Вергилия Коулл - Холодные звезды
— Ох, вот не надо сваливать на меня порывы своей мелочной душонки! — рявкнула я в ответ. — Я не такая дура, как ты думаешь, и понимаю, что все плохо. Но я не брошу Катю! Не брошу! Ты бы сам хотел, чтобы с тобой так поступили? Чтобы бросили тебя, посчитав слабым? — Со злости я ткнула Кая в грудь указательным пальцем. — И знаешь что, я бы даже тебя не бросила. Каким бы скотиной ты ни был, я бы точно так же боролась и за тебя. Потому что каждому в трудную минуту нужен друг, который останется рядом. И мне тебя искренне жаль, раз ты не знаешь о подобном.
Выпалив гневную речь, я с вызовом уставилась в глаза Кая. Ожидала, что он опять начнет говорить мне гадости или запугивать еще больше. Но он молчал. Просто застыл с таким видом, будто узрел впервые. Взгляд беспорядочно метался по моему лицу.
Это длилось несколько мгновений. Потом Кай повернул голову к Бизону, все это время наблюдавшему за перепалкой.
— Мы остаемся, — глухо произнес он, — возьми топор. Пойдешь со мной, нарубим веток для носилок и попробуем отыскать что-то поесть.
— Но… — нахмурился бритоголовый.
— Мы остаемся, — перебил его Кай тоном, не терпящим возражений, — до утра.
* * *Остаток дня я старалась не попадаться парням на глаза. Забралась в звездолет и сидела там, прислушиваясь к звукам, доносившимся извне, и ровному дыханию подруги. Бизон и Кай вернулись с ветками для носилок и дровами для костра. Я слышала, как они возились, разводя огонь, и изредка перекидывались короткими фразами. Все, что удалось понять — Бизон очень недоволен решением кэпа, а тот и сам не скрывает, что не в восторге от сложившейся ситуации.
— Ничего, — шептала я, поглаживая безмолвную Катю по волосам, пока Бизон твердил: «Да мы все тут загнемся без жрачки», а Кай отвечал: «Без тебя знаю», — ничего, он же уступил моей просьбе. Значит, в нем осталось еще что-то человеческое.
Если бы Катя в тот момент открыла глаза, она бы наверняка в своей скептической манере сказала: «Ты, главное, не нарывайся больше, чтобы не передумал, а еще лучше — «спасибо» скажи». Поблагодарить Кая я никак не решалась, но вот воображаемому совету «не нарываться» охотно последовала.
Из обрывков разговора узнала, что еды они так и не нашли. В моем желудке чувствовался легкий дискомфорт от голода, но пережитые волнения отбивали аппетит, и вынужденная диета казалась меньшим из зол. По крайней мере, не таким страшным, как пережитое падение, угроза пузырчатой болезни или притязания Бизона на мое тело.
С наступлением сумерек ощутимо похолодало. Сырой воздух начал проникать под свисающую обшивку и забираться в гнездо, которое я свила для себя и Кати на ночь. Где-то снаружи весело потрескивающий огонь наверняка рассеивал мрак и холод, а тут, внутри, температура стремительно понижалась. Но к костру я не пошла. Во-первых, не хотела оставлять Катю одну в темноте и сырости. Во-вторых, слова Кая продолжали звучать в ушах. Ночь, двое парней, а я одна. Я догадывалась, что Кай неспроста взял Бизона с собой в лес и продолжал весь вечер держать под боком, чтобы тот не полез ко мне. Но от бритоголового в любую секунду можно было ожидать чего угодно.
Я легла на бок возле подруги, вздрагивая от каждого шороха. Только теперь поняла, что за весь день не поревела, как следует. Злилась на Кая, вздрагивала от плотоядных взглядов Бизона, переживала за Катю, с тревогой думала о судьбе Лизы. Может, стоило поплакать хоть сейчас? Я зажмурилась, пытаясь представить, что в этот момент могла бы уже сидеть с мамой на диванчике в их с Виталиком гостиной, обсуждать прошедший учебный год и обмениваться сплетнями…
Долгожданная влага выступила под веками. Я всхлипнула, шмыгнула носом, по опыту зная, что сейчас этот поток неудержимо хлынет, нужно лишь поддерживать соответствующий настрой. Но тут перед глазами, откуда ни возьмись, появилось лицо Кая, который безжалостно твердил мне:
— Будешь много плакать — умрешь, белоснежка!
Все слезы разом высохли. Я скрипнула зубами. Вот гад, это надо же так меня настроить, что и пореветь всласть теперь не удается! Ничего, порыдаю от души на корабле, который будет уносить меня с этой проклятой планеты подальше от пережитых кошмаров. Так все и случится. Я даже кивнула в ответ на свои мысли. Люди всегда плачут от воспоминаний, от кошмаров, происходивших с ними в прошлом. А пока можно потерпеть и не рыдать. Весь секрет в том, чтобы не допускать пессимистичных мыслей. Я обязательно увижу маму и, так и быть, помирюсь с отцом. Но для этого мне надо отсюда выбраться. И я выберусь. И буду много плакать. От радости. Да.
Незаметно для самой себя я уснула. Из объятий сна, в котором мама крепко-накрепко обнимала меня и твердила, что все будет хорошо, вырвал протяжный стон. Я резко села, вглядываясь в ночную тьму. Показалось, что это Бизон пришел по мою душу.
Стон повторился. Он исходил из губ Кати. Во мраке я не видела ее лица, поэтому как слепая постаралась ощупать ее черты, чтобы понять выражение. Подруга морщилась и постанывала, кроме того, начала шевелиться.
— Кать! — позвала я. — Что с тобой? Что-то болит? Ты кушать хочешь? Ты меня слышишь?
Но она продолжала стонать, с каждым разом все громче.
— Ш-ш-ш! — я приложила пальцы к ее горячим пересохшим губам. — Нас могут услышать! Я не хочу, чтобы Бизон сюда пришел посмотреть, что происходит. Нам нельзя, чтобы он приходил. Я очень старалась, чтобы он забыл о нас на сегодня. Ш-ш-ш!
Катя не успокаивалась, но я уже успела заметить, что она дрожит. Меня осенило. Ей холодно?! Мне, конечно, тоже было не жарко, но я хотя бы могла свернуться клубком, поджать ноги и обхватить себя руками, чтобы удержать тепло, а травмы подруги не позволяли ей даже повернуться на бок. Я поторопилась поправить сползшую с Кати куртку, ощупала ее ноги — они оставались неприкрытыми. Недолго думая, я стащила с себя верхнюю одежду, которую отыскала в звездолете. Нагретая моим телом, просторная, она как раз подошла в качестве второго одеяла для замерзших конечностей подруги.
Дыхание Кати тут же стало ровнее. Стоны прекратились, дрожь унялась. Она снова погрузилась в забытье, из которого никак не могла вырваться.
Только вот теперь холод протянул свои обжигающие пальцы ко мне. Тонкая одежда для дома не могла согреть. Я свернулась калачиком, нахохлилась, но с каждой минутой замерзала все сильнее. Даже зубы начали стучать. Ни о каком сне больше не могло быть и речи. Я мечтала о вязаном пледе, а лучше — просторной меховой шубе, в которую могла бы укутаться с головой. Такой мягкой шубе, с длинным щекочущим ворсом, согревающей с самой первой секунды.
