Жена хозяина трущоб (СИ) - Семенова Лика

Я заметила, как Джинни предусмотрительно отошла подальше, к самому забору. И я осталась одна.

Марко встал передо мной, заслоняя мерзкий свет прожектора:

— Что ты здесь делаешь? Почему ты еще не дома?

Я опустила голову, чтобы не видеть его искалеченного лица, от которого по хребту пробирало морозцем:

— Я уже иду…

— Где ты была?

Я сглотнула, понимая, что от страха пересохло во рту:

— Я гуляла… Перед сном.

Марко шумно выдохнул, с трудом задавливая злость. Повернул голову, глядя куда-то в сторону:

— Джонатан!

Я сразу поняла: Джонатан — это «хвост», который таскался за мной. Тот подбежал тут же — уже вскарабкался по лестнице.

— Я, патрон!

Марко смерил меня тяжелым взглядом:

— Где она была?

— Вышла из дома, а потом два часа сидела у Разлома.

— Одна?

— Одна, патрон. Потом пришла вон та, — Джонатан кивнул в сторону Джинни.

Марко шумно выдохнул, вновь посмотрел на меня:

— Мне не нравится, что ты разгуливаешь по ночам. Я запрещаю, слышишь? Моя жена не должна слоняться в темноте, словно продажная девка.

Я сжала зубы, но не удержалась:

— Я еще… не жена, — голос предательски дрогнул, но мне было безумно важно это произнести.

Марко коснулся моего лица, и сердце оборвалось.

— Это ничего не меняет. Станешь ею завтра… — Он стиснул пальцы на моем подбородке, заставляя поднять голову: — Зачем ты пришла сюда? Видеться накануне свадьбы — дурная примета. Это не к добру, София.

Я опустила глаза. Теперь видела в расстегнутом вороте серой рубашки его волосатую грудь, на которой покоился большой золотой крест. Как символ фанатичной веры. Но вера Марко была своеобразной… если не сказать, избирательной. Она никак не мешала ему творить все то, что он делал.

— Прости, я не знала, что ты здесь. Я просто пошла этой дорогой.

Марко вновь шумно выдохнул, и было понятно, что едва сдерживался. Он вынудил меня смотреть в его изуродованное лицо:

— Ты должна выспаться и хорошо выглядеть завтра. Поняла? Я не хочу видеть в церкви помятое лицо. — Он склонился совсем близко, и его губы едва не касались моей щеки: — И недовольное или несчастное — тоже. Ты должна ценить то, что я тебе даю, София. Любая мечтала бы оказаться на твоем месте. Но я предпочел всем остальным тебя.

Я молчала. Наверное, лучше молчать. Никогда не угадаешь, что может его разозлить. Фраза, взгляд, вздох… впрочем, я еще всего не знала — только предстоит узнать. И учение не обещает быть гуманным.

Я стояла, оцепенев. Вздрогнула всем телом, когда от фургонов раздался истошный визг и неистовое рыдание вперемежку с мольбами. Я не хотела смотреть, что там происходит, и сейчас была рада, что Марко заслонял собой обзор.

Он почувствовал, как я вздрогнула. Понял, почему. Отстранился и повернул голову:

— Заткните эту суку!

Я расслышала удар, сдавленный вскрик. И тишина… Лишь стрекот кузнечиков и отдаленные голоса. Это было чудовищно. Невыносимо до звона в ушах. Марко вновь склонился, хозяйским жестом заводя руку мне на затылок. Чтобы больше не дергалась.

— Так ты поняла меня, София?

Я не находила в себе сил что-то сказать. Если бы подо мной в эту минуту появился еще один Разлом — я была бы счастлива.

Марко не нравилось мое молчание:

— Ну же! Я хочу услышать ответ.

Я с трудом разомкнула губы:

— Да, я поняла. Я сделаю, как ты хочешь. Завтра я буду улыбаться.

Его губы чуть дрогнули, взгляд потяжелел:

— Хорошо… — голос стал ниже, срываясь на хрип.

Он провел рукой по моим волосам, и я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не задрожать. Задыхалась от страха. И даже не могла вообразить, что будет завтра. Я стояла у самых ворот ада.

Пальцы на моем затылке стали жестче, и я уже не могла даже повернуть голову. Марко вновь склонился совсем близко:

— Ты нарушила порядок. Уже ничего не исправить. Теперь, полагаю, Господь не обидится, если я сделаю это сейчас.

Я чувствовала, как его губы касаются моих. Замерла, понимая, что сердце сейчас просто не выдержит. Я почувствовала чужой язык, и рука на затылке снова сжала до боли. Марко прошипел мне прямо в губы:

— Разожми зубы.

