Марина Суржевская - Тропами вереска
— Зачем? — не понял Таир.
Леля руки в бока уперла, как грозная нянюшка, брови свела.
— Влюбилась потому что, глупая! — с досадой фыркнула сестрица. — Хочет своего синеглазого вернуть!
— Леля! — попыталась отдернуть я сестрицу.
— А что Леля? Восемь лет ты в этом лесу в норе живешь, как зверь. День за днем долг платишь, расплатилась ведь почти! А теперь что?
— Что? — не понял Таир.
— А теперь все заново!
— Еще восемь лет? — ужаснулся мальчишка.
— Ты глупый? — поморщилась Леля. — Теперь она в обличии чужом, и срока ей — до цветка папоротника! И если не узнает ее этот служитель, то душа Шаиссы навсегда во власти демона окажется!
Сестрица смотрела гневно, даже глаза потемнели от злости. Таир поскреб затылок озадаченно.
— Так любовь же, — пробормотал он.
— Дурость одна эта ваша любовь! — уверенно отрезала девчонка. Я смущенно улыбнулась. Дурость, кто ж спорит…
— И что мы будем делать?
— Вы будете кашу есть, — вздохнула я, и Тенька одобрительно тявкнула. Очень она слово 'есть' любит. — А я пойду пожитки собирать. К вечеру доберемся до Сосенок, деревенька такая, там останетесь, поняли? У Аришки, присмотрит за вами…
— Вот еще! — в один голос возмутились детишки. — Мы с тобой пойдем!
Леля на коленки встала, обняла мне ноги, щекой прижалась, носом хлюпнула.
— Никуда я тебя одну не отпущу, даже думать не смей!
Таир потоптался неловко, а потом на лавку сел рядышком, по голове меня погладил.
— И я не отпущу.
Тенька обрадовалась, подползла, мордой ткнулась. Даже Саяна с притолоки свесилась, присматриваясь к моей голове.
— А ну брысь, — рявкнула я. — Развели тут сырость. Бегом за стол и ложкой стучать. Будет, как я скажу, поняли?
И пока детишки, ворча на злую Шаиссу, покорно уплетали кашу, я половицы разобрала да мешочки с монетами вытащила. Что ж, на дорогу с лихвой хватит, и Леле на дальнейшую жизнь, если задуманное не удастся. Бедствовать моя сестрица не станет.
— Откуда столько? — изумился Таир, выглядывая из закутка.
— За дела ведьминские, — хмуро пояснила Леля. — Восемь лет копилось, вот и насобиралось! Уж не от муженька досталось, хотя Шаиссе наследство богатое полагается. Того самого муженька, что ее плетьми бил, не жалеючи, да измывался, как хотел. Из-за кого она столько лет ведьмой ходит!
— У Шаиссы был муж? — изумился мальчишка. — А теперь он где?
— Был, да сплыл! — обрадовала Леля. — Будет знать, как свои ручки поганые распускать!
Я на сестрицу глянула строго, но не одернула. Да и что тут скажешь, все правда. Замужней я рано стала, шестнадцать весен всего исполнилось. Девчонка совсем. Не хотела, конечно, да никто не спросил. Кому мнение сироты интересно? Сулил защиту и благоденствие мой жених, обещал заботиться обо мне и сестрице. Рода мы древнего и благородного, но обнищавшего и забытого. Я и пошла под венец… А в первую же ночь, когда снял с меня венчальный убор супруг, всю свою натуру звериную и показал. А ведь видела я черноту в его душе — дар во мне с самого детства был, бабушка использовать учила, пока жива была, да от людей прятать. Я и прятала, а более всех от семьи своего мужа. Боялась его до жути, ночей, как кары ждала, даже Шайтас меня так не пугал, как супружник венчанный. Ночами он меня мучил, а днями сестрица его житья не давала. Может, и потерпела бы я, дело забывчиво, а тело заплывчиво, говорят, да только муж мой через год на сестричку, на Лелю, поглядывать начал. А потом и руки распускать. Так что тут я уже не сдержалась. Такое заклятие наложила, что самой страшно. Только тогда не знала многого…
Собралась быстро. Да и чего медлить, из пожитков — два узелка. Платье на сестричку надела, сама в штаны и кожух влезла, завернула нехитрый скарб. Домик запечатала, укрыла тенью, поклонилась, поблагодарила за приют. Восемь лет назад просила дорожку привести меня в нору тихую, где отсидеться можно, горе переждать, она и привела. А теперь тропка в обратную сторону.
На опушке леса я присела, склонилась над Тенькой и Саяной, зашептала, заворожила. Были хлесса зубастая да птица злобная, стали — шавка дворовая и голубица, коих дамы для развлечения заводят. Полюбовалась на них, шикнула, чтобы Тенька пасть не открывала. А то рычит она совсем не по-собачьи.
