Хозяйка усадьбы "Тихий уголок" (СИ) - Ширкунова Резеда

— Зови. Не держать же их в гостиной, пока я делами занимаюсь.

Невысокого роста худощавый мужчина со светлыми волосами зашел в кабинет, за ним следовала жена — хрупкая забитая женщина, не смеющая мужу ничего сказать поперек.

Семен поднялся и вышел из-за стола приветствовать тестя и тещу.

— Добрый день, Алексей Феофанович, Елизавета Александровна. Прошу, располагайтесь, — пригласил посетителей. Он заранее поинтересовался у Прохора, как зовут родственников.

Управляющий уже ничему не удивлялся. Лекарь предупредил, что у барина потеря памяти, и сколько это продлится — неизвестно.

Тесть сел на диванчик, рядом опустилась его жена.

— Как вы себя чувствуете, Владислав Парамонович? — поинтересовался Алексей Феофанович.

— Благодарю за беспокойство, сейчас намного лучше, — ответил хозяин дома, садясь на свое место. — Вам подготовить комнаты? Погостите?

— Нет, дорогой зять, надолго не останемся. Сами понимаете, работы сейчас много, не уследишь — и крестьяне что-нибудь да наворотят. Мы по другому вопросу.

Мужчина замолчал, видимо, не зная, с чего начать разговор, а женщина всхлипнула.

Семен не торопил. Он предполагал, что речь пойдет о его умершей супруге — странно все же было говорить о незнакомой женщине и называть ее женой, — но ошибся.

— Владислав Парамонович, хотя ваш брак и договорной, вы с Софьюшкой ладили и жили душа в душу. Никто о вашей семье плохого не скажет. Да и вы пострадали только оттого, что спешили домой, узнав о несвоевременно начавшихся родах.

— Что вы хотите сказать? — Семен нахмурился.

— Отдайте нам Катеньку, Владислав Парамонович, Творцом прошу! Заклинаю вас, отдайте дитя! — разревелась женщина. Муж взял ее за руку и слегка сжал, стараясь успокоить.

— Это моя дочь. Почему я должен ее отдать? — холодно спросил хозяин дома.

— Слухи до нас дошли, что девочку голодом морили, и она уже на последнем издыхании была, когда вы это заметили. А у нас Катеньке ни в чем не будет отказа. Творец нам дал только одного ребенка, так пусть хотя бы ее дитя порадует нас на старости, — быстро произнес тесть, видимо, боясь, что зять перебьет.

— Вы женитесь, как наша кровиночка с мачехой уживется? У вас еще детки народятся, и окажется Катюшка в семье лишней, — добавила Елизавета Александровна.

— Лишних в семье не бывает, — отрезал Семен. — Это мой ребенок, и я ее никому не отдам. А по поводу женитьбы спешу вас успокоить: пока даже в мыслях подобного нет. Теперь расскажите, кто сообщил о кормилице?

— Значит, все же правда. А я надеялась, соврали злые языки, — прошептала теща. — Разговоры промеж крестьян идут, так и до наших ушей дошло.

— Не стану скрывать, как только Софья Алексеевна умерла, тут же пригласили кормилицу. Я еще не мог вставать, но узнал чуть позже, что у нее хватало молока только на собственного ребенка, а моя дочь оставалась голодной, — глаза барона сузились, на скулах заиграли желваки. — Крестьянку наказали. Розгами не били — какой бы дрянью ни была, она кормящая мать, — а мужа плетьми отходили. Выяснилось, что он знал обо всем, но ради денег запретил жене говорить о недостатке молока. Сейчас бывшая кормилица ухаживает и за дитем, и за мужем, а рядом с Катюшей другая женщина. Ребенок у нее умер сразу после родов, — Семен помолчал и непреклонно заявил: — Я не против ваших встреч. Приезжайте в гости, общайтесь, как-никак вы ее бабушка и дедушка. Но Катюша останется со мной. Это мое последнее слово.

— Спасибо, Владислав Парамонович, что не отказали в доме, — с облегчением выдохнул Алексей Феофанович. — Мы не будем часто недоедать вам, только по праздникам.

— Пообедаете со мной?

— Спасибо, но нет. К внучке зайдем, оставим подарки, а там и время подойдет домой собираться.

— Как пожелаете. Пойдемте, я вас провожу.

