Необручница: На острове любви (СИ) - Эфф Юлия

Стоит ли говорить о том, что там уже было влажно и готово страдать за обоих моих хозяев? Сир Брис вошёл в меня, а на лице застыло каменное выражение, словно он испытывал одну единственную эмоцию — сосредоточенность.

Вид на него мне закрыла белая ткань платка, впрочем, поехавшая вниз от первого же движения вглубь — я выгнулась, натягивая простыню руками на себя и запрокидывая голову. Немного движений сира Бриса — и спазмы отпустили. Рядом сидела госпожа, и моя рука машинально погладила её, сжимая бедро.

— О, Ана! — выдохнул любимый голос. Платок был убран, красивые глаза склонились ко мне, а я жадно впилась в подставленные губы: скольжения сира Бриса и его возвышающийся торс будили во мне нечто невероятное.

— Я хочу сделать вам приятное, госпожа, — призналась я, эгоистично кривя душой, ибо когда я делала приятной моей сирре, то сама получала не меньшее удовольствие.

Она меня поняла. Я успела поймать изумлённый взгляд сира Бриса и его открывшийся рот, как мне на лицо опустились многострадальная розочка госпожи, вытерпевшая получасовую пытку. Мои руки обхватили поудобнее стройные бёдра, и язык пошёл в дело.

Я ощущала смешение вкусов — сок госпожи смешался с жемчугом господина, оставившим свой пряный след, и это сводило с ума ещё больше, как и осознание того, что мои хозяева сейчас оба со мной.

Мы с госпожой только входили во вкус, как толчки сира Бриса стали глубже, резче и очень быстро горячая волна изнутри затопила меня, даже ноги не успели устать от напряжения.

— Брис… — с укором сказала госпожа, но дело было сделано. Ей пришлось слезть с меня, чтобы выполнить очередной шаг ритуала.

Господин утомлённо лёг рядом со мной, и я наконец увидела слабую улыбку на его напряжённом лице. Пока госпожа собирала платком жемчуг, вытекающий из меня, говоря тем самым: «Он — только мой! И только он станет отцом моих детей!» — господин поднёс руку к моему лицу и коснулся пальцами рта, как бы из любопытства, желая знать, что я буду делать. Я покорно приняла их, видя, как расширяются его ноздри, и слыша, как сбивается дыхание от меняющейся картины запланированного ритуала.

Высушив меня, госпожа решила вознаградить за моё желание помочь и восполнить быструю работу господина, не выполнившего просьбу быть со мной нежным. Её язык быстро довёл меня до исступления, и, кажется, потеряв голову от моих всхлипов и встречных движений, она сама застонала.

Сир Брис наблюдал за нами и машинально то и дело подносил и сразу отдёргивал руку от своего ствола, опять принявший боевой вид: у магов с самоудовлетворением были опасные сложности.

— Прошу, господин! — взмолилась я, отпуская его пальцы и взглядом показывая на то, чего сейчас мне хотелось больше всего. Он понял и вскоре оказался бёдрами у моего лица. Общая игра, наконец, захватила его, он отбросил стеснение…

Пропитанный ароматами воздух в спальне или же наше обоюдное доверие — не знаю, что помогало сладкому безумию. Мы ласкали друг друга, как могли, перестав спрашивать разрешение и безошибочно угадывая желания друг друга при смене положения тел. Наверное, в Люмерии в эту ночь не было более счастливого мужчины, чем сир Брис. Наблюдая за нашими синхронными ласками, в какой-то момент он простонал:

— Девочки мои!..

И этим было всё сказано. Смелись в сторону ненужные лишние мысли, робость и подозрения. Он видел, на что готова пойти я, лишь бы угодить ему и госпоже. Видел, что госпожа получает не меньшее от этого удовольствия. Приняв факт, что и у меня с ней одинаковые потребности, он уже без стеснения ласкал меня языком.

Дважды огонь сира Бриса согревал меня изнутри, дважды — госпожу. И в конце концов мы, сошедшие с ума от растекающейся нежной слабости в наших телах, повалились на кровать, обнимая друг друга — и уснули. Сир Брис посередине, мы — захватив его тело в плен наших объятий.

