Ярослава Лазарева - Нежность ночи
— А чегой-то ты мне выкаешь?!— изумился сосед.— Мы не господа какие недобитые!
И он смачно сплюнул чуть ли не мне под ноги.
— Да пошел ты!— агрессивно ответил я, сам удивляясь своей грубости.
Но сосед расплылся в довольной улыбке и закивал. Я нырнул в дверь под ржавым кривым козырьком. И тут же чуть не задохнулся от коридорной вони. Отвык я от таких запахов! Ринувшись в конец коридора, я толкнул знакомую обшарпанную дверь. Плотно затворив ее за собой, остановился, с трудом переводя дыхание. Я оказался в небольшой комнате, которую хорошо помнил. Старая мебель, стол посередине, застеленный клеенчатой, тщательно вымытой скатертью, комод возле окна, в углу кровать, на которой спали родители. Я огляделся, сердце заныло от этой неприкрытой нищеты. Однако в комнате было очень чисто, мать не любила беспорядка и всегда находила время для уборки.
— Мама!— позвал я, хотя ясно было, что в комнате никого нет.
«Но раз дверь не заперта, она, наверное, вышла к соседям. Или на кухне!— подумал я.— Отец-то еще на работе!»
Я помнил, что он задерживался допоздна. Он был партийным, а заседания заводской партячейки проходили часто и подолгу. Я быстро разделся, повесил пальто на самодельную деревянную вешалку, прибитую за дверью, и отправился в угол комнаты. Там за шкафом пряталась дверь в мою каморку. Иначе это крохотное помещение примерно два метра в длину и полтора в ширину назвать было нельзя. Зато там имелось окно, возле которого я в свое время примостил узкий некрашеный стол. Тут же стоял топчан, на котором я спал. Над ним были прибиты самодельные полки, туго забитые любовно собираемыми мной книгами. Больше в мою каморку
ничего не вошло. Я огляделся, опустился на топчан и уткнул лицо в ладони. Лада, ты даже не представляешь, какое отчаяние охватило меня в тот миг. Как я смогу здесь жить? Как?! Ведь я привык к роскоши и давно уже воспринимал такой уровень жизни как нечто само собой разумеющееся. В один момент оказаться в такой ужасающей нищете! Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона, ни прочих радостей цивилизации. Я не представлял жизни без них!
— Гриша, ты дома?— раздался голос из комнаты, и я вскочил.
Меня трясло от волнения.
— Гриша?— вновь услышал я и вышел из каморки.
Мама! Да, это была она! Эту первую секунду узнавания, вспыхнувшего восторга, жаркой любви я не забуду никогда! Ради нее можно было вытерпеть и не такое! Представь, много лет я знал, что ее уже нет на свете и что никогда в жизни я ее не увижу! И такой подарок судьбы! Я могу говорить с мамой, смотреть на нее, прикасаться! Это ли не чудо? Пусть даже продлится недолго, ведь я не знаю, что будет со мной дальше, зато сейчас могу побыть рядом с самым моим близким и родным человеком!
— Мама!— расцвел я и бросился к ней.
Она держала в руках сковородку с жареной картошкой и, по-моему, очень удивилась моей бурной реакции. Когда я шагнул к ней, она поставила сковородку на стол, на круглую деревянную подставку, вытерла руки о фартук и повернулась ко мне. Я не удержался и крепко обнял ее. Слезы брызнули из глаз. Мама отстранилась и внимательно на меня посмотрела.
Я очень похож на нее внешне— такие же черные как смоль волосы, голубые глаза, черные брови и ресницы. Ее лицо в тот миг казалось мне самым прекрасным на свете, а улыбка будто озарила светом и эту нищенскую комнату, и весь мир! Мамочка! Как же я по ней скучал!
— Что с тобой, сынок?— ласково спросила она и отвела от моего лица упавшую прядь.
— Не обращай внимания!— ответил я, торопливо вытирая слезы.— Просто сегодня навсегда расстался с девушкой.
— Понимаю,— сочувствующим тоном сказала она и поцеловала меня в щеку.— Ты бы поел! Все на душе легче станет!
И только тут я вдруг почувствовал, как вкусно пахнет остывающая в сковороде картошка. Мой нос словно ожил, в мозг ворвался сильнейший шквал запахов, даже голова закружилась. Я осознал, что не ел вот уже сто лет! Неконтролируемый, какой-то звериный голод вызвал судорогу. Я упал на стул, схватил вилку и набросился на еду. Мама села напротив и подперла подбородок рукой.
— А ты?— спросил я, отрываясь от пищи.
— Уже поела,— сообщила она.— Молочка хочешь?
Я кивнул, почувствовав спазм в желудке, испугался и начал есть медленнее и тщательно прожевывая. Мама налила из кувшина молоко в большую керамическую кружку, поставила передо мной. Я жадно выпил. Ладушка, никогда не забуду вкус этой моей первой, весьма скромной трапезы. Но уверяю, в жизни не ел ничего лучше!
После ужина мама убрала со стола. Я сидел неподвижно и наблюдал за ней. Счастье, переполняющее меня, помогло забыть о моих недавних страхах. Какая она все-таки милая! И, несомненно, интеллигентная. Она из семьи врачей, коренная москвичка, тогда как отец еще подростком приехал из деревни и сразу начал работать. У него образования всего пять классов. Хотя отец окончил какие-то курсы при заводе и пару лет ходил в школу рабочей молодежи.
— Ну что, вы закончили расчистку?— мягко спросила мама, вытирая стол.
Вначале я не понял, о чем идет речь.
— Ты же сказал, что после смены на Пречистенку пойдешь,— добавила она, с удивлением на меня глянув.
И тут я вспомнил, что действительно, нас отправляли на своего рода субботник в тот район. Там сносили старые бараки, обещали, что построят дома для заводских рабочих. В одном из этих полуразрушенных строений я и повесился.
— Да, я там был,— подтвердил я, но, видимо, сильно изменился в лице, так как мама подошла ко мне и положила руку на лоб.
— Что-то не нравишься ты мне сегодня, Гриша,— ласково произнесла она,— будто тебя то в жар бросает, то в холод. Не захворал, часом?
От ее участливого тона мои глаза повлажнели. Я ясно вспомнил Атанаса с его вечно злобным взглядом, жестоким нравом и беспощадностью ко всему на свете. Меня невольно передернуло. Я опустил голову и пробормотал, что здоров, просто немного расстроен. Мама начала гладить мои волосы, приговаривая, что все будет хорошо, что все наладится, нужно просто потерпеть. Наверное, она решила, что я все еще переживаю из-за несчастной любви. Ее легкие нежные прикосновения постепенно успокоили меня, и я почувствовал внутреннее умиротворение.
— Может, заварить чай?— спросила она.— Есть морковный.
— Морковный?!— изумился я, но тут же вспомнил темно-коричневую, довольно ароматную жидкость.
— Ты же его любишь,— с недоумением сказала мама.— И есть сушки с маком.
— Хорошо,— согласился я.
После того как мы вместе попили морковного чая, мама сказала немного виноватым тоном:
— Я прилягу, почитаю. Отец на собрании и неизвестно, когда вернется.
