Лика Лонго - Темная вода
— Не знаю, стоит ли меня жалеть. Я не очень разбираюсь в человеческих чувствах. Но жалость — это, наверное, то, что я почувствовал к тому мальчику... Помнишь мальчугана, которому я подарил игрушку?
Я кивнула.
— Его отец был двенадцатым. Классный парень, очень любил сына, часто мне о нем рассказывал. Когда все закончилось, я встретил их с матерью на берегу, и мальчик все спрашивал ее: «А когда папа придет? Я соскучился уже, когда он меня на катамаране покатает?» Мать же прятала слезы и говорила: «Папа уехал очень надолго...» Знаешь, Полина, с тех пор я потерял покой. Эта ваша жалость — очень сильное чувство. Сильнее, чем мое желание все закончить и выйти на сушу. У меня не будет тринадцатого контакта..
Заиграла громкая, заводная музыка, и нам сразу стало неуютно. Все, что рассказал мне Семен, было так далеко от веселых песен, от темпераментных кавказских танцев. Мы направились к выходу.
Обратно снова ехали молча. Я просто не в силах была разговаривать. Я смотрела на Семена и думала об одном: пусть эта поездка длится вечно.
Глава 7
Когда мы подъехали к дому, на нашей кухоньке горел свет — значит, мама и бабушка не спят и ждут меня. Как только машина притормозила у калитки, на пороге показалась мама. Она успела уже трижды позвонить мне на мобильный и знала, что я была в «Кавказской пленнице» с молодым человеком. Но она-то думала, что я с одним из Пашков. Поэтому даже в темноте было видно, насколько мама возмущена — как будто ее обманули в самых светлых ожиданиях.
— Полина? Это ты? — задала она бессмысленный вопрос.
— Да, мам, это я.
Семен прислонился к дверце своего «Форда» и весело смотрел на меня. Было видно, что наш сегодняшний разговор не только не взволновал его, но и как будто насмешил. Словно теперь, когда он раскрыл свои карты, он изучает мою реакцию, проверяет меня, играет, как кошка с мышкой, нежной лапкой. И я понимала: он ждет — испугаюсь я его коготков или продолжу игру.
— Иди домой, Полина, а то чем дольше ты сидишь со мной, тем больше даешь поводов для ссоры с мамой. Подумает, что мы тут с тобой целуемся!
Краска моментально прилила к лицу, и я зарделась, как спелый помидор. В таких случаях говорят, «покраснела до корней волос». Семен удивился, взял мое лицо в свои прохладные ладони и провел большими пальцами по скулам. Я моментально словно отрезвела. Почувствовала его дыхание — тонкий запах мяты и моря.
— Что с тобой?
Неужели Морские никогда не краснеют и даже не знают, что это такое?
— Мне... пора идти! — выпалила я, резко рванув дверцу машины. Рука Семена скользнула по моей щеке. На пороге все еще стояла мама, уперев руки в бока. Эта поза говорила сама за себя: ну я тебе покажу, как с мальчиками на машине до ночи раскатывать!
— Что ж, до завтра! — Семен улыбнулся и нажал на газ. Машина взревела, поднимая из-под колес тучи мелкой щебенки, и скрылась. Вмиг вокруг снова воцарилась ночная тишина. Как будто и не было ресторана и разговора, как будто минуту назад его руки не гладили мое лицо. Я словно зомби прошла мимо грозно настроенной мамы.
— Полина, и как прикажешь это понимать?
— Мам, я устала, давай завтра поговорим? — Я совершенно не готова была к семейным разборкам. Мне хотелось доползти до своей кровати, зарыться с головой под одеяло и до мельчайших подробностей прокрутить в голове минувший вечер. Чем я, собственно, и занялась благодаря бабуле, которая вышла к нам и сказала: «Таня, посмотри на ее лицо — ведь она сама не своя, с ней сейчас говорить все равно что с пьяным. А красная-то какая...» — последняя фраза была обращена уже ко мне.
Я настолько разволновалась вначале, что лишь перебрав в голове все подробности нашей встречи с Семеном, поняла: я не спросила у него главного! Кто хотел меня утопить и почему? Теперь мне абсолютно ясно, что Семен знает ответы на эти вопросы. Но я слишком увлеклась его историей и забыла про свой главный вопрос! В голове у меня не укладывалось: если меня пыталась утопить Морская, то это противоречило их законам, ведь сначала она должна была вступить со мной в контакт!
И еще: если Семен ничего не чувствует, зачем он общается со мной? Зачем ходил в кино и водил в ресторан? Мысль в глубине сознания зудела: ты — тринадцатый контакт, он просто потом утопит тебя! Но я не хотела в это верить. Во-первых, если бы он планировал убить меня, то не стал бы рассказывать свою историю и раскрывать все карты. Во-вторых, он же сам сказал: больше никого не тронет!
Как странно размышлять об этом. Если бы сейчас мне сказали, например: Пашок решил никого не убивать, — у меня внутри все перевернулось бы: Пашок и убийство — вещи несовместимые. А думая так про Семена, я была спокойна — будто таки должно быть, словно нет ничего страшного в том, чтобы ужинать с Морским существом, утопившим двенадцать человек. И я вполне могу стать тринадцатой. Никто не даст гарантии, что он не передумает и не войдет в контакт с последней жертвой, чтобы стать человеком. Голова моя шла кругом.
В два ноль пять пришла эсэмэска. Не включая свет, я нащупала телефон и не поверила своим глазам. Сообщение было от Семена. Сердце бешено заколотилось. «Море ночью очень красиво…» И это всё?
Дура!— шикнула я сама на себя. А чего ты хотела? Признания в любви? Морские ведь не умеют любить. Стихов? Им чужды чувства. Просто, наверное, Семен тоже не спит, любуется морем и делится со мной своими мыслями. Господи! Он сидит сейчас, ночью, где-нибудь на скале и смотрит на море. Ведь у Морских, наверное, нет дома — да и тот хулиган на пляже говорил, что они живут в скалах.
Я снова перечитала эсэмэс Что ж, и на этом спасибо. Я не придумала ответа и просто выключила телефон. Завтра скажу, что спала и не видела сообщения.
На следующий день нас так загрузили уроками, что мне было совершенно некогда думать о Семене. Наша Эмхэкашка (так мы называли преподавательницу Мировой художественной культуры — сокращенно МХК) решила окончательно нас окультурить и велела завести специальный словарь по изобразительному искусству, куда надо вносить такие слова, как «импрессионисты», «барокко», «барельеф» или «пилястры». Два урока подряд мы переписывали друг у друга эти термины и пытались их выучить — ведь на следующий урок учительница обещала принести фотографии старинных зданий и репродукции картин, по которым мы должны определять эпохи и стили.
Несмотря на то что я практически не спала эту ночь, настроение у меня было прекрасное — наверное, впервые за все время моего пребывания в Бетте. Все-таки в отношениях с Семеном произошел большой прорыв. Он рассказал мне свою историю, и пусть у меня осталось еще много вопросов, лед, как говорится, тронулся! К тому же он обещал, что мы сегодня встретимся — а я склонна верить его словам. Да и получить ночную эсэмэс от него было несказанно приятно. Хотя бы потому, что мне он пишет, а какой-нибудь Кате Комаровой — нет.