Я задеревенела. Понимала, что сейчас он разозлится, но сделала все наоборот. Сцепила крепче, до ломоты. Не могу.

— Разожми зубы! И будь ласковой.

Он надавил пальцами по бокам моей челюсти, и от боли я открыла рот. Его язык тут же скользнул внутрь. На мгновение показалось, что я сейчас задохнусь, пыталась отстраниться, но не было ни малейшего шанса. Единственное, что я могла — позволить ему делать то, что он хочет. Всегда и во всем.

Я пыталась расслабиться, абстрагироваться от того, что происходило. В то же время понимала, что чем быстрее он получит то, что хочет, тем быстрее отпустит. Я стала опасливо отвечать на этот кошмарный поцелуй, чувствуя, что его руки становятся просто тисками, дыхание тяжелеет. И до смерти боялась, что Марко решит устроить брачную ночь прямо здесь и сейчас, в пыли. Он уже почти нарушил свой обет.

Новый вскрик от фургонов заставил меня снова содрогнуться. Я инстинктивно стиснула зубы, и Марко зашипел, резко отстраняясь. Кажется, я прикусила его язык. Он повернулся к своим людям:

— Да заткните вы, наконец, эту суку!

Я зажмурилась, когда услышала выстрел, и спрятала лицо в ладонях. Вой тут же оборвался, будто выключили тумблер. Они убили эту несчастную…

Марко тяжело, шумно дышал, нервно прочесал пальцами волосы, будто приходил в себя. Посмотрел на «хвоста»:

— Джонатан, отведи ее домой сейчас же. И если она свернет с дороги хоть на шаг, я оторву твою башку.

Тот с готовностью кивнул:

— Да, патрон.

Марко посмотрел на меня:

— Уходи.

Я не заставила повторять. Посеменила к выходу с рыночного пустыря, едва ощущая свое тело. Я не понимала, как буду жить. Не понимала, что будет дальше. Наверняка знала только одно: так — не смогу.

Не смогу!

Глава 3

Тетка Марикита встретила меня перепуганным взглядом. Выдохнула с невероятным облегчением:

— Слава тебе, Господи… Наконец-то вернулась. Где ты была?

Я молчала. Просто пошла к узкой лестнице на второй этаж. Но тетка не отставала:

— Что случилось? На тебе лица нет. Разве так можно? Завтра такой день! Посмотри на себя! Привидение! Да что с тобой?

Я не обращала внимания на ее слова, просто поднималась, слушая, как надсадно скрипят под ногами ступени.

— Софи!

Я не реагировала. Добралась до своей комнаты, скользнула внутрь, в темноту, и быстро заперлась на щеколду. Тетка толкнулась:

— Софи! — Стучала в дверь, как истеричка: — Софи! Софи! Я сломаю дверь, если не отопрешь! Слышишь?

Я прислонилась спиной к стене, сцедила выдох через сжатые зубы:

— Если ты не уйдешь, завтра я скажу Марко, что ты меня избила. Синяки будут, не беспокойся.

Тетка моментально затихла, словно подействовало какое-то магическое заклинание. Подобные угрозы всегда действовали безотказно, но легче мне от этого не становилось. Я буквально кожей чувствовала присутствие за дверью. И точно знала, что она прижала ухо, чтобы расслышать, что я делаю. Тетка простоит минут пять, а потом я услышу, как крадется по ступеням вниз. Чтобы накрепко запереть входную дверь на все засовы. Если она не укараулит меня в этом доме — жестоко поплатится. Она это понимала. Но завтра ее надзору конец, может выдыхать.

Я никогда не любила тетку Марикиту. Она меня — тоже. Называла приблудной, потому что когда-то давно мама явилась к родной сестре с младенцем на руках. И просила приюта. Маму я помнила плохо, она умерла, когда мне было семь. И весь ее образ со временем подернулся дымкой, как бы я не пыталась воскресить в памяти черты.

Только повзрослев, я начала понимать, почему тетка не выставила меня на улицу. Уже тогда она лелеяла мысль подороже продать меня. Даже не имело особого значения, насколько красивой я вырасту. Было вполне достаточно признаков чистой расы, которая так ценилась на «той» стороне. Белой кожи, рыжих волос и голубых глаз. Для трущоб это было штучной редкостью — здесь почти все давным-давно крепко перемешались, образовав свой особенный генотип. За редким случайным исключением. Наверняка и в нашей семье отыщется много интересного, если копнуть. Просто изредка может случиться генетический сбой, как у меня… Все считали это везением, будто я вытянула счастливый билет. Я же — проклятием. Мечтала хотя бы покрасить волосы, чтобы не отличаться от остальных, но Марко никогда не позволит, скорее, обреет налысо.