Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

Глаза того же цвета, что и у лошади.

— Так и не смогли доказать, что Джозефина была дочерью Амелии МакАлистер, — продолжает он, — хотя, похоже, девушкой, которая отдала ребенка, могла быть Нора, ее племянница. Как бы там ни было, ходят легенды, что ребенок никогда не был нормальным. Он был травмирован вещами, которые ни один ребенок не должен помнить.

Я моргаю, глядя на него.

— Какое отношение все это имеет к нашей истории?

Он пожимает плечами.

— Прямого — никакого, но эта история похоронена и мало кому известна. Все легенды имеют под собой реальную основу, Блонди. Может, твоя сестра искала именно это.

Я качаю головой, пытаясь понять.

— Даже если Лейни и знала какую-то легенду о младенце, она никогда не говорила мне об этом.

— Я говорю это к тому, что существуют гораздо более страшные истории, чем те, что мы знаем, и я думаю, что твоя сестра искала что-то, выходящее за рамки официальной версии, — он замолкает, потирая губы. — Одержимость может сломать человека. Но она может и привести к правде.

Я удивлена. Только что он был сдержанным и логичным, а теперь, кажется, верит в мифы.

— Ты слышал об этом в своей семье? Ты знаешь правду?

— Я слышал вещи, от которых ты обмочишь штаны, — говорит он таким тоном, что у меня по коже бегут мурашки.

— И ты расскажешь мне? — спрашиваю я недоверчиво.

— Если придет время. И если ты будешь готова.

Теперь я злюсь. Хочу сказать ему, что он несет чушь, но он отворачивается и осматривает пещеру.

— Пора уходить. Нас, наверное, уже ищут.

Несмотря на то, что он меня раздражает, я не хочу уходить. Я чувствую себя ближе к Лейни, чем когда-либо.

— А как же фотографии? Мы же должны задокументировать это место.

— Я все уже сделал, — он показывает на телефон в кармане. — Пока ты разглядывала браслет.

Эффективно. Чего еще можно было ожидать?

Я в последний раз смотрю на цветы. Синие лепестки поворачиваются к солнцу. Цветы Лейни. Посаженные там, где им не место, и вопреки всему растущие.

— Как ты думаешь… она ещё жива? — Вопрос вырывается непроизвольно. Я знаю, как это наивно и глупо. В глубине души я знаю ответ.

Лицо Дженсена смягчается. — Я думаю, нам нужно продолжать поиски.

Это не ответ, но я понимаю, почему он не хочет давать ложную надежду. Ведь совсем недавно я смирилась с тем, что найду лишь ее останки. Но браслет, цветы, странные знаки — все говорит о том, что здесь кто-то был. Как будто это послание, которое кто-то оставил.

Мы возвращаемся в лагерь. Я иду, погрузившись в свои мысли, и в то же время ощущаю присутствие Дженсена. Его уверенность, то, как он осматривает лес. Прежнее влечение сменилось профессионализмом, и я не понимаю, хорошо это или плохо.

— Так что ты знаешь об этом ребенке? — спрашиваю я. — О легенде, о Джозефине МакАлистер? Или это тоже из той серии вещей, от которых я должна буду обмочить штаны, и которые я не могу услышать, пока не буду готова?

Дженсен останавливается и смотрит на меня изучающим взглядом.

— Что конкретно тебя интересует?

— Все. Если Лейни этим интересовалась, я должна понять, что она искала.

Он молчит, подбирая слова.

— Официальная версия гласит, что Джозефина была младенцем, родившимся во время тех событий. Она выжила и позже была удочерена.

— Но?

— Но местные предания гласят, что она родилась в ночь, когда ее мать изменилась. Что-то попало в кровь Джозефины. Голод, как они его называли. Человек… но с изъяном.

— Во что превратилась ее мать? — спрашиваю я, хотя часть меня содрогается от этой мысли.

— В существо, жаждущее человеческой плоти. И передавшее этот голод по наследству.

Меня пробирает дрожь, несмотря на тепло солнца. Его слова пробуждают кошмары, дремавшие в моем подсознании.

— Что-то вроде… зомби? — с опаской спрашиваю я.

Дженсен усмехается краем губ.

— Это современное название. У коренных жителей были другие имена. Поселенцы называли их «одержимыми».

— И ты в это веришь? — я не могу скрыть скептицизм.