Проснулась я от того, что моя левая часть тела замёрзла. Господин, имея дар огня, всегда был тёплый, даже в холодное время года. И вот к нему-то мы с госпожой, не имеющие сил встать и забраться под покрывало, прильнули. Только в моём лумерском теле магия огня быстро разошлась, впиталась, растворилась — в то время как госпожа продолжала сладко спать, уткнувшись мужу в правый бок, закинув одну ногу поверх его и положив руку на грудь.

В комнате царил полумрак, свечи были потушены или потухли сами. И только две настенные бра давали немного света, которого мне хватило, чтобы быстро вспомнить, где я нахожусь.

Я пошевелилась — и сир Брис сразу поднял руку, которая была запрокинута за мою спину, давая мне возможность подняться. Его левая рука обнимала госпожу. Это что же, он так долго лежал, словно птица, обнимающая крыльями своих обеих пташек?

— Разрешите, я пойду, господин? — шёпотом спросила разрешения. Кажется, мы обряд так и не закончили, как следует.

— Благостной ночи, Ана, — и сквозь сумрак я увидела его улыбку.

Натянула на себя рубашку, на неё — тёплый шлафор и, прежде чем выйти, поклонилась сиру Брису, наблюдавшему за мной. Так было надо.

Он кивнул, не имея возможности повторить мой жест. Но и этого было достаточно. Обряд, кажется, был закончен, и я отправилась к себе.

Этот вечер отменил план госпожи касательно намечающихся ночей, отведенных для зачатия. Спросив у меня разрешение утром, госпожа заключила, что сиру Брису не нужно ходить из комнаты в комнату. Я сама буду приходить к ним, снимать излишки и оставлять супругов для запланированного счастья. Решение устроило всех.

Мне также будет перепадать немало крупиц счастья, и никогда господа не будут так нежны со своей служанкой, порой соревнуясь в нежности и страсти. Но я обязательно отплачу им достойной монетой — выполняя все их прихоти и желания, возникающие во взгляде, дыхании и закушенной лукаво губе.

На почти пять ночей в неделю сир Брис будет только мой. Он научится озвучивать свои сокровенные желания, впрочем, о большинстве из них я догадаюсь сама.

Госпожа забеременеет через три недели — не сразу, потому что пришедшие ко мне вскоре после нашей обрядовой ночи дни обновления немного сместят расписание встреч. И, забегая вперёд, скажу, что это будут мои последние дни обновления не только на Адноте, но и в ближайшие года четыре. Магия, впитываемая ежедневно, изменит моё тело, приблизив его состоянию магессы, но на острове мне это не помешает честно и добросовестно выполнять свои обязательства по договору с Эдрихамами.

С отъездом госпожи, можно сказать, закончится мой главный этап в жизни — взросление. И начнётся сложный путь испытаний, соблазнов и жертв.

Глава 6, в которой я остаюсь одна

В последний день пребывания госпожи на Адноте я утром застала её сидящей на кровати перед россыпью дорогих украшений. Вещи мы не собирали, госпожа сказала, что ничего не возьмёт с собой: масла, целебные травы, средства для красоты и даже платья — всё это остаётся мне.

— Это те мелочи, которые можно купить, Ана, и которые не жалко отдать ради детей. Я принесла обет Создательнице — уеду, как простая женщина. И ты не представляешь, как у меня спокойно на душе, потому что я увожу отсюда самое главное, — сирра Амели положила ладонь на живот и улыбнулась, блеснув влажными глазами.

Она просила меня и сира Бриса никому не рассказывать об этом. У нас, лумеров, это называлось «чтобы не сглазить». Когда я поделилась этим, примета заинтересовала госпожу, она прислушалась к себе, склонив голову на бок, и кивнула:

— Правильная традиция. Никому нет до тебя дела, пока не лезешь в чужую жизнь. Поэтому не хочу, чтобы за моей спиной жевали сплетни — рожу я или нет. Надеюсь, Создательница смилостивится надо мной, и я больше не потеряю ребёнка. Ещё раз выслушивать сначала поздравления, а потом соболезнования — я не смогу… Ты меня понимаешь, Ана?

Я дала слово молчать, хотя подозревала, что отсутствие логичного объяснения отъезда госпожи и моего присутствия рядом с сиром Брисом может ударить по мне в первую очередь. Слуги и без того относились ко мне с насмешкой. Будь я прожжённой стервой, быстро поставила бы их на место, но у меня никогда не было привычки унижать других людей. Спросила госпожу, что говорить слугам и что они подумают обо мне.