверное, просто сурок, — пренебрежительно говорит Рэд. — В следующий раз пристрели его.

— Что? — говорю я Рэду, бросая на него презрительный взгляд.

— Вредители, — с ухмылкой говорит Рэд.

— Вредители здесь — это люди, — пренебрежительно говорит Дженсен. Хоть в этом он со мной согласен.

— Это был не сурок, — настаивает Хэнк. — Слишком большой. Может быть, горный лев.

Дженсен изучает гребень, прищурив глаза.

— Мы на их территории. Будьте бдительны, продолжаем движение.

Но я замечаю, как его рука тянется к винтовке в ножнах, как он ждет, пока Хэнк займёт позицию, прежде чем снова подтолкнуть Джеопарди вперед.

Следующий час проходит в повышенной бдительности, лёгкий ритм нашего утреннего путешествия сменяется напряжённой тишиной и настороженными взглядами. Вероятно, не я одна думаю, что на нас вот-вот нападёт горный лев. Ветер усиливается, неся с собой холод, которого раньше не было, и я снова надеваю куртку. Кажется, завтра придётся доставать пуховик.

Даже Дюк, кажется, чувствует растущее напряжение, его уши дергаются вперед-назад, ноздри раздуваются, когда он проверяет воздух. Я глажу его по шее, бормоча успокаивающие слова, в которые не совсем верю.

Мы останавливаемся, чтобы дать лошадям отдохнуть, на том, что Дженсен называет серединой пути — небольшом плато с ручьем, стекающим с ледника выше. Высота дает о себе знать и лошадям, и нам. Каждое движение требует больше усилий, каждый вдох с трудом дается.

Я соскальзываю со спины Дюка, и ноги протестуют после нескольких часов в седле. Земля кажется неустойчивой под ногами, и я не могу понять, от усталости это или от высоты.

— Пей, — говорит Дженсен, появляясь рядом с бутылкой воды в руке. — Маленькими глотками. Высотная болезнь — это не шутки.

Его забота застает меня врасплох, словно обо мне нянчатся.

— Я в порядке. Мы же почти у перевала, верно? Я проезжала там на машине на днях, — но я беру бутылку, и наши пальцы случайно касаются друг друга. У него руки теплые, несмотря на холод.

— Ездить по горам на машине и на лошади — это совсем разные вещи. Тебе кажется, что ты просто сидишь в седле, а Дюк везет тебя сам, но ты тоже тратишь силы.

— Поэтому все ковбои такие накачанные? — поддразниваю его, вспоминая его тело утром, и как чувствовала его мышцы под своими пальцами.

Он улыбается, и глаза загораются, от этого дышать становится еще труднее.

— Нет, — говорит он. — Это у меня от природы.

Он уходит проверять лошадей, оставляя меня в странной тоске. Делаю маленькие глотки, как велел Дженсен, и наблюдаю, как остальные расположились на отдых. Рэд и Коул шепчутся у ручья, Элай поправляет поклажу на муле. А Хэнк…

Хэнк стоит на краю, смотрит в сторону, откуда мы пришли, весь напряженный.

Любопытство берет верх, хотя от него у меня все еще бегут мурашки по коже.

— Что-то видишь?

Он вздрагивает от моего голоса.

— Женщина, ну нельзя же так подкрадываться!

— Прости, — смотрю туда, куда и он. Тропа вьется, как лента, среди скал. Ничего не двигается, только тени облаков скользят по склонам. — Что высматриваешь?

— Мне все кажется, что за нами кто-то следит, — тихо говорит он, и в голосе слышна тревога, которой раньше не было. — Весь день что-то мерещится.

По спине пробегает холодок.

— Что именно?

Он бросает на меня быстрый взгляд и отворачивается.

— Движение. Краем глаза. Но когда поворачиваюсь, никого нет.

— Может, просто олени. Или тени… сурки, — пытаюсь пошутить.

— Да… — он не смеется, и в голосе нет уверенности. — Ты тоже это чувствуешь, да? Словно за нами наблюдают.

Хочется сказать, что это чушь, но я и сама с тех пор, как мы выехали из лагеря, ощущаю это. Чувство, словно кто-то невидимый следит за нами.

— Просто кажется, — говорю я, пытаясь успокоить себя больше, чем его. — Или горный лев, как сказал Дженсен.

Хэнк смеется, но в этом смехе нет ничего веселого.

— Ага, кажется.

Прежде чем я успеваю ответить, Дженсен кричит, что пора двигаться. Отдых окончен.

Вернувшись в седло Дюка, я невольно окидываю взглядом тропу позади, пытаясь понять, что так напугало Хэнка. Пейзаж кажется пустынным: скалы, кустарник, клочки снега меж редких сосен. Но что-то привлекает мое внимание рядом с группой валунов — мелькнувшее движение, настолько мимолетное, что можно было бы и вообразить.

Но напряжение Дюка я точно не придумала, ощущая дрожь, бегущую по его сильному телу.

— Спокойно, — шепчу я, поглаживая его по шее. Но мое сердце уже бешено колотится, словно барабан, о ребра.

Тропа становится все круче по мере того, как мы поднимаемся выше, хотя она достаточно широка, чтобы нам не приходилось ехать друг за другом. Ветер воет вокруг скал, разнося запах снега. Лошади с трудом преодолевают подъем, их дыхание затруднено, бока мокрые от пота, несмотря на усиливающийся холод.

Мы пересекаем особенно опасный участок, где тропа вплотную прилегает к склону горы, а справа — крутой обрыв, когда Дюк внезапно упирается, отказываясь двигаться дальше.

— Все в порядке? — кричит Дженсен, ожидающий нас за поворотом.

— Он не двигается с места, — говорю я, стараясь скрыть панику в голосе, пока Дюк нервно переступает с ноги на ногу, опасно близко к краю.

Дженсен одним плавным движением спешивается, привязывая поводья Джеопарди к седлу, прежде чем подойти ко мне.

— Что такое?

— Не знаю. Он просто остановился.

Дженсен берет Дюка за уздечку, говоря с ним тихим, успокаивающим голосом. Глаза лошади закатываются, показывая белки, но под опытной рукой Дженсена он постепенно успокаивается.

— Что-то его напугало, — бормочет Дженсен почти про себя. Его взгляд сканирует скалы над нами, узкую тропу впереди.

И тут я вижу. Тень, движущуюся среди валунов в пятидесяти ярдах впереди. Не тень от облака. Не птица. Что-то большое.

Что-то, двигающееся с определенной целью.

Напоминающее мне дикую лошадь.

— Дженсен, — шепчу я, кивая в том направлении.