Крыса (СИ) - Цыпленкова Лариса
— Мэтр Сид! — у меня родилась идея. — А давайте я отошлю оригинал в Лигу Ловчих? Почтовый ящик принимает такие письма бесплатно, я точно знаю! А адрес отправителя укажу как АМИ. И пусть они ищут того гада, который этот ритуал придумал, а не мою хозяйку. Мэтр? Мэтр, пожалуйста!
Призрак молчал долго, очень долго, и я уже почти смирилась со скорой гибелью, когда мэтр заговорил.
— Мей, у меня будут условия.
Ледяной ком в груди растаял, я обмякла на стуле, по щекам потекли слёзы. Да что угодно, дорогой мэтр!
— Ты поклянёшься мне сейчас, что отправишь оригинал в Лигу Ловчих до исхода следующей ночи. Лучше было бы сейчас же, но ты будешь занята новым руководством к ритуалу. Итак?
— Клянусь кровью и магией, мэтр!
Едва слова клятвы сорвались с моих губ, как правую руку обожгло — я аж зашипела от боли — и запястье охватила чёрная полоса вроде татуировки. Клятва услышана теми, кто стоит над нами, принята и засвидетельствована. Если я нарушу её, умру неизбежно, так что следующей ночью будет не до сна: придётся дотащить бумаги до почтового ящика.
— Хорошо, — удовлетворённо кивнул библиотекарь. — Ещё ты будешь следить за своей хозяйкой. Если она ещё хоть раз попытается нанести вред магией кому бы то ни было, хоть самый малейший — да хоть прыщ посадить — ты придёшь ко мне и расскажешь. Клянись!
— Клянусь кровью и магией!
Теперь я знала, чего ожидать, и только прикусила губу, когда второй браслет-тату нарисовался на запястье.
— Пока ты соблюдаешь клятву, ты жива, Мей, ты это знаешь. Я не хотел бы так поступать с тобой, но, девочка моя! Тот преподаватель… Бедная Джосет может быть только первой жертвой, ты понимаешь? И следующий ритуал может призвать Гаала, затмевающего разум, или даже повелителя безумия Шакса. Ведьмы-первокурсницы не удержат такого демона в круге, и что тогда станет с Академией, адептами, да и с тобой тоже? Право, Мей, лучше тебе умереть, чем попасть в лапы демонов! Поверь покойнику, смерть не так страшна, как то, что может сотворить с твоей жизнью и душой любой из владык Бездны!
Ох, я верила мэтру, верила безоговорочно, но как же я не хотела умирать! Узы фамильяра и магическая клятва грозно скалились, только и ждали первой же моей ошибки, и всё мое существование превратилась в забег по узкой тропинке между двумя пропастями. Нарушу клятву — и кровь моя мгновенно сгорит в пламени моей же магии, предам хозяйку — и узы удушат меня ещё быстрее. Угораздило же меня пойти в ту ночь мимо ритуального зала! Боги, чем я вас прогневала? Не воровала же я библиотечные книги, всего лишь читала, да ещё под присмотром библиотекаря-призрака. Неужели за стремление сберечь и так невеликие капиталы мне придётся расплачиваться не только свободой, но и жизнью⁈ Я молча, покорно склонила голову, смиряясь с условиями мэтра Сида. Условиями, которые только и стояли теперь между мной и моей смертью.
Глава 9
Четыре часа, целых четыре часа мы с призраком составляли новое руководство! Ну, как — мы… Увы, библиотекарю было недоступно взаимодействие с материальным миром, за исключением книг, поэтому пришлось объединить усилия. Вооружившись грифельной доской и мелом, я приступила к начертанию семиконечной звезды (это был самый безопасный вариант, чтобы девицы, даже если что-то перепутают, не вызвали какую сущность). Мэтр говорил, что писать и чертить, приносил книги с образцами слов и символов, а я послушно выполняла указания. Чертила, выводила символы и слова на демонике, стирала и переписывала… За ошибки мне доставалось знатно, даже магистр Берзэ была помягче и сдержаннее в выражениях. Призрак же не стеснялся в выборе слов, и уши у меня горели все четыре часа. Но, к счастью, всё когда-нибудь кончается, закончились и мои мучения.
— Ну что ж, неплохо. Это не должно, не может сработать, — старик Сид с довольным видом разглядывал нашу гептаграмму, расписанную вдоль и поперек. — Но если вдруг что-то пойдёт не так, то изменения будут неопасными и обратимыми. Мей, непременно убедись, что вот этот знак начертан без малейшей ошибки!
