Ещё не сорваны погоны... (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein"

— Исгерд, нельзя так вести себя с супругом.

— Уже успел нажаловаться тебе?

Эклунд кривила губы, демонстрируя всё, что думает о настрое воспитанницы.

— В один прекрасный день это может ему надоесть.

— Когда это случится — я и решу этот вопрос. Хотя сильно сомневаюсь, что он когда-нибудь позволит себе развод. Расслабься, Хельга. И извини — у меня через десять секунд переход.

Пользуясь случаем, Исгерд нажала отбой и в следующее мгновение радужная воронка гиперворота раскрылась в нескольких метрах от неё, затягивая в себя корабль.

Визит к Мелбергам обрадовал её — против всяких ожиданий. Исгерд даже готова была простить им ковровую дорожку и двоих провожатых — она так и не поняла, почему не хватило бы одного, но, очевидно, Бенджамин Мелберг считал, что это особый шик.

Она стерпела и многочисленные истории о древнем, хоть и никому не известном происхождении этой семьи, и многочисленные комплименты своей внешности и уму.

Исгерд ни на мгновение не сомневалась ни в том, что она красива, ни в том, что умна, и потому от этой наглой лести ей становилось особенно смешно.

Она молча покивала, когда один из провожатых стал, как ей казалось, ненавязчиво пытаться передать через неё Эклунд несколько просьб, и всё ради одного. Прекрасный куш ожидал её впереди, и, добравшись до него, Исгерд поняла, что теперь уже точно не вернётся ночевать домой.

Она стояла на мостике новенького фрегата и зачарованно поглаживала обшитый белым деревом штурвал. Улыбка так и лезла на лицо.

— Леди Исгерд! — звал её кто-то из-за спины, но Исгерд не слышала уже ничего.

«Мой, — звенело у неё в голове. — Люблю. Никогда не расстанусь с тобой. Двадцать тяжёлых пушек и сорок семь солнечных парусов. Мне всё равно, что ходить по ветрам запрещено. Шестнадцать двигателей, мощность в семьсот ветров…»

— Ты — само совершенство, — прошептала Исгерд, — нарекаю тебя — Ветер Звёзд. – Палец Исгерд сам собой надавил на сенсорную панель и, не глядя набрав нужный номер, она произнесла: — Кортни, сейчас же пришли мне список, который я требовала прошлые шесть недель. «Он» готов.

Исгерд развернулась и обвела незрячим взглядом двоих провожатых.

— Будьте любезны, оставьте меня одну, — несмотря на рассеянный взгляд, в голосе Исгерд звенел лёд — и через несколько мгновений сопровождающих как ветром сдуло.

А Исгерд направилась с мостика в коридор, на ходу осматривая блестящие металлические панели стен — безупречные, как она и хотела. Открытые переборки кают. Готовый к использованию оружейный отсек.

Наконец коммуникатор пиликнул, и она поспешила вернуться на мостик — чтобы на весь остаток вечера и на всю ночь погрузиться в изучение досье тех людей, которые должны будут узнать её самый главный секрет.

ГЛАВА 2

Ролан вытянул ноги вперёд, откинулся в кресле и поднёс кружку к губам.

Пиво горчило, а учитывая, что он и вообще не слишком его любил, предпочитая в меру сухое вино, напиток этот особого удовольствия не доставлял.

Но нужно было что-то пить, а пиво пили все.

— Кривишься, дворянский сынок? — донеслось из-за плеча.

Ролан лишь перевёл взгляд на Регана, сидевшего на соседнем стуле и потягивавшего куда более густой и крепкий эль, чем у него самого. Крауз прищурился, и мужчина мгновенно замолк.

Реган неуловимо раздражал Ролана — он сам не знал до конца, чем. И дело тут не только в манере этого самоуверенного ублюдка при каждом удобном случае напоминать Ролану, что тот не один из них. Здесь, где далеко не каждому из «друзей» можно было доверять, свою фамилию Ролан в любом случае предпочитал лишний раз не называть — и Реган отлично понимал, что в этом нужно подыграть.

