Мэгги Стивотер - Вечность
— О. — Теперь уже Изабел покачала головой. — Ты серьезно? До сих пор злишься? Из-за того, что я не брала трубку? Брось, Коул. Я и не думала, что ты так к этому отнесешься. До чего же ты вредный.
— Вредный? — переспросил я. Пожалуй, я покривил бы душой, если бы сказал, что не почувствовал себя польщенным. Это слово было полно какой-то манящей силы. Вредный. — Да, вредный. Это одно из моих лучших качеств. Это ты потому, что я не стал с тобой спать? Странно. Обычно девицы злятся на меня, потому что я с ними переспал.
Она засмеялась своим резким отрывистым смешком — ха, ха, ха — и, процокав каблучками, обошла прилавок и остановилась ко мне вплотную. Ее дыхание обжигало мне лицо, голос дрожал от гнева.
— «Злюсь» я, как ты выразился, потому, что позавчера ночью вот так же стояла рядом с тобой и смотрела, как ты корчишься на полу и пускаешь слюни, вколов себе какую-то гадость. Один раз я вытащила тебя из этой ямы. Сейчас я сама на грани. Мне не нужен рядом человек с точно такими же проблемами. Ты тянешь меня за собой. А я пытаюсь выкарабкаться.
И снова я подпал под чары Изабел. Этот приступ откровенности — весьма к тому же кратковременный — выбил почву у меня из-под ног. Гнев вдруг куда-то испарился. Я медленно, по одной, снял ноги с прилавка и развернулся так, что оказался к ней лицом. Вместо того чтобы отодвинуться, она осталась стоять, где стояла, между моими ногами. Вызов. А может, капитуляция.
— Неправда, — заявил я. — Ты нашла меня на дне только потому, что сама там оказалась.
Она была так близко, я даже чувствовал запах ее помады. И не мог думать ни о чем, кроме того, что ее бедра от моих отделяют считаные дюймы.
— Я не собираюсь смотреть, как ты убиваешь себя, — отрезала Изабел. Еще минуту не было слышно ничего, кроме рева грузовика на улице. Глаза Изабел были прикованы к моим губам, потом она вдруг резко отвела взгляд. — Все, я не могу больше здесь находиться. Скажи Сэму, что я ему позвоню.
Она начала разворачиваться, и в этот миг я обхватил ее за бедра.
— Изабел. — Мои пальцы нечаянно скользнули по обнаженной коже над поясом ее джинсов. — Я не пытался убить себя.
— Кайф хотел словить?
Она дернулась прочь, но я держал крепко. Не настолько крепко, чтобы точно не дать ей сдвинуться с места, но и рывок ее был не настолько сильным; в общем, мы остались в том же положении.
— Я не пытался словить кайф. Я пытался превратиться в волка.
— Неважно. Это уже тонкости терминологии.
На меня Изабел не смотрела.
Я отпустил ее и поднялся. Мы очутились лицом к лицу. Я давно понял, что самое грозное оружие в моем арсенале — способность вторгаться в чужое личное пространство. Она повернула ко мне голову, и все исчезло, остались лишь мои глаза и ее глаза, и меня затопило ощущение правильности происходящего, того, что я говорю нужные слова в нужное время нужному человеку, такое нечастое ощущение верности слов и их искренности.
— Я не собираюсь больше повторять это, так что советую тебе поверить мне с первого раза. Я ищу противоядие.
20
СЭМ
Она — Эми, я пытался думать о ней как об Эми, а не как о матери Грейс — с усилием открыла дверь и провела меня через сумрачный вестибюль в чуть более приглушенных, чем фасад здания, тонах в выразительно светлую студию, заставленную холстами. Свет лился сквозь стеклянную заднюю стену, выходившую на заброшенный пустырь, на котором стояли старые тракторы. Если закрыть глаза на вид, обстановка студии была элегантно профессиональной: светло-серые, как в музее, стены со свисающими с белого карниза но периметру потолка проволочными подвесами для картин. Эти самые картины висели на стенах и стояли в углах; некоторые из них, похоже, еще не успели окончательно просохнуть.