— Я верю, что у гор есть тайны. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Я верю, что твоя сестра искала ответы о своей семье. Возможно, о связи с этими местами.

— Это абсурд, — усмехаюсь я. — Мы не имеем отношения к группе Доннера, — но я вспоминаю одержимость Лейни, её слова о том, что горы зовут её…

И вспоминаю нашу мать.

— Ты уверена? — тихо спрашивает Дженсен. — Ты изучала свою родословную?

— Мама умерла, когда мы были маленькими. Отец никогда не рассказывал о предках. Только… — я сглатываю, в горле пересыхает.

— Только что?

— Мама… у нее было не все в порядке с головой. Шизофрения, так врачи говорили. Помню ее только на таблетках, всегда, — говорю я, и голос звучит чужим. — Она твердила о травме. О передающейся из поколения в поколение. Но это бред какой-то, мои дедушка с бабушкой души друг в друге не чаяли, и меня любили. Я любила их всем сердцем, пока они не умерли, когда я была еще подростком.

— Как ваша мама умерла? — осторожно спрашивает Дженсен.

— Покончила с собой, — выдыхаю я. — Наглоталась таблеток. Написала, «простите, но это единственный шанс обрести покой».

Дженсен смотрит на меня с сочувствием, его взгляд словно хочет пробраться в мою душу.

— Мне очень жаль.

Я пытаюсь отмахнуться. Как научилась говорить о Лейни спокойно, так и научилась говорить о матери.

— Все в порядке.

Мы молчим, пока идем. Вдруг Дженсен тихо произносит:

— Иногда кровь хранит то, что забывает разум, — тихо говорит Дженсен, и его слова звучат как заклинание.

Мы доходим до нашего лагеря. Коул разжигает утренний костер, Элай проверяет запасы. Рэд, развалившись у дерева, точит свой нож. Хэнка нигде не видно, вероятно, он проверяет периметр или отошел по нужде.

Элай хитро ухмыляется. В его взгляде читается двусмысленность.

Внутри все сжимается от досады. После шуток Рэда о том, как Дженсен меня согревал, начинаю подозревать, что они всё знают. Боже, надеюсь, что это не так. Я просто умру от стыда.

— Может, еще кофе заварим и яичницу сделаем, прежде чем двинемся дальше? — Дженсен легко переключается на роль командира. Но, когда мы выходим на поляну, он едва касается моей руки. Прикосновение такое мимолетное, что я могла бы его вообразить, если бы не это приятное тепло, которое остается на коже.

Я засовываю руку в карман и сжимаю браслет. Какие бы тайны ни скрывали эти горы — и что бы ни скрывал от меня Дженсен — я чувствую, что стала немного ближе к сестре.

И, возможно, к пониманию того, зачем она вообще сюда приехала.

13

—

ОБРИ

После быстрого завтрака мы собираем вещи, складываем палатки и седлаем лошадей. Я второй раз затягиваю подпругу Дюка, когда рядом появляется Дженсен и критически оценивает мою работу.

— Я прошла проверку? — спрашиваю я.

— Подпруга неравномерно затянута. Сдвинь вперед, — его руки касаются моих, когда он ослабляет подпругу, и от этого мимолетного прикосновения по моей руке пробегает тепло.

Он поправляет седло и снова затягивает подпругу, а потом смотрит на меня изучающе. А я стараюсь не смотреть в его глаза, цвета мха на соснах.

— Ты готова к тому, что нас ждет?

— Я пережила вчерашний день. Конечно, все болит, но я выдержу.

— К тому, что мы можем найти, — его голос становится тише, словно он говорит только для меня. — Этот перевал — не просто место, Обри. Это граница.

Не успеваю спросить, что он имеет в виду, как Элай кричит, что все готово, и Дженсен отворачивается. Момент упущен.

Начало тропы полого поднимается вверх, вдоль ручья Доннер, между соснами и пихтами. Утреннее солнце пробивается сквозь ветви, раскрашивая землю под ногами танцующими солнечными зайчиками. В других обстоятельствах все это было бы прекрасно. Умиротворяюще.

Но от тишины, повисшей над нашей группой, веет чем-то тревожным. Каждый погружен в свои мысли, и слышно лишь скрип кожи, мерный стук копыт по земле и иногда фырканье лошадей.