До Сосенок добрались скоро, постучались в дом к Аришке. Мастерица выскочила на порожек, глянула приветливо, а я — недоверчиво. Уже отвыкла от добрых взглядов, все чудится, что вновь посмотрят со злобой и отвращением. Аришка меня не признала, конечно, хоть и виделись мы с ней раньше. Но я тогда ведьмой была, а она хворая лежала, умирающая. Но про должок, думаю, не забыла. Хотела попросить за детишками присмотреть, а потом увидела улыбку счастливую, взгляд, вглубь себя направленный, и колечко на пальце. Значит, сладилось у них с Грыней. Мастерица, конечно, мне в просьбе не откажет, да только не вовремя я со своим прошением. Да и Леля с Таиром смотрели на меня волком и всю дорогу о чем-то за спиной сговаривались. Не надо ведьмой быть, чтобы понять: оставлю у Арины — на утро сбегут и за мной следом отправятся.
Так что я вздохнула и попросила лишь одежду для себя и сестры с… братом. Немного запнулась, кинув быстрый взгляд на покрасневшего Таира, но продолжила уже увереннее:
— Нам нужна одежда в дорогу, удобная и неброская. Найдется?
— А как же, — весело отозвалась девушка, окинув нас приветливым взглядом, и посторонилась, приглашая в дом.
Через час мы вышли уже в обнове, да не абы какой. Все же, Арина— мастерица умелая, даже простую одежду способна красивой и необычной сделать. Я пока наряды перебирала, все думала, что дальше делать. А хозяйка мне ткани подавала, то синюю, лазурную, то зеленую — муаровую. И тихонько так, чтобы другие не слышали, сказала, протянув мне баночку:
— Румяна вот, — смутившись, прошептала она, — для щек…
Я кинула, снова вздохнула. Хорошая девка, добрая. Покачала головой, отвела ее руку. Румяна здесь не помогут, и платья яркие не спасут, только подчеркнут мою серость. Так что наряд я выбрала простой, темно — серый, и волосы повязала таким же платком. Ариша хмурилась, душа ее светлая, красоту творящая, страдала, на мою невзрачность глядючи. Я улыбнулась, пытаясь смягчить ее расстройство.
Зато вот Леля моя красавицей стала. В удобном теплом платье цвета майской сирени, с кружевным воротничком и синей лентой в светло — рыжей косе, сестра стала похожа, наконец, не на чумазую проходимку, а на благородную девушку. Так что даже Таир на нее засмотрелся, когда Леля вышла к нам из комнаты, переодевшись. Аришка ей еще и бусы на шею повесила, так что я побоялась, что с такой девой пригожей мы всех женихов по дороге соберем!
Тепло поблагодарив мастерицу, мы отправились к кожевнику и у него купили удобную обувь и дорожный сундук. И, перекусив в харчевне, уселись на телегу, что отбывала на юг.
* * *В дороге провели несколько дней, так что хлесса уже успела привыкнуть к поводку, а Саяна — к клетке. Зимой добрались бы скорее на санях, но снег уже сошел, дороги развезло весенней грязью да распутицей. И чем ближе подъезжали, тем мрачнее я становилась. Даже Леля уже не радовалась обновкам, а жалась ко мне испуганно. Таир смотрел недоуменно, потому что видимых причин для беспокойства у нас не было. Напротив — и тракт шире стал, и люди в обозах наряднее, и кони со сбруями дорогими. Пару раз уже пронеслись мимо роскошные тройки со стражами на задворках, из которых выглядывали родовитые девицы или городские богатеи. И я отворачивалась, сжималась, хоть и понимала, что никто меня не признает. Пока все надеялась, что тропка меня мимо проведет, что дорожка покуражится, да свернет в строну, ан нет. Вела уверенно меня к Ильмиру, в места знакомые. Родные и чужие одновременно. Лелечка моя совсем побледнела, когда увидела стену городскую.
В телеге еще семейная пара была, попутчики, так Таир подсел к нам ближе, заговорил шепотом:
— Девчонки, вы чего пришибленные такие? — округлил он глаза.
— Сам пришибленный, — огрызнулась Леля и на меня глаза скосила, можно ли говорить, мол? Я плечами пожала, рассеяно рассматривая городскую стену да черепичные крыши домов. Города с детства не люблю: живой силы в них мало, неуютно мне. Но лучше бы сюда дорожка вела. Но тропка меня прочь от городских стен поманила, на восток, к озерному краю, и я совсем опечалилась. Уж не знаю, Шайтаса то проделки, или Судьба так полотно моей жизни соткала, но возвращалась я туда, откуда бежала без оглядки восемь лет назад.
— Выросли мы здесь, — буркнула Леля непонимающему мальчишке и тоже замолкла, сжалась в углу.
Я смотрела вокруг и тревожно, и алчно, на пролески с редкими деревцами, на землицу особую, с красным суглинком вперемежку, на затянутые легкой зеленой дымкой леса. Здесь теплее было, и деревца уже укутались робким весенним одеянием, еще тонким и прозрачным, почти невидимым. В низинках стоял туман от холодной земли, а дальше потянуло тиной и рыбой, знать, приближались к воде. Пять их было, круглых, как серебрушки, зеркальных озер, возле второго, самого красивого, поместье стояло… Удельного князя озерного края, супружника моего…