— Воды? — предложила Эми.
Я встал в центре комнаты, стараясь ни к чему не при касаться. Потребовалось время, чтобы уложить в голове контекст, в котором мне предлагают воду: для утоления жажды, а не с целью утопить.
— Спасибо, все в порядке, — сказал я.
Когда Эми в прошлый раз показывала мне свои картины, они выглядели странно и причудливо — животные в городской обстановке, любовники, раскрашенные всеми цветами радуги. Теперь же все полотна казались безжизненными. Даже если на них были изображены пейзажи — улочки и постройки, — они все равно производили впечатление необитаемых планет. Ни животных, ни любовников. Ничего, притягивающего взгляд. Единственное полотно, на котором разворачивалось хотя бы какое-то подобие действия, стояло у нее на мольберте. Огромное, с меня высотой, оно все было белого цвета, за исключением маленькой человеческой фигурки в нижнем левом углу. Девушка на картине сидела спиной к зрителю, понурив плечи, и по спине у нее рассыпались темно-русые волосы. Несмотря на то что лица видно не было, я сразу же узнал Грейс.
— Давай устрой мне сеанс психоанализа, — сказала Эми, заметив, что я разглядываю картины.
— Я пытаюсь завязать с этим, — пошутил я, но шутка показалась мне предательством, как вчера ночью, когда я подхватил предложенную Коулом игру «продолжи песню», хотя следовало бы надавать ему по шее. Я вступал в соглашение с врагом.
— Тогда просто скажи, что думаешь, — попросила она. — Ты действуешь мне на нервы, Сэм. Я когда-нибудь это тебе говорила? Наверное, стоило сказать. Ладно, скажу сейчас. Ты никогда ничего не говорил, когда был с Грейс, а я не понимала, как это воспринимать. Со мной все разговаривают. Я могу разговорить кого угодно. Чем дольше ты молчал, тем больше я ломала голову, в чем дело.
Я посмотрел на нее. Я понимал, что тем самым лишь подтверждаю ее точку зрения, но все равно не находил нужных слов.
— Ох, теперь ты нарочно морочишь мне голову, — продолжала она. — О чем ты думаешь?
В голове у меня крутилось множество мыслей, но большинству из них не следовало превращаться в слова. Все они были гневные, обличительные. Я повернулся к нарисованной Грейс, отгородившейся от меня спиной.
— Я думал о том, что это совсем не та Грейс, которую я знал.
Эми подошла и остановилась рядом со мной. Я отодвинулся. Я старался сделать это незаметно, но она все равно заметила.
— Ясно. Видишь ли, это единственная Грейс, которую знала я.
— Она тут очень одинокая, — произнес я медленно. — И замерзшая.
Знать бы, где она сейчас.
— Независимая. Упрямая. — Эми вдруг вздохнула и отошла от меня так резко и неожиданно, что я вздрогнул. — Я не считаю себя такой уж плохой матерью. Мои родители не давали мне вообще никакой свободы. Они читали все книжки, которые читала я. Ходили на все мероприятия, на которые ходила я. Установили строгий комендантский час. Я жила под микроскопом, пока не уехала в колледж. С тех пор я ни разу не была дома. И до сих пор с ними не разговариваю. Они все еще рассматривают меня под увеличительным стеклом. — Он изобразила руками окуляры бинокля. — Я думала, у нас с Льюисом все здорово. Когда Грейс захотелось самостоятельности, мы не возражали. Врать не стану — я тоже рада была вернуться к своей обычной жизни. Но она отлично справлялась. Все жаловались, что их дети вечно проказничают и плохо учатся. Если бы Грейс начала плохо учиться, и разговор с ней был бы другой.
