Келли Китон - Ее зовут Тьма
Начинался Марди-Гра шестого января, и сейчас празднество было в самом разгаре. Через несколько недель, в феврале, в ночь накануне Жирного четверга должны были пройти заключительные грандиозные уличные шествия и балы. А в ожидании их здесь каждые выходные организаторы устраивали местные балы и шествия. Карнавальные маски и костюмы шли у торговцев нарасхват.
Во Французском квартале жизнь и вправду била ключом. Бары, антикварные лавки, рестораны, клубы, гостиницы держали свои двери распахнутыми. Мулы медленно тащили открытые экипажи с туристами. На оживленных перекрестках наяривали музыканты. Впрочем, никаких машин, за исключением редких грузовичков по доставке товара, я не приметила: въезд сюда на личном транспорте был воспрещен. «Чтобы сберечь историческую атмосферу», — пояснил Себастьян.
— Аллея Вуду, — сообщил он, когда мы свернули на Думейн-стрит. — Она представляла собой пеструю мешанину из домов и магазинчиков, в основном представляющих предметы культа вуду. Вот такие, например, — Себастьян ткнул пальцем в магазинчик на первом этаже, в витрине которого были выставлены многочисленные мешочки, наборы для заговоров, мощи, статуэтки, шарфы, самодельные куколки, — обычная приманка для туристов.
Мы подошли ближе. Из магазинчика в этот момент выходила экскурсионная группа, которую возглавляла гид, одетая как Мари Лава, незабвенная королева вуду.
— Где же настоящие? — спросила я, сойдя с тротуара на мостовую и огибая толпу туристов.
Себастьян сунул руки в карманы.
— В подсобках, на задворках, в частных домах, на болотах…
Мы вернулись на тротуар и миновали длинную череду зданий, обступивших улицу с обеих сторон. Здесь было уже не так многолюдно, но не менее живописно: дома радовали взор яркими красками креольского стиля. Раскрытые настежь окна, обрамленные узкими деревянными ставнями, впускали в комнаты прохладный речной бриз.
Но даже здесь, в жилом районе, вуду напоминало о себе на каждом шагу. На дверях, перилах, воротах — везде красовались бусы, цветы, обетные свечки, амулеты григри, самодельные куклы, яркие шарфы, безделушки и изображения святых.
Себастьян остановился у одних таких ворот и потянул на себя. Железные петли жалобно заскрипели. Во внутренний дворик вел сумрачный тоннель, где эхо наших шагов гулко отскакивало от кирпичной кладки сводчатого потолка и стен домов, выстроенных в креольском стиле.
У меня заслезились глаза, когда из темноты тоннеля мы неожиданно попали в ярко освещенный и просторный внутренний дворик, обнесенный высокими стенами. В его центре весело бил фонтан, и отовсюду доносился щебет птиц, сновавших среди листвы и перепархивавших с ветки на ветку. В дальнем левом углу росло раскидистое банановое дерево, также увешанное бусами и шарфами.
— Пойдем, — тихо позвал Себастьян.
По мощеной тропке мы прошли в патио, каменная ограда которого достигала второго этажа дома. На первом этаже по фасаду располагались три французские двери. Средняя из них была распахнута; ее створки подпирали напольные растения в горшках, и здесь же стояла вырезанная из дерева статуя Девы Марии в человеческий рост с бусами вокруг шеи.
Внутри, в густых клубах ладана и курений, плясали в солнечных лучах пылинки. В комнате было не повернуться из-за обилия вещей — причудливых, старинных, кричаще-ярких. Их было столько, что у меня глаза разбежались.
— Себастьян Ламарльер, — произнес кто-то глубоким, певучим голосом с заметным каджунским акцентом.
Из-за угла показалась фигура, облаченная в легкий халат с широкими рукавами. Из-под халата выглядывали длинные босые ступни. На смуглом лице выделялись темные глаза, курчавые седые волосы были коротко острижены, в ушах болтались внушительных размеров кольца, а одна рука была сплошь унизана перстнями. В другой — человек держал букетик маргариток.
Я невольно смутилась: впервые в жизни я затруднилась с определением половой принадлежности. Мой взгляд скользнул на шею вошедшего в поисках адамова яблока, но его скрывал пестрый шарф, концы которого были перекинуты за спину.
— Жан Соломон, — по-французски почтительно поздоровался Себастьян.
Так, во Франции Жан — мужское имя. Стало быть, это мужчина…
Жан обошел длинный прилавок и вынул из-под него цветочную вазу.
— Это для Легбы, — пояснил он, с наслаждением понюхал маргаритки и сунул букет в вазу.
Затем он жестом велел нам подойти ближе. Его теплые мудрые глаза и задушевный располагающий голос поубавили мое смятение. Не находя подходящих слов, я лишь робко улыбнулась Жану. Наконец хозяин прервал затянувшееся неловкое молчание, отодвинул в сторону вазу и положил ладони на прилавок
— Бастьян, что за диковинку ты привел ко мне в магазин? — И он лукаво покосился на меня, но в лучистом взгляде его загадочных глаз угадывалась глубина и всеведение.
— Себастьян привел меня к вам, чтобы узнать, можете ли вы снять с меня проклятие… Очень древнее.
Брови Жана поползли вверх — не знаю, от услышанного или оттого, что я ответила за Себастьяна.
— И верно, очень древнее… — Он оперся подбородком о ладонь. — Лунная тату — просто прелесть. А как вас зовут, chere?[10]
— Ари.
— А что, мисс Ар-и-и-и, вы предложите лоа в обмен на снятие проклятия?
Я была уже наслышана о том, что божества вуду, которых шаман призывает себе на помощь, зовутся лоа. Вышеупомянутый Легба, очевидно, служил жрецу проводником в мир духов. По крайней мере, именно так я представляла себе, как все происходит в вудуизме. Однако об оплате я как-то не подумала, а денег у меня оставалось в обрез.
— Вот как мы сделаем, — предложил Жан. — Мы посмотрим, что там у вас за проклятие, а лоа скажут нам, чего бы они хотели взамен, c'est bоп?[11]
— Спасибо, — облегченно вздохнула я.
Жан подмигнул мне, и я заулыбалась, чувствуя, как с моих плеч словно свалился тяжкий груз. Хоть какое-то продвижение…
Жан выскользнул из-за прилавка и торопливо повел нас с Себастьяном в просторную комнату, углы которой были забиты стульями и всяким хламом, а середина оставалась незанятой. У дальней стены расположился алтарь, заляпанный свечным воском, снедью, засохшей кровью и сплошь уставленный идолами вуду и изображениями христианских святых. В глаза бросилась фотография какой-то женщины в тюрбане и внушительное изваяние распятого Христа. У ног статуи свернулся клубком желтый питон, не очень крупный, но, если дело касалось змей, размер не имел для меня значения.
Кровь тут же отхлынула от моего лица, и страх пронизал все мое существо, подобно электрическому разряду.