Семен показал тестю с тещей детскую комнату. Там стояла кровать, аккуратно заправленная белым одеялом, стол со стулом, большой шкаф и посередине висела деревянная люлька изящной работы, украшенная кружевами. Из люльки слышались кряхтение и почмокивания.

— Василиса, к нам пожаловали родители Софьи Алексеевны. Покажи им Катюшку, — тихо проговорил Семен.

— Добрый день, барин, — поклонилась кормилица. — Барышня только что поела.

Она аккуратно вынула ребенка и отдала в руки отцу. Малышка широко раскрытыми глазами внимательно посмотрела на мужчину.

«Надеюсь, Катенька, ты простишь меня. Но не могу я отдать девочку чужим. Хотя она не моя, но я уже считаю ее своей», — подумал Семен, с улыбкой смотря на дочь.

— Можно мне подержать? — протянула руки Елизавета Александровна.

— Конечно, — барон отдал ребенка бабушке. Девочка зевнула, потом еще раз, и ее глазки медленно закрылись. — Ничего, сейчас она совсем маленькая, станет постарше — будет меньше спать, — рассмеялся он, увидев с какой нежностью и в тоже время разочарованием женщина смотрит на внучку.

— Вы так говорите, Владислав Парамонович, словно уже воспитывали детей. А ведь, насколько я знаю, вы единственный ребенок в семье, — заметил тесть.

Семен мысленно дал себе оплеуху за забывчивость.

— Просто слышал от слуг, — выкрутился он.

Алексей Феофанович сгрузил подарки на стол, но ребенка на руки побоялся брать.

— Она такая маленькая. Упаси Творец, нечаянно вывихну что-нибудь, — проворчал он.

«Знакомо!» — про себя усмехнулся Семен. Он сам боялся нянчить Данилку, слишком маленьким и хрупким сын казался в его крепких руках.

После отъезда гостей хозяин дома пообедал и вышел во двор. Голова иногда кружилась, но тошнота, к счастью, не мучила.

Он еще разбирался в документах, оставшихся от бывшего хозяина тела, и, даже не зная, как вести домашнее хозяйство, уже видел просчеты. Барон Кротов не был бедным дворянином, но и богатым тоже. Как говорится: «На хлеб с маслом хватает, а вот на красную рыбу еще не заработали».

Семен пока не успел обследовать доставшееся ему поместье и хозяйство. Знал только по словам Прохора, что у него в собственности есть лес, где водятся кабаны и лоси. Именно на кабана барон Кротов и поехал охотиться в тот день, когда попал в такую жуткую ситуацию. Хотя, смотря для кого жуткую.

— Прохор! — позвал Семен управляющего.

— Чего изволите, барин?

— Помощь твоя нужна. Идем в кабинет.

В кабинете хозяин предложил Прохору сесть и начал разговор:

— Я просмотрел книгу доходов и расходов. Записи вроде верны, но смущает, что не знаю, откуда идут доходы.

— Так с оброка, хозяин. Деньгами редко кто отдает: ремесленников у нас мало. В основном в натуральной форме.

Семен прищурился, припоминая подобное из уроков истории. Он поинтересовался:

— А отработка барщины сколько?

— В прошлом году было пять дней: год тяжелым оказался, неурожайным. Мы как-то справились общими силами, хотя денег потратили больше, чем обычно, а вот у соседей семьями крестьяне умирали. Барон Щербин стал пить после смерти жены, так его и нашли зимой замерзшим на улице. Дочка одна осталась. Хорошо, совершеннолетняя, иначе назначили бы ей опекуна. А каким он окажется человеком, неизвестно.

— У тебя ведутся записи об отработке?

— Вот в этой книге, барин. Всего пятьсот душ.

— Пятьсот душ, а ремесленников нет, — проворчал Семен.

— В столярной мастерской, той, возле Марьинки, работают вольные, но к себе никого не подпускают. Не хотят делиться знаниями. В целом, это, конечно, правильно, ведь ремесло передается от отца к сыну, и никто чужому секретов раскрывать не станет.

— Садись, будем разбираться и искать выход.

Глава 22

Семен взял в привычку каждое утро, прежде чем выехать за пределы имения или засесть за бумаги в кабинете, заглядывать в детскую.

Физически девочка развивалась нормально и ела хорошо. Но, вспоминая о том, как часто болел Данилка, Семен боялся даже подумать, что будет делать, если дочь заболеет, ведь лекари в этом мире лечили лишь отварами трав, мазями и настойками. Поэтому он каждый день напоминал Василисе о тщательном уходе за ребенком.