Проклятье Полоза (СИ) - Ризман Мира "Keganis"
— Рена-с-с-с…
Как шумно! Мириады звуков ежесекундно раздавались в ушах: писк, кряхтение, шуршание, лёгкие шаги, птичий гвалт, треск и шелест. Так много! Так громко! От них невозможно скрыться, они, словно собственная тень, преследовали её повсюду. Вот маленький ёж пробежал за оградой сада, а рядом муравей протащил огромную ягоду, и птица на ветке ясеня, что у самой калитки — чистит свои перышки. Рена слышала всё! Это сводило с ума. Снова и снова. Каждое дуновение ветерка, колыхание водной глади…. Невыносимо!
— Рена-с-с…
И эти запахи! С каждым днём ароматы становились всё острее, доводя до безумия. Прелые листья, сырая земля, пожухлая трава, застоялая вода, гниющие корни растений, дух каждой птахи и мелкого зверья сочетались со сладким благоуханием последних цветов — нежных астр и скромных хризантем. Чудовищная какофония тошнотворного и приятного…
— С-с-с-следуй…
Ощущения были очень странными. Чувства обострились до невероятности. Иногда ей казалось, что она знает всё: куда направится каждая букашка пролетевшая мимо окна, в котором часу начнёт холодать, когда распустятся гелениум и бархатцы. Она предчувствовала каждое, даже малейшее, едва уловимое движение, запросто могла отклониться от траектории полёта мушки. Вот только зачем? Разве это так важно?
— С-с-следуй…
И она шла. Иногда бежала и даже ползла, пачкая ночную рубашку, каждый раз натыкалась на камни ограды. Её звало куда-то в осеннюю даль, к кому-то кто был за той стороной стены. И она рвалась к нему, безумно, безудержно, стесывая кожу и срывая ногти. Руки и ноги были исполосованы свежими ссадинами, перед глазами, словно пелена. Мир выглядел, то как в густом тумане, то вспыхивал яркими красками. Всё, как в бреду. Вот она мирно шла по тропинке, и только успела моргнуть, как оказалась возле стены, о которую неистово билась, зарабатывая свежие синяки. Потом сидела у болотца, а через миг пыталась пролезть через тонкую полоску между землей и калиткой, следуя за неведомым зовом.
— з-з-за нами-с-с-с…
Щекочущий шёпот ветра, умоляюще-жалобные стоны леса, таинственные отзвуки из-под земли, влекущие всплески воды… и она снова у ограды, с разбитыми в кровь руками и ногами, вся в слезах и с больной головой.
— з-за нами-с-с…
Голова раскалывалась на тысячи кусочков, её разрывало от всех этих звуков, запахов, красок и ощущений! Едва ли возможно воспринять столько всего одновременно!
— за нами-с…
Порой ей становилось нестерпимо жарко и душно, она просто задыхалась в четырёх стенах. Нужно было на воздух. Немедленно. Изредка она ловила себя на мысли, что эта осень выдалась чрезвычайно знойной. Пекло, как летом, а она жаждала хотя бы одного глотка освежающей прохлады, вместо пылающего марева.
— Иди-с-с-с ж-ж-же-с…
Кожа зудела. Расчёсы были везде, они блестели желтизной, подобно чешуе, такие же плотные. Они красовались на плечах, запястьях, локтях и коленях. Кожа вокруг шелушилась, требуя прикасаться. Вновь и вновь скрести, карябать и царапать. Это просто невероятная мука, болезненная и непреодолимая. Руки сами тянулись к зудящему участку, и острая боль смешивалась с почти наслаждением…
— Иди-с-с ж-же-с…
Сколько? Сколько ещё этой жажды и стремления непонятно куда и зачем? Сколько ещё ужасных снов и горящих глаз, зовущих голосов, искусанных губ и стёртых о каменную ограду ногтей?
— Кто я? Куда вы зовёте меня? — в слезах стонала она после исступлённых попыток прорваться на волю, падая возле стены.
— Иди-с же-с…
— У меня нет больше сил… слышите?! Я не могу одолеть эту ограду! Прекратите! Прекратите немедленно! — Кричало всё внутри неё, но эта бесконечная пытка не кончалась.
— Ты мне нуж-ж-на-с-с-с…
С ней был кто-то ещё. Она чувствовала чьи-то крепкие руки, они частенько оттаскивали её от ворот, слышала незнакомые голоса, не всегда внятные, а иногда просто громогласные.
— Глаза! Ты их видел? Они же горят огнём!
— А эти жуткие пятна? Как хитиновые чешуйки!