Попав на Кадрас — на тот момент одну из основных баз разрозненных повстанческих сил — Ролан немало удивился, обнаружив здесь парочку знакомых лиц. Вчерашние кадеты Нефритовой Академии ходили с постными лицами, бледные от переживаний за судьбы Гесории и в то же время пышущие благородством и высокомерием, так что Ролан не слишком удивлялся тому, что никто из них прижиться на Кадрасе так и не смог.

Те, кто составляли настоящее ядро так называемого «повстанческого» движения, на деле о Гесории переживали очень мало. У каждого из них был к республике личный счёт, и большинство думало лишь о двух вещах: как отомстить и как урвать себе более жирный кусок.

Ролан так не мог. Уже через пару месяцев подобной «вольной жизни» он понял, что ещё несколько дней — и он попросту сдохнет от тоски.

— Нейтан Броган никогда бы не одобрил то, что мы здесь творим, — сказал он Юки, с которой вышел в очередной пиратский налёт.

Юки спорить не стала. Нейтана Брогана она считала преступником и убийцей, не более того, но прекрасно понимала, что не стоит оспаривать чей-то идеал — особенно если это идеал человека, который за два месяца застрелил на дуэлях пятнадцать обидчиков.

К слову, Ролан и сам до этого не знал, что стреляет так хорошо. Ему больше нравилось летать, но решать спорные вопросы на гонках было бы по-детски и смешно. Потому он стрелял — и, к своему удивлению, обнаружил, что многие здесь стреляют хуже него.

— Нейтан Броган никогда бы не одобрил то, что мы грабим мирные суда, — пояснил он в тот раз и, откинувшись в пилотском кресле, принялся задумчиво грызть стилус от планшета. — Уверен — и ты, Юки, пришла сюда не для того, чтобы остаток дней прозябать среди преступников и заниматься грабежом на транспортных путях.

Юки и тут вынуждена была признать его правоту. Но всё же спросила:

— Ты, как и Реган, хочешь устроить какой-нибудь теракт?

Реган в самом деле любил теракты. Иногда Ролану казалось, что они скорее не средство для Регана, но самоцель. Он получал кайф от мысли о том, что смог бросить бомбу в какой-нибудь респектабельный кортеж, а о том, как однажды ему удалось совершить покушение на саму Хельгу Эклунд, не переставал говорить изо дня в день.

— Нет, — сказал Ролан всё так же задумчиво, — думаю, нет. По крайней мере, не сейчас.

И с того дня он начал воплощать в жизнь свой великолепный, рассчитанный на несколько лет план, финал которого тонул в тумане импровизации.

— Мы соберём вокруг себя тех, кто верен идеям Брогана, — сказал он, — его имя будет написано алой краской на бортах наших кораблей. И мы заставим высокопоставленных шишек отдать нам то, что они у нас отобрали.

Идея понравилась всем.

Юки хотела вернуть величие своей семье.

Колин Макалистер хотел, чтобы в его семье воцарился мир — и верил, что Хельга Эклунд нарочно стравливает его родню.

Гарольд Колберт хотел мир изменить — так, чтобы членами Сената могли становиться не только те, у кого знатные матери и отцы.

Ну и, конечно же, Реган также был с ними — хотя чего точно он хочет, не понимал никто.

Так, впятером, они составили костяк союза, который разрастался с каждым днём. Каждый находил и приводил новых, одержимых собственными идеями, людей.

Объединяло их всех одно — жажда перемен. И готовность завоевать эти перемены любой ценой. Ну, или почти любой.

К первой годовщине Союза Ветров, как они назвали себя, каждый из основателей подарил Ролану своеобразный раритет — перстень с гербом одной из звёздных систем.

Так Ролан был признан непререкаемым вожаком. И больше никто — даже Реган — не пытался всерьёз оспаривать его власть.

Ролан собирал и укреплял Союз вдохновенно, он этим жил и дышал. Сложные многоходовые операции были не в его стиле — но получались сами собой.

Если в чьей-то обороне — будь то засекреченная правительственная верфь или репутация очередного финансового воротилы — существовала брешь, то Ролан мгновенно обнаруживал её и наносил удар.

Так влияние Союза расширялось, невидимая паутина соединяла между собой всё больше окраинных миров.

— Однажды Серая Стража арестует тебя и демонстративно убьёт, — сказал ему как-то Реган.

Ролан лишь пожал плечами. Серая Стража забавляла его. Он любил, когда в игре находился достойный оппонент.