Владимир Витвицкий - Книга сновидений
— Мы к этому привыкши, — чистосердечно ответил ему житель, поправляя галстук с большим, но мягким узлом.
Так они и познакомились. А где же еще, если не в электричке, знакомиться интеллигентным людям больших промышленных центров? И как, если не в перестрелке? Ведь не на улицах же, с их вечным и, как правило, то в одну, то в другую сторону направленным движением, и от этого движения кажущихся пустынными, не смотря на толкотню и суету.
— Как вы здесь живете? — покинув электричку, удивился Навигатор этой уличной суете и одновременно пустоте.
— Привыкшие мы, — ухмыльнулся интеллигентный житель его удивлению, протягивая вырванный из дешевого блокнотика листок. — Вот мой телефон, позвоните, и возможно, я помогу вам.
И захрустел снегом и льдом, исчезая в серокаменных джунглях.
— Как вас зовут? — успел только крикнуть вслед Навигатор, но не получил ответа. — Уважаемый…
— Хуанито? — высказал не лишенное определенного смыла предположение доктор.
— Им-мум-мал-лиии, — еле слышно донеслось из толпы.
Путешественники немного помолчали, рассматривая неуютную смесь северной природы и бетонных строений, и озабоченную только собственным движением толпу.
— Почему мы его отпустили так быстро? — усомнился во врачебном решении Суппо. — Он, наверное, врет.
Навигатор, он же молод, а значит неуступчив.
— Не пугайся, мой друг, и не суетись, — похлопал того по плечу сильной рукой умелого врачевателя Пржевальский. — Впервые в жизни ты столкнулся с интеллигентным человеком. Это неожиданно. Это пугает. Я понимаю.
И ненадолго замолчал, давая своему спутнику время осмыслить сказанное, при этом оглядываясь, озираясь, то есть обозревая окрестности. А окрестности таковы: обветренные и от этого неряшливые здания, так похожие на башни, лезут вверх, навстречу с неба падающему снегу, плоскими крышами целясь в сероватое воздушное пространство. Снег белый, колючий, не липкий, но от взаимодействия с серым камнем и обветренным бетоном он приобретает вид нездоровый и недовольный своим местом выпадения.
— Ну-ка, набери-ка, номерок, — дыханием обогревая воздух, предложил доктор, перестав озираться и утерев рукавом свои реальные, а у Навигатора виртуальные сопли.
— Уже набрал, не отвечает. А все-таки зря мы его отпустили.
— Успокойся, дипломат — если ты ступил на тропу войны или охоты, то это вовсе не значит, что ты обязан соблюдать все правила движения. Пока вы взаимно царапались в вагоне, я успел тиснуть жучок в ствол обреза. Некоторое время мы сможем отслеживать его.
— В какой-то степени это и в самом деле… неблагородно.
— И это говорит мне тот, кто таким же способом выследил сказочника?! — воскликнул темпераментный, не лишенный азарта Пржевальский. — Воистину — медицина и дипломатия несовместимы! Вспомни, что глаголет первое из пяти правил "Наставления"?
— "Имей мудрость быть терпеливым во времена бездействия".
— Вот видишь. Пойдем, зайдем в блинную, немного побездействуем с дороги.
— "Выбирай стремление к справедливости как дорогу своей жизни" — соглашаясь с предложением, однако не без намека на ожирение процитировал второе дипломатическое правило Навигатор.
— Вот именно.
И они пошли в сторону блинной, на запах, прекраснейший из всех, а особенно из тех, которые носятся в морозном или ветреном воздухе, над недовольным своим местом падения снегом. О, этот запах! О, эта щучья икра на горячих, в растопленном масле, блинах! О…
— "Не позволяй душе подчиняться желаниям, наслаждениям, становиться зависимой" — на ходу, не замедляя шага, выдал третью цитату Суппо, демонстрируя знания общих законов и служебных инструкций.
— Я же сказал — немного, — успокоил его доктор, явно не диетолог и точно не враг жирного и мучного, а тем более такого вкусного. — Не вечно же нам в "Макдоналдсе" давиться.
О, эти блины, откушанные в тепле, зашедши с ветра или с морозца… О, эта икра, не красная и крупная, а именно щучья, мелкая… О, горячее, только что растаявшее маслице… О, блины в дороге, посреди путешествия, посреди самой жизни, одна из прекраснейших, но, к сожалению, нечастых и недлинных ее граней… О…
* * *13. Гроза.
— В вашей обуви иглы от с?сны.
— От с?сны?
Нет ничего чудеснее или мало чего чудеснее найдется, чем гроза в Приледниковье. Когда, в самый жаркий летний месяц, а в Приледниковье этот месяц собственно и все лето, так вот, когда в этот жаркий, и днем и ночью зеленый и солнечный месяц июль, в течение дней эдак пяти или даже семи дует сильный, обжигающий далеким дыханием далекой пустыни, южный, но на удивление постоянный ветер, жаркий, нескончаемый, упругий, гнущий и при всех других ветрах неломающиеся деревья, и кажется, с тем самым песком из той самой пустыни, нереальной и почти сказочной из-за расстояния и из-за вечного отсутствия там снега, когда он дует и при этом не гонит облака — в далекой пустыне нет облаков, иначе она бы не называлась пустыней, и солнце, пользуясь прозрачностью момента, греет непрерывными и жаркими лучами воду в быстрых речках и глубоких озерах, а в неглубоких она, кажется, вскипает, когда в этих прогретых озерах не добраться до холодного слоя даже в нырке, тогда, в конце этих пяти или семи ветреных, но солнечных дней, южный ветер, иссякая, все-таки сталкивается со своим северным и своенравным соседом, злым и переменчивым, тогда-то и образуется фронт.
Атмосферный фронт, и по всему этому фронту два ветра — жаркий и холодный, воюют между собой, проникая друг в друга и этим убивая себя. За этой войной наблюдают природа и люди, ожидая взрыва дождя, со вспышками молний и грохотом грома. А ведь молнии и гром, и шумящий крупными каплями, льющийся мощными струями дождь, быстрый и сильный — это очень большая редкость в вечно мелко моросящем Приледниковье. И потому-то эта редкость воспринимается как чудо. Мощь нездешней, южной природы, с запахом прибиваемой тяжелыми каплями пыли чувствуется в нем, вспыльчивой, но быстро отходящей от собственного буйства. А фауна и флора, и главное — люди, то есть северяне, непривыкшие, просто незнакомые с залетной, быстротечной вспыльчивостью и кратковременным буйством, они ведь не готовы к такому катаклизму, и быстро промокают до нитки. Но эту, если разобраться, беду, они все равно воспринимают как чудо, принесенное редким здесь гостем — южным ветром.
А северяне, ну те, которые не знают о кратковременности южного буйства, они пугаются, страшатся, боятся, глядя на яркие, на фоне потемневшего неба молнии, и вслушиваются в ужасные громовые раскаты, думая, что это надолго, а может быть и навсегда. Да даже фауна и флора, удивляясь объему вдруг свалившейся с неба теплой воды, привыкнув обычно к талой, не очень-то понимают, что с ней делать, с той, которая сразу и много. Здесь так не принято, здесь дожди и солнце ведут себя иначе: если это дождь, то затяжной и мелкий, а если солнце, то переменчивое. Здесь невозможно промокнуть сразу или резко обгореть. За такими чудесами люди летом отправляются на юг, в страну, знакомую им всем, но в их рассказах звучащую как красочная сказка. Едут по дорогам, сначала пустынным, быстрым, диковатым, а потом, ближе к югу, тесноватым и резковатым от попутного и встречного движения.
