Марина Ефимова - Влюбленный призрак
А вообще-то, с каких пор разборчивость считается стервозностью, а практичность – отсутствием вкуса?!
– Надо было встретиться в другом месте, – пробормотала я, усаживаясь на удобное пассажирское кресло в теплом салоне.
– Я был тут рядом по делам, – выезжая со стоянки, Влад обогнал моих коллег, и зеркало заднего вида отразило их горящие любопытством физиономии. – Софья живет в центре. Она вас ждет.
– Как вы уговорили ее встретиться со мной?
– Сказал, что вас стоит послушать.
– И она сразу согласилась? – удивилась я легкости, с какой секретарь выполнил невыполнимую просьбу.
– Я умею быть убедительным, – высокомерно улыбнулся он и напрочь отбил у меня желание продолжать беседу. В полном молчании, под аккомпанемент классической музыки, мы три часа проторчали в пробках.
Софья Городецкая жила в двухэтажной квартире, слишком большой для одного человека, с белыми стенами и с минимизированной до абсурда обстановкой. В гулкой студии на первом этаже каждый шаг разносился эхом. Было прохладно. На стенах висели крупные фото хозяйки дома во всевозможных ракурсах, напротив входной двери – портрет Софьи в полуобнаженном виде. Взгляд любого гостя моментально натыкался на эпатажную картину.
– Нравится? – раздался холодный голос женщины у меня за спиной. Я оглянулась. Софья в длинном домашнем платье, таком же белом, как интерьер холодной квартиры, спускалась по узкой лестнице. Ладонь скользила по полированным деревянным перилам. Вероятно, специально для меня разыграли коронный выход.
– Это рисовал Алексей?
На красивом лице Софьи мелькнула снисходительная улыбка.
– Похоже, дорогуша, ты действительно ничего не знаешь ни об Алексе, ни о его творчестве.
Кое-что об Алексее я определенно знала, но не высказывала измышления вслух.
Женщина прошла мимо, оставив шлейф умопомрачительного аромата, и мягко опустилась на белый кожаный диван. На журнальном столике с вычурными гнутыми ножками стояла открытая бутылка с вином.
– Я хочу предложить тебе сделку. – Софья плеснула в бокал с длинной ножкой рубиновую жидкость, в воздухе повеяло кислым запахом. – Я позволяю тебе высказать все свои бредни, а ты возвращаешь мне кольцо.
Она отхлебнула вина. Мне не предложили ни выпить, ни сесть, оставив в нижайшем положении просителя. Пренебрежение выглядело столь нарочитым, что вызвало у меня улыбку.
– Да я бы и рада. Только думаю, что Марк передал вам, почему невозможно ни продать, ни отдать кольцо.
– Я не против варианта купить и твой палец, – высокомерно заявила модель.
– Зато я против, – тем же тоном ответила я.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
– Что ж, говори. Что ты хотела рассказать об Алексе? – Софья махнула бокалом, предлагая приступать к разговору, и сделала большой глоток, чтобы приглушить нервное напряжение.
– Я знаю, что пару дней назад замороженное тело Алексея сбросили в водохранилище за городом, – заявила я.
Повисла оглушительная тишина. Меняясь в лице, Софья медленно опустила на стол бокал. Ее рука дрожала.
– Откуда? – хриплым голосом произнесла модель.
– Я его видела, – тихо произнесла я. – Алексея.
– Ты… – Она нервно потерла шею и обхватила руками тонкие плечи. – Ты видела, как его тело сбрасывали в водохранилище? Видела, кто это сделал? Ты готова рассказать это?!
Неожиданно в комнате упала температура и поднялась влажность, словно открылось окно и внутрь заструился промозглый холод. Идеально гладкие волосы Софьи распушились, образуя вокруг бледного лица с большим ртом невесомые завитки. На лестнице раздались шаги, словно кто-то шлепал босыми ногами.
Шлеп-шлеп. Хлюп-хлюп.
На ступеньках, покрытых белой ковровой дорожкой, проявились грязные влажные следы от мужских ступней.
Промокший до нитки Алексей, вцепившись пальцами с синеватыми ногтями в полированные перила, стоял на верхней площадке. На лице с пустыми глазами отражалась печаль всего загробного мира.
– Не так, – покачала я головой. – Я вижу Алексея. Он приходит ко мне.
Последовала долгая пауза. Страх, исказивший нежные черты Софьи, постепенно уступал место недоумению.
– Приходит?
– Его призрак, – уточнила я. – Так я и узнала, что он мертв и просит о помощи. Просит об упокоении.
Неужели она не ощущала присутствия жениха? Наверное, я прочла слишком много женских романов, а потому верила в вечную любовь после смерти и даже после реинкарнации.
– Ты хочешь сказать, что призрак Алекса тебе рассказал, что его тело сначала держали в морозилке, как ты заявила в ресторане, а теперь утопили?
В этот момент Алексей остановился рядом с эпатажным портретом. Бледная рука дотронулась до полотна, и в воздухе, точно в художественной мастерской, явственно запахло сырыми масляными красками. Секундой позже с верхнего края картины стал стекать красочный слой вместе с лаком, как гуашь под воздействием воды. Изображение исчезало. Надменное лицо женщины скривилось, в нем проявились признаки загробных теней.
Видение мгновенно прошло, портрет вернул свой прежний облик, а в следующий момент рухнул на пол. Ударившись углом о плитки, раскололась позолоченная рама. Грохот разнесся по полупустой квартире раскатистым эхом.
В лице Софьи не осталось сарказма, лишь суеверный страх. Глаза расширились, покраснели, и в них заблестели слезы.
Призрак замер, безвольно уронив руки по бокам.
– Алексея больше нет, – глядя на оцепенелого призрака, вымолвила я. – И он хочет быть похороненным, а не плавать на дне водохранилища! Не веря мне, Софья, вы лишь продлеваете мучения своего жениха.
– Чего ты от меня добиваешься?! Ты сама бы себе поверила? Поверила какой-то незнакомой девке, которая утверждает, будто видит призрак человека, которого ты считаешь живым? – прошептала она в ответ.
– Нет, – согласилась я на справедливое замечание. – Наверное, нет.
Напоследок я оглянулась, желая проверить, доволен ли призрак. С черной тоской он следил за бывшей невестой. Кажется, на сей раз мертвый художник не торопился растворяться в загробном мире, словно мое появление у Софьи позволило ему наконец проникнуть в дом к возлюбленной.
Я вышла в чистенький подъезд с ковровой дорожкой и вдруг услышала истеричный вопль. Секундой позже дверь содрогнулась от чудовищного удара, раздался грохот и звон. Вероятно, Софья с проклятьями запустила мне вслед бутылкой с вином.
Стоило признать, что в первый раз мне было сложнее отгородиться от чужих страданий. Я словно перешагнула невидимую черту.
Призрак менял меня. Прежняя Зоя Кондратьева, воспитанная отцом-военным, дерганая, но неплохая, никогда бы не рассказала брату о смерти брата или невесте о гибели жениха.