— Похоже, она вообще ничего не понимает! Безумная!
Порой она осознавала, что кто-то чуть ли не с ложки кормит её, укрывает одеялом, запирает на замок. Кто бы это ни был, они источали волны страха и даже какой-то брезгливости и неприязни. Она не понимала почему, впрочем, она вообще мало что понимала. Весь её мир был погружён в бесконечные звуки, движения, краски и попытки сбежать к тому, кто так настойчиво звал.
***
Было очень холодно. Пальцы на ногах и руках слегка посинели и неохотно шевелились, тело судорожно потряхивало, а изо рта шёл пар. В голове царила поразительная ясность. Рена привстала на кровати и с удивлением огляделась. Стекло в убранном решёткой окне было разбито, на узкий подоконник, кружась, неспешно падали снежинки. Огонь в очаге давно погас, на полу повсюду разбросанные перья, вата, мелкие тряпицы и клочки обоев, на стенах виднелись оголённая кладка с крупными щербинами, и кроме просто кованной железной кровати из мебели больше ничего. Рена поискала рукой хоть что-то вроде одеяла, но нащупала только разодранную ткань. Подтянув её к себе, она накрылась ей с головой, но теплее от этого не стало. Зубы продолжили выстукивать нервный танец. Рена опустила ноги на холодный каменный пол и, слегка покачнувшись, вцепилась было в спинку кровати, но холодный металл обжёг кожу, заставив тут же отпрянуть. Подув на обмороженные пальцы, Рена с трудом приподнялась и затрусила к добротной деревянной двери. Застыв возле неё с уже занесённой для стука рукой, вновь огляделась. Решётка на окне, одинокая кровать в узкой комнате-келье наводили на весьма печальные мысли. «Я в тюрьме?» — пронеслось у Рены в голове, но затем взгляд коснулся очага, и сомнения победили. Стукнув пару раз и не дождавшись ответа, она забарабанила в дверь изо всех сил. За дверью оставалось тихо. Рена устало навалилась на дверь. Её взгляд опустился на собственные замёрзшие руки. Царапины, ссадины и запёкшаяся кровь. Откуда это всё? С недоумением осмотрев себя, Рена обнаружила, что ночная сорочка тоже рваная, а на ногах виднеются многочисленные кровоподтёки. «Меня взяли в плен и избивают?» — подумалось ей, и она, осев на пол, замерла и прислушалась. Ни шороха. Разве что северный ветер лёгонько подсвистывал и вдувал в окно новую порцию снежинок. Несмело Рена постучала вновь. Потом, не выдержав, принялась лупить по двери.
— Я замерзла! Выпустите меня! — охрипшим голосом простонала она, и, наконец, за дверью что-то послушалось. Глухие шаги и взволнованная речь, которую поначалу трудно было разобрать.
— Ты уверен? — спросил женский голос. — Она же снова вырвется и ищи её потом в саду!
— Надо посмотреть, — ответил мужской, и звякнул замок.
Дверь распахнулась, выхватывая в свете фонаря две фигуры: невысокие, сутулые, одетые в ночное.
— Ну что у тебя? — склоняясь, настороженно спросил наг.
Он придерживал дверь так, будто рассчитывал её тут же закрыть. Рена с удивлением отметила, что он стар, хоть держится довольно бодро. Сколько ему до последнего возвышения? Оборот или два, никак не больше! Волосы выбелены сединой, лицо изборождено морщинами и глаза — усталые, выцветшие.
— Я замёрзла, — ёжась, призналась Рена.
Взгляд нага скользнул по комнате и, с явным недовольством осмотрев учинённый беспорядок, наткнулся на разбитое окно.
— Встать сможешь? — протягивая руку, спросил мужчина.
Рена оперлась на неё и осторожно, чуть пошатываясь привстала.
— Поди погрей её чего-нибудь, — велел наг стоявшей позади женщине.
— Ты уверен?
Мужчина хмыкнул, а потом вновь обратился к Рене:
— Скажи, как тебя зовут?
— Рена. Рена Р'хан Эйлос.
— Ну что, убедилась? — переспросил наг, женщина же смотрела на Рену широко распахнутыми глазами. Её удивление граничило с неверием.
— Как же так?! — воскликнула она.
— Чёрное Солнце взошло. Все змеи, наконец, уснули, — сообщил мужчина, а потом, ещё раз оглядев Рену, представился: — Р'хас Рехарт. Я ваш дальний родственник, сейлини Рена, и хранитель северного имения. А это моя жена Р'фир Адара.
