Дина Лампитт - Изгнание
– В полнейшем, – заверила его Николь, – уверяю вас, он вполне здоров.
– Ага, – это было последнее, что сказал доктор, перед тем, как уйти.
Когда дверь за ним закрылась, Николь упала на стул и расплакалась от невероятного облегчения. Потом она подошла к столу и, налив себе бокал вина, уселась с ним около окна, глядя пустыми глазами в серые сумерки и думая о том, что же ей теперь делать.
Было совершенно очевидно, что ей просто необходимо принять какое-то решение. Она может активно продолжать поиски способа вернуться назад, всякий раз сталкиваясь с предрассудками и страхами, или же просто ждать, когда случай сам представится: это может быть сон или случайная медитация, которая вызовет транс и поможет ей оказаться в реальной жизни. В любом случае, ей надо подумать о своей безопасности. Получалось, что пока ей ничего не остается, кроме как в точности копировать Арабеллу.
Обдумав все, она поняла, что другого выхода нет. Она больше не сомневалась в том, что прекрасно сможет играть роль Арабеллы. На мгновение поддавшись отчаянию, Николь осушила бокал, и тут вместе с решимостью к ней вернулось знакомое уже чувство волнения и возбуждения, пробежавшего холодком по спине.
* * *С этого момента жизнь для нее сделалась невыносимой. Каждый день, просыпаясь, Николь с замиранием сердца нутром чувствовала, что она все еще находится в Хазли Корт, что чуда так и не произошло, хотя ее освобожденное сознание наверняка блуждало где-то в потемках, ища дорогу к ее настоящей жизни. Потом, когда первое потрясение прошло, ей стало даже интересно каждый день, вставая с постели, удивляться всему, что она видела вокруг себя, и, подобно ребенку, делать все новые и новые открытия.
Как и многие ее подруги, Николь всегда строго следила за своей внешностью и фигурой, и сейчас, раз уж ей суждено было существовать в теле Арабеллы, она решила не отступать от этого правила. Несмотря на большую разницу в пище двадцатого и семнадцатого веков, она старалась придерживаться диеты и начала делать специальные упражнения, чем до смерти напугала бедную Эммет, которая однажды, войдя в комнату увидела, как ее госпожа в одном нижнем белье странно кланяется и дрыгает ногами.
– Боже мой, Арабелла, что это за дьявольские игры? Куда, ради всего святого, подевалась ваша скромность?
– Она куда-то исчезла после того, как я родила ребенка. А сейчас будь умницей, оставь меня в покое. Мне необходимо обрести прежнюю форму.
Служанка вышла из комнаты с выражением обреченности на лице. Впрочем, такое выражение лица было у нее теперь все время, она давно поняла, что с ее госпожой, которую она знала с малых лет, происходит что-то очень странное, но она даже представить себе не могла, что именно. Она также была очень удивлена тем, что Арабелла начала проявлять большой интерес к косметике, причем с совершенно неожиданной стороны. Если раньше она никогда ею не пользовалась, то теперь макияж стал для нее обязательным ежедневным ритуалом. Губы теперь у нее всегда были аккуратно обведены розовой помадой, щеки нарумянены, а ресницы выглядели странно длинными и темными. Все слуги знали, что Арабелла часто спускается в подвал, где у нее хранились всякие травы и настойки, которые она смешивала по своим собственным рецептам.
Ее желание придать своей внешности привычный шарм и утонченность было столь велико, что однажды она чуть не подстригла волосы. Потом, вспоминая об этом, она поняла, какая бы это была ошибка, и очень обрадовалась, что в тот момент Эммет вошла в комнату и сердито спросила, что это она собирается делать и неужели ей хочется быть похожей на мальчика.
– Но мне нравятся короткие волосы.
– Тогда вы совсем будете на себя не похожи, – яростно возразила Эммет, и актриса, которая вообще никогда не прислушивалась к советам женщин, внимательно посмотрев на нее, вдруг рассмеялась.
Ей все больше и больше нравилась Эммет, она напоминала ей малиновку: вся в черном, с черными волосами, с очень подвижными чертами лица и маленьким темно-красным ротиком. Фигура у нее была маленькой и тонкой, но ее хрупкость была обманчивой.
Служанка оказалась неприступной преградой на пути доктора Ричи, который настаивал на кровопускании, не сомневаясь уже более в том, что столкнулся с колдовством. Рассказав ему, как помогло лекарство ее госпоже, Эммет настояла на том, чтобы Ричи обследовал ступни Арабеллы, так как она боялась, что у нее может развиться артрит. Доктор важно заявил, что избыток секса мог ослабить ее суставы, и теперь, раз она на это жаловалась, он стал подозревать, что это нечто большее, чем простое растяжение связок. Однако этот трюк оказался удачным, и к тому времени, когда доктор выразил желание снова поговорить с сэром Дензилом Локсли, отец Арабеллы уже успел уехать. Поняв, наконец, что на этот раз опасность миновала, Николь пообещала себе впредь играть свою роль с еще большей осторожностью.
Она продолжала кормить малышку грудью, хотя это немного ограничивало ее возможности, а она горела желанием подробно изучить дом и сад и все прилегающие к ним окрестности. Ее отвращение к детям переросло в своего рода безразличие. Сказать по совести, она не могла признаться, что любит Миранду, хотя, когда малышка сосала ее грудь, она чувствовала странное спокойствие и умиротворение. У нее также возник чисто человеческий интерес к тому, как растет девочка, для нее это было ново и необычно, ни с чем подобным она раньше не сталкивалась.
Но самым привлекательным для женщины двадцатого столетия было изучение той восхитительной, завораживающей своей красотой местности, где жила Арабелла. Осторожно наводя справки, она выяснила, что дом в Хазли был построен еще во времена Вильгельма Завоевателя, а во время правления Генриха III появились все остальные постройки, территория была обнесена рвом, от которого теперь осталось лишь небольшое озеро, полное рыбы. С приходом апреля снег начал таять, и в садах Хазли Корта запели птицы. Наступила весна, хоть и запоздалая, но полная ярких красок и цветов.
Николь проводила почти все время вне дома, и это было удобно еще и потому, что она, таким образом, избегала встреч с сэром Дензилом, а в ее планы теперь входило видеться с ним как можно реже. Однако во время обеда, который подавался каждый день ровно в полдень, встречаться им все-таки приходилось. Она сидела на одном конце огромного дубового стола, а отец Арабеллы – на другом, и они могли общаться друг с другом лишь на расстоянии. Так как для этого нужно было разговаривать довольно громко, они чаще всего молчали, и Дензил Локсли сидел, уставившись или себе в тарелку, или на Николь, что доставляло ей крайнее неудобство.