И туманно-голубой палец уперся в ключевой символ, к счастью, простой в начертании. Я запомнила, покивала и мы приступили к составлению списка инструментов и прочей параферналии, в котором все элементы при использовании должны были полностью нейтрализовать действие друг друга. А ещё были описание ритуала и тексты заклинаний — о, это были шедевры библиотечного призрака. Ни одного настоящего слова на демонике, все искажённые! Опять-таки, если девушки случайно и произнесут одно-два слова так, как они должны звучать на самом деле, ничего не случится.
Закончили мы близко к рассвету, так близко, что мне пришлось переносить гептаграмму и тексты на восковку быстро, не думая. Мэтр нависал над бумагами, перегнувшись через моё плечо, и одобрительно хмыкал. Закончив, я тщательно вытерла грифельную доску и спрятала бумажные черновики в тайник, где обычно держала свою старенькую мантию. Когда я начала расстегивать пуговки на воротнике, призрак демонстративно отвернулся, не желая меня смущать, театральным шёпотом пожелал удачи и испарился. Я же убрала мантию в тайник, тщательно его закрыла, потом скатала восковку в плотную-плотную трубочку и крепко перевязала ниткой.
А потом по ночной Академии стрелой промчалась маленькая капюшонная крыса в поблёскивающем даже в темноте ошейнике и с бумажной трубочкой в зубах. Как я добралась до кабинета Вивьенн, как переносила содержимое восковок на плотную красивую бумагу с её стола (к счастью, точно такой же АМИ снабжала всех дворян… и тех адептов, кто мог себе позволить что-то получше бесплатной — сероватой и чуть шершавой), я просто не могла потом вспомнить. Всплывали перед внутренним взором отдельные картинки: как лихорадочно летает моя — уже человеческая — рука с гусиным пером над листом веленевой бумаги, как скупыми, точными движениями я перерисовываю гептаграмму и без малейшей заминки вывожу нужные символы, как забираю с полки листы с тёмным ритуалом и кладу вместо них свои подделки. За окном брезжит рассвет, и Вивьенн ворочается в своей роскошной постели; узы покалывают кожу, цепляют изнутри. Закрыть чернильницу, перо — в мусорную корзину: Вивьенн не станет считать, сколько осталось перьев, зато может заметить невысохшие чернила. Восковки и украденные бумаги свернуть в трубочку и связать ниткой, чтобы не рассыпались, протолкнуть в вольер меж прутьев — и вновь сменить облик на крысиный. Тело сопротивляется; мне непривычно так часто менять форму. Кровать Вивьенн скрипит, и девушка бормочет что-то неразборчивое; через узы я чувствую её недовольство. Не выспалась? Но девушка встаёт с постели.
Последнее усилие: самой просочиться в вольер, дотащить рулончик бумаги до домика и спрятать под оторванную с края обивку в боковой стенке. Всё. Хлопнула дверь. Хозяйка прошла в уборную, стуча каблучками меховых домашних туфелек и распространяя шлейф раздражения, но это уже неважно. Уже можно свернуться на подушке с тихим-тихим писком удовлетворения… И спа-а-а-ать!
А проснулась я от голода и от воплей Вивьенн, разбиравшей наш с мэтром Сидом список ингредиентов. Ха! Ещё бы: только итенсия хвощеватая и еукалиптус Момиля чего стоят! Привозные, дорогущие и редкие (потому что есть наши заменители, полмешка за чешуйку). А уж дюжина аметистов, пять скрупул мандрагоры и полированный семицветик… Ничего, пусть батюшка мессеры Армуа раскошеливается, раз уж не смог воспитать дочь в уважении к окружающим и к самой магии. В жизни бы не подумала, что найдётся идиотка, которая ринется совершать незнакомый ритуал без малейшей проверки, а поди ж ты — нашлось сразу пять благородных дур!
Голод заставил меня выбраться из домика и посетить полку с мисками. После частых трансформ тело требовало гораздо больше еды, чем обычно. Даже не поесть, а пожрать оно требовало! Расправившись с остатками вчерашнего зерна, я даже начала приглядываться к завтраку, накрытому для Вивьенн в гостиной: паштет, пироги и горячие блинчики, фрукты и неизменные пирожные. Только здравый смысл удерживал меня от того, чтобы разграбить стол. Да, ещё оставались припрятанные орехи, но это запас на чёрный день; надеюсь, этот самый день наступил не сегодня. Пусть лежат, потерплю. Воды хватало, и я попила вволю и ещё немного, чтобы приглушить требования маленького, но бездонного крысиного желудка. А потом устроилась на полке-кормушке, печально сидя над пустыми мисками и созерцая хозяйку, которая закончила дела в кабинете и теперь завтракала.